Макбет стоит, опустив руки, сжав кулаки. Кажется, прошла вечность с момента, как он пошевелился или моргнул. Россиль легко считывает, как воспроизводится в его голове злосчастное пророчество.
Ты ниже, но выше Макбета. Теперь он пал ещё ниже, обратившись в мертвеца.
Ты не столь счастлив, но счастливее его. Ни на лице Банко, ни на горле не видно алой улыбки. Его рот – разверстый провал, исходящий кровавой пеной.
Сам ты не будешь царствовать, но тебе суждено породить королей. Он теперь никто. Хладный труп. И не будет надгробного камня на его могиле.
Акт VЛеди?
– Что вам здесь нужно, леди?
Этот вопрос задаёт ей стражник на посту у двери в подземную темницу. Россиль не ожидала столкнуться с ним наверху лестницы, не ожидала расспросов о своих намерениях. От этого внезапного столкновения в ней заново поднимает голову неуверенность – и желание сдаться без борьбы, позволить этому чувству захватить её полностью. Она не отвечает. При попытке открыть рот и вымолвить хоть слово язык повинуется ей с трудом.
Наконец она вскидывает голову, встречает взгляд стражника – сквозь вуаль – и говорит:
– Я хочу увидеть заключённого.
– Нельзя, запрет лорда.
– Лорд не узнает, – отрезает Россиль. – Или ты хочешь, чтобы я рассказала ему, что ты посмел тронуть меня в безлюдном коридоре без свидетелей?
Охранник бледнеет. Это грубая, топорная угроза. В ней нет ни удовольствия, ни победы. Будь она воином, она бы скорее его оглушила.
В паузе между её угрозой и его ответом под ногами у них особенно сильно шумит океан.
Наконец, скорчив гримасу, стражник говорит:
– Не задерживайтесь там.
– Я проведу там от силы пару минут.
Стражник отходит в сторону, и Россиль начинает спускаться по лестнице.
При одной мысли о подземелье всё тело Россиль охватывает болезненный жар. Уже на полпути вниз по лестнице у неё перед глазами вспыхивает, застит всё остальное ослепительный свет, и на его фоне оживают неприятно яркие воспоминания. Её голову грубо пригибают к столу, кружевная вуаль царапает губы и щёки. Холодный воздух на обнажённых ляжках. И боль, извечная боль, точно змея на тёплом от солнца камне: стоит потревожить её, и она вскинется в смертоносном броске.
От этих воспоминаний Россиль ощущает острое жжение в ногах. Нет, никому не следует знать об этом огне, пылающем у неё под кожей, нужно переживать боль молча, иначе все эти мужчины зарычат: «Безумна, она безумна!» – схватят её, скрутят, и в её череп вонзится трефин.
Она заставляет себя расправить плечи и ставит ногу на нижнюю ступеньку. Плащ волочится по грязным лужам. Россиль глядит строго прямо перед собой, избегая лишний раз смотреть на ржавые орудия пыток на стене, в особенности на кнут, испачканный её кровью, – и на искорёженные железные прутья камеры, где был заключён Лисандр.
Она останавливается перед второй камерой. Флинс сидит вплотную к левой стене, ближайшей к свету факела; он не прячется во тьме. Увидев её, он встаёт на ноги, и его рука машинально опускается к бедру, словно в поисках оружия. В любом случае меч бы ему не помог. Ему на шею надели железное кольцо, цепью соединённое со стеной. Он скован ошейником, как пёс.
Оттянув кольцо в сторону, Флинс поворачивает голову посмотреть на Россиль.
– Зачем ты здесь?
Почти тот же вопрос, что и у стражника, и вновь ей трудно дать ответ.
– Ты думал, вы просто так, безнаказанно побьёте меня и вас не постигнет возмездие?
В его взгляде сверкает ярость.
– И это стоило того? Твоя месть?
Он бы не задал такой вопрос мужчине. Всякий мужчина непременно выплатит долг кровью при первой возможности. Мир, повернувшийся на сторону другого, необходимо заново склонить к себе. Но в пользу женщины мир никогда не повернётся. Ей неподвластно склонить к себе чашу весов. Ей дано выбирать лишь из двух зол: влачить привычное существование в немоте и несправедливости или полностью разрушить порядок этого мира.
– Я не найду покоя и удовлетворения, пока ты не испустишь последний вздох, – произносит Россиль, в некотором смысле совершенно честно.
Долгая пауза. Серые глаза Флинса горят злобным огнём.
– Ты сказала мне хоть одно слово правды? – выплёвывает он. – Утверждая, что твой муж допустил ошибку, глядя на меня сверху вниз, что отец обошёлся со мной несправедливо, ты верила в это? Или нарочно оплетала меня паутиной своей лжи?
Россиль сжимает кулаки. Слова рвутся наружу сами, она не успевает остановиться:
– Я считаю, что мой муж во многом ошибается, – говорит она. – А твой отец – да, он обращался с тобой жестоко и пренебрежительно. И хотя я просила тебя о помощи, но никогда не заставляла ползать передо мной на брюхе. Мы могли бы быть союзниками. Даже друзьями. Ты называешь меня ведьмой, злобной искусительницей, бранишь последними словами, но это ты первый отвернулся от меня.
Ещё одна долгая пауза. Его глаза, сиявшие в свете факелов, делаются тусклыми, непроглядно серыми, как бурный океан.
