Небо на меня рухнуло.
То есть не небо, конечно.
Это земля фуганула с гулом в небеса.
Это ее из-под меня выдернуло.
Велик упал набок, и на траву поползла сметана из бидончика.
— А, черт… Сметана накрылась… Прости… — нелепо сказала я, поднявшись и держась за ступеньку крыльца.
А Гаша орет куда-то:
— Эй, жандарм! Ты где там?
Из сада выплывает майор Лыков с милицейской фуражкой, наполненной яблоками, яблоко же с хрустом и грызет. И огрызается, правда, без особой обиды:
— А вот за «жандарма» схлопочешь у меня, Гаша… — На меня он как бы и смотреть боится. Но, кажется, обращается явно ко мне: — Эх, миляга. Я же тебя просил, Лизавета, дуй отсюда. Ну не будет тебе тут жизни. Не так — так этак. Она меня слышит, Агриппина Ивановна?
У меня в ушах сплошной гул, я почти слов не различаю.
— Слышит — не слышит… Мели, Емеля…
— Значит так, Лизавета. Лично я против тебя ничего не имею, но обязан официально предупредить: сиди тихо, не возникай. И никаких даже намеков на скандал. Ты меня слышишь?
— Да не мотай ты ей душу-то…
— У них семья, так? Зюня — отец, так? Ираида — мать, так? Гаша, помолчи! Мать она, в законе! Парень — чей ребенок? Ихний… Ячейки общества… Так что — предупреждаю…
— А что ты нам сделаешь, мент поганый? — шипит как раскаленная сковородка Гашка.
— А все. Мои наручники она еще не забыла. Камера предварительного заключения в ментовке — на месте. Так что малейшая жалоба от них на нее — и за мной не заржавеет. А что у нас такое — дело завести, она тоже знает… И близко к пацану не подходить. Она поняла?
— Я растолкую. Дуй отсюда!
— А яблочки у вас хорошие. Это еще Иннокентий Панкратыч сажал?
— Да уж не ты! Насчет сажать — это у тебя другой профиль!
— Так ведь служу Отечеству!
Лыков, козырнув, плетется к воротам и орет уже оттуда:
— Лизавет! Ты только не обижайся… Лично я против тебя ничего не имею! Ну ни при чем я! Запомни: Лыков Серега — вовсе ни при чем!
…Как-то недавно мне под руку попался дамский журнальчик, который издает в Москве некая Долорес Кирпичникова, она же просто Долли. Я с нею давно не контачу, и вообще по ряду причин мы с нею друг друга терпеть не можем. Но Долли присвоила себе некое право — писать именно обо мне. Живописать деяния некоей Туманской, Басаргиной тож. Такой летописец Пимен в платьях от Юдашкина.
Так вот эта самая Долли в красках расписала, что именно я чувствовала в Сомове в тот сумасшедший август.
По тому, как она описала мое психофизическое состояние, выходило, что я просто не выдержала того, что некая организованная преступная группировка творила с моим родным городом. Как гражданка, воспитанная в лоне высокой морали, выкованная моим дедом на наковальне социальной справедливости, я вполне осознанно подняла себя на беспощадную борьбу за благо людей, за высокую правду, за справедливость…
Этакая помесь незабвенного Павлика Морозова и среднестатистической комсомолки-доброволки, из тех, что всегда готовы быть растерзанными сибирскими медведями и росомахами, героически выкладывая рельсы Байкало-Амурской магистрали, или бесследно исчезнуть, замерзнув во время бурана на целинно-залежных землях в районе Акмолы.
Хотя, как говорил мой мудрый дед: «Сеять надо, Лизка, там, где растет… А где не растет — не сеять…»
Но осатаневшую Долли такая скукота не устраивала.
Так что, по ее словам, я…
Осененная высокими принципами…
Вдохновленная памятью о кристально чистом дедушке…
Опираясь на самые замечательные исторические примеры…
Иногда просто по-партизански…
Иногда даже по душманским рецептам…
Но всегда с открытым и пламенным сердцем…
Сдерживая страстное желание пройти по замученному врагами родному городу, передергивая затвор «калаша»…
Вопреки всем законам, нормам и правилам…
В общем — лучше умереть стоя, чем жить на коленях!
Вранье все это, бред сивой журналистской кобылки…
У бабы…
То есть у женщины…
Отняли ее ребенка…
И пусть Гришку родила какая-то подзаборная тварь…
Это был мой.
И только мой ребенок.
За которого и убить можно.
С этих минут я знала, что они у меня получат еще те выборы. Не только этот поганец Зюнька. Все они.
Они захотели войны?
Она у них будет!
И хотя уже в тот же вечер Артур Адамыч бодро восклицал в дедовом кабинете — «К бою, мадам! К бою!» и даже «На абордаж!», я была холодна, как выражалась финансовая директриса корпорации «Т» Беллочка Зоркис — «как рыба об лед!».
Выключить сердце…
«И жало мудрыя змеи он в грудь отверстую задвинул…»
Или в пасть?
Впрочем, это было неважно…
Я знала, что теперь не могу, не имею никакого права допустить ни одной ошибки. Произошло то, чего я сама в себе иногда побаивалась. Заурчал и начал прогреваться мой безошибочный мозговой компьютер.
Как уже случалось, когда я спасала своего бывшего Сим-Сима и его полуразрушенную им же корпорацию.
Город Сомов был моим в детстве.
У меня его отобрали.
Задача проста — вернуть его себе.
Значит, он будет моим по новой…
И точка.
В двенадцать сорок я дала телеграмму господину Лазареву А. П.
Я принимала предложение его чиновников.
Без всяких предварительных условий!
В тот же день господин Лазарев А. П. имел рандеву с господином Захаром Кочетом. Хотя последний и не догадывался, что уже самолично успел натворить.
Лазарев А. П. у стенного шкафа меняет лётный комбинезон и прочую вертолетную амуницию на партикулярное платье. Кочет с иронической ухмылкