– Войско Этельстана разграбит и сожжёт её последней. После этого они доберутся до замка.
Они не доберутся до замка. Потому что леса здесь нет, и деревья не могут выкорчевать себя из земли и двинуться вперёд рядами, словно солдаты. Россиль смаргивает влагу с ресниц. Начинается дождь.
– Что делать женщинам на войне?
– Это вы мне скажите, – возражает Сенга. – Ведь вы – леди.
– Но я никогда не была на войне.
Между бровями Сенги возникает неглубокая складка – Россиль уже успела запомнить это выражение. Оно сохранилось неизменным с того дня, когда служанка впервые попала в замок. Изменилось многое другое: тёмные круги усталости и морщинки на лице исчезли, поскольку теперь Сенга спит на пуховой перине, а не на соломе; вместо деревянных башмаков она носит лёгкие туфли, волосы у неё аккуратно расчёсаны и заплетены в косу. Сенга поднимает руку – по-крестьянски грубая кожа также успела смягчиться – и касается щеки Россиль.
– Будем учиться вместе, – говорит она.
Идут дожди, от бурных ливней оконные стёкла покрываются мутной молочно-белой рябью. Земля во дворе превращается в грязное месиво. Цвета и узоры мокрых тартанов невозможно отличить друг от друга. Входя в замок, мужчины, как собаки, стряхивают воду с волос и бород. Множество мужчин – Россиль запрещено смотреть на них, она не сопоставляет имена с лицами. В прошлом – или будь она по-прежнему леди Россиль из Бретони – она выучила бы их всех за считаные часы и заодно разузнала о них что‑нибудь важное, личное – яркий осколок души, словно косой луч света сквозь трещину в стене.
Но не сейчас. Сейчас она сидит на военных советах мужа с завязанными глазами. Чужие голоса текут над ней, как вода. Армия Этельстана захватила двенадцать приграничных поселений и сожгла их дотла. Они грабили амбары с зерном и резали скот. Насиловали женщин и уводили мужчин в рабство. Солдаты отъедаются краденой пищей и чужим вином, и с каждым днём войско противника растёт и подбирается всё ближе к Гламису.
Неожиданно многие шотландцы перешли на сторону rex Anglorum Этельстана – короля англичан. Возможно, причина в том, что войско возглавляет их соотечественник, сын покойного Дункана Эвандер. Дункана помнят достойным и честным правителем, и, невзирая на его болезнь, в годы его власти были хорошие урожаи и их родной край процветал. Об этом новом Макбете такого не скажешь.
Этот Макбет засел в своём замке в глуши. Этот Макбет женился на девушке-колдунье из Бретони, но союз с чужеземцами принёс ему немного пользы, поскольку герцог, сознавая размер войска англичан, посылает в Гламис не подмогу, а письма, и в них говорится: «Переплывать канал сейчас опасно. Но мои корабли скоро придут вам на помощь».
Когда это письмо впервые читают вслух при Россиль, она с такой силой впивается ногтями в ладони, что на коже остаются крохотные кровавые лунки. Она пытается представить себя на месте отца. Горностай знает, когда настаёт пора отрастить белую зимнюю шубку и спрятаться в норе, пока тощее голодное зверьё в лесу рвёт друг друга в клочья. Но в то же время Кривобород не может не сознавать, что союз нельзя расторгнуть так просто. Даже если потеря военной мощи Макбета ему безразлична, даже если он не боится возмездия, мир всё равно должен видеть, что герцог Бретонский ведёт себя с союзниками по большей части честно и благородно. В противном случае он никогда больше не сможет заслужить доверие другого лорда.
Россиль сама не знает, какая участь хуже: смерть от клинка Этельстана или спасение из рук отца. Она представляет, будто воочию, как Кривобород вылезает из кареты, как она спешит к нему во двор в своём вызывающе белом плаще и тонком ожерелье.
Она воображает, как произносит: «Теперь я королева», – вызывающе вскинув подбородок.
Отец смотрит на неё сверху вниз, и на его лице читается снисходительное презрение. Ты то, чем я тебя сделаю.
И всё же иногда по ночам Россиль молится о том, чтобы он пришёл за ней. Чтобы забрал её из этого серого, дурного места, где в подземельях живут ведьмы, закованные в цепи. Ей хочется прокатиться верхом по влажным зелёным лесам Бретони и остудить ноги в ледяных водах Луары. Но после, поднимаясь и отряхивая колени, она злится на себя за то, что скучает по дому, из которого её изгнали, за то, что тоскует по отцу, который вышвырнул её оттуда. Словно у неё не было никаких достоинств, кроме хорошенького личика.
Хорошенького личика – и тела, которое вжимается в перину, пока муж раздвигает ей ноги и шепчет на ухо: «Это будет мальчик, наследник». Ему проще было бы сделать сына Сенге. По крайней мере, тогда его родословная не будет запятнана чужеземной бретонской кровью. Но Россиль не пожелала бы такой участи никому, особенно Сенге, которую она поклялась защищать любой ценой, чтобы с ней не случилось того же, что с Хавис, – не случится, я обещаю. Сенга приходит к ней утром с сухими хлебцами и холодным молоком.
– Скоро это кончится, – утешает её служанка, поглаживая ей лоб. – Ваш муж – не то что другие, он это без злого умысла. Вот только понесёте сына – он и перестанет.
«Это никогда не закончится», – думает Россиль. Задолго после близости он всё равно остаётся внутри её – её мозг пропитан фиолетовыми и черными парами цвета крови на его колене. Рана не затягивается. Рана настолько сильно пачкает простыни, что Сенге приходится стирать их каждый день. Россиль хочется сказать ей, чтобы она относила их вниз, в подвал. Пусть этим займутся прачки. Они ни для чего другого не годятся.
Единственный способ изгнать нечистый дух её мужа заключается в следующем: каждый день, сидя в зале на совете, Россиль, лишённая зрения, прислушивается к новостям о звере. Всякий раз у неё перехватывает дыхание от страха, что сейчас распахнутся двери и кто‑нибудь затащит внутрь огромную голову, оставляя за собой след из крови и внутренностей. Но о драконе молчат, и она благодарит за это Бога – если предположить, что Бог может хранить такое отталкивающее существо. И когда ночью муж склоняется над её телом и пот с его лба капает на её бесстрастное лицо, она воображает на его месте Лисандра, свирепого в своих желаниях – но всё равно меньше похожего на чудовище, чем смертный мужчина Макбет.
Война ещё кажется туманной и ненастоящей, пока однажды утром Россиль не будит лязг клинков. Муж уже давно ушёл. Россиль поднимается с постели и подходит к окну. Звон и лязг металла доносятся со двора, где собралось не меньше сотни мужчин – она даже не подозревала, что здесь может поместиться столько людей.
Они стоят плечом к плечу, по большей части пешие, верхом только предводители отрядов: Белый Лис, Горный Козёл и Ласка. Макбет тоже там: он что‑то кричит, размахивает руками. На самом деле он раздаёт приказы, но, если не вслушиваться в слова, он напоминает сумасшедшего, из тех, кого рана в голову лишила разума – они обычно стоят возле таверн, обхватив ладонями покалеченный череп. Хромота также усугубляет это впечатление. Он много раз отказывался от помощи друидов.
Расстояние довольно велико, трудно различить выражения лиц – но возможно. Обветренные суровые черты шотландцев искажает гримаса хмурого недовольства. Они морщат лбы в недоумении. Каждый из них преклонил колени, поклявшись в верности Макбету, Макбетаду, Макбеате, тану Гламиса, тану Кавдора, королю в грядущем, но многие как будто успели пожалеть об этом. Старый король был немощен телом. Этот новый король, похоже, немощен рассудком. «Безумие – не отдельное место, – думает Россиль, – а долгий путь по извилистому коридору».
Какой‑то мужчина выступает из строя вперёд. Цвета его тартана – серый и голубой, он не из клана Финдлайх. Он чей‑то сын или внук, его предок поклялся Макбету в верности, но клятва исчерпала себя со сменой поколений. Россиль приникает к окну, обхватывает пальцами решётку.
Мужчина: Мы потеряем дома и семьи из-за армии Этельстана, если не попытаемся заключить мир. Нужны переговоры. Стоит попытаться – уже сотни мертвы. Сколько шотландцев вы готовы погубить, прежде чем сесть говорить с Этельстаном? Разве так должен поступать король?
Макбет осекается, роняет воздетые руки. Наверняка сейчас у него дёргается уголок губ – Россиль много раз примечала за ним этот мельчайший оттенок выражения, но сейчас расстояние слишком велико, чтобы она могла увидеть его своими глазами.
Он подходит к мужчине ближе. Спрашивает:
– Как тебя зовут?
Мужчина отвечает. Россиль не разбирает его ответ.
Макбет продолжает:
– И что пообещал тебе покойный изменник Банко за то, чтобы посеять здесь смуту?
Мужчина: Ничего. Я никогда в жизни не разговаривал с Банко. Сейчас я выступаю против ради своих детей и жены. В следующий раз резня случится уже в моей деревне.
На мгновение устанавливается полная тишина. Даже ветер утихает.
– Ты не заслуживаешь носить боевой тартан, – презрительно говорит Макбет, – как и меч. Покинь этот замок. Беги, как трус и предатель – таков ты и есть. Ты ничего не знаешь о Макбете. Я король в грядущем. Поражение невозможно – так же невозможно, как лес не может подняться строем на холм. Ни один мужчина, рождённый женщиной, не сможет убить меня.
Мужчина: Ваши речи безумны. Неудивительно, что тот, кто был вашей правой рукой, повернулся против вас.
Россиль знает, что произойдёт дальше. Ей не хочется это видеть, но вместе с тем она обнаруживает, что не может отвернуться, не может закрыть глаза. Макбет обнажает меч, и, несмотря на рану, несмотря на безумие, путающее, размывающее мир в его представлении, двигается он всё так же быстро и умело. Жених Беллоны – прозвище, данное не без причины. Он наносит смертельный удар так же привычно и неотвратимо, как вышивальная игла проходит сквозь ткань. Клинок пронзает плоть и выскальзывает обратно. Кровь бьёт струёй из раны – и вытекает изо рта смутьяна.
Давясь и кашляя, он обрушивается на землю, некоторое время корчится и наконец замирает. Остальные мужчины стоят, не двигаясь, лишь ветер треплет их волосы и бороды, потрёпанные знамёна, разные тартаны. Макбет подносит меч ко рту и облизывает клинок. На губах у него блестит кровь.