– Ни слова не говори о моём отце. – Голос Флинса падает до шёпота. – Он был хорошим человеком. Простым и преданным. Он ни в чём не напоминал твоего отца, этого лживого горностая из Бретони, который продал тебя Макбету, как племенную кобылу. Который ценил в тебе только красивое личико.
В душе Россиль поднимается буря. Из ока этой бури столпом взмывает ввысь клокочущий вихрь ярости. Временами ей удаётся забыть об этой давней боли, но та не исчезает совсем – а теперь пробуждается с новой силой.
– Это личико сулит тебе гибель. – Россиль подходит к решётке вплотную, берётся за железные прутья. – В один миг. Ты можешь, как трус, избегать моего взгляда – или посмотреть мне в глаза, и я заставлю тебя разодрать своё собственное горло. Или биться головой о стену, пока мозг не превратится в кашу. Я способна измыслить для тебя десятки мучительных смертей. Мой муж, возможно, решит подарить тебе безболезненную кончину. Но я считаю, что ты не заслуживаешь милосердия.
Опережая возможное сопротивление, Флинс резко выпрастывает руки между прутьями решётки и сгребает Россиль за перед платья. Она пытается сорвать с головы вуаль, но даже в кандалах он оказывается сильнее и быстрее: перехватив оба её запястья, он прижимает её руки к своей груди. Гремят ошейник и цепи.
– Повтори это ещё раз, – рычит он. – Что ты сулишь мне гибель.
Из-за его крепкой хватки Россиль впервые видит в нём мужчину, а не мальчишку. Она умудряется приподнять вуаль настолько, чтобы плюнуть ему в лицо.
– Убей меня, если хочешь, – шипит она, – но я всё равно погублю тебя, поскольку за это Макбет казнит тебя ещё более жестоко.
– Он всё равно убьёт меня. – Флинс смаргивает слюну с ресниц. Он притягивает Россиль ещё ближе, она всем телом врезается в холодные ржавые прутья и чувствует исходящий от Флинса жар: его переполняют ненависть, гнев и извращённое желание. – Надо было взять тебя силой.
От неприкрытой мерзости этих слов в груди Россиль вскипает новая волна гнева. Ей становится всё равно, изувечит ли она собственные руки, переломает ли кости, хлынет ли кровь там, где острые осколки пробьют кожу – одним рывком Россиль выворачивается из хватки Флинса. Она изо всех сил толкает его в грудь, и он отлетает к стене. Ей приносит небольшое удовлетворение, что во время их бесплодной борьбы железное кольцо впилось ему в шею до кровоподтёков.
– У вас, мужчин, нет никакого воображения, – фыркает она.
Каким‑то невероятным образом Флинс справляется с лицом – теперь на нём написано холодное презрение. Возможно, пламя его гнева гасят ошейник и цепи, но Россиль ещё никогда не видела его таким, сдержанным и насмешливым.
– Возможно, ты и сама была бы не против, – ядовито бросает он. – Ты ведь охотно раздвигаешь ноги. Я хорошенько запомнил, как ты легла под кнут вместо принца. Кто пошёл бы на это ради незнакомца? Известно ли Макбету, что жена опозорила его в собственном замке?
Россиль замирает. Кровь стынет у неё в жилах.
– Прелюбодейка, – припечатывает Флинс, словно она слишком глупа, чтобы понять намёк. – Шлюха.
Но, похоже, она и правда глупа, раз не подумала об этом раньше. Она не самоотверженная мученица, столь добродетельная, чтобы мешать пыткам лишь оттого, что это неправильно. Она даже не пыталась притвориться благочестивой. В этом замке она ни разу не преклоняла колени в молитве с той первой ночи, когда друид связал её запястье с запястьем Макбета. Внезапно её снова бросает в жар, щёки заливает яростный румянец.
– Называй меня как хочешь, – огрызается она, – но мой муж тебе не поверит. – Россиль даже не знает, правда ли это. Откашлявшись, она продолжает: – И ты всё равно скоро умрёшь.
– И ты, возможно, вскоре последуешь за мной. Нет бесчестья в том, чтобы перерезать горло шлюхе.
Россиль всегда считала себя разумной, и в этот момент она ясно понимает, что её разуму не вместить этот новый ужас. Мучить себя, думая о нём, бессмысленно. Страх убивает логику и здравомыслие. Поддавшись, она провалится в чёрную яму безумия вместе с Аделаидой и другими женщинами, которые, точно рыбы под водной гладью, не могут, сколь бы ни крутились на месте, избежать удара гарпуна.
Она отвергает этот ужас. Убегает от него.
– Наслаждайся своим жалким существованием, – выплёвывает она напоследок и нетвёрдым шагом уходит прочь, к лестнице, чудом не оскальзываясь на грязных лужах, отчаянно цепляясь за скользкую стену, хотя пальцы не находят на гладком камне ни единой зацепки.
Оказывается, что наверху лестницы её уже ждёт Макбет.
Едва изгнанный страх захлёстывает её с неудержимой силой разлива реки в половодье. От этого внезапного бурного потока чувств у Россиль почти подгибаются колени.
– Мне очень жаль, мой лорд… – начинает она, но Макбет вскидывает руку.
– Ничего не говори, – велит он. Его голос при этом звучит пугающе мягко. Так разговаривают с хромой лошадью, успокаивая её перед тем, как отправить на бойню. – Слушай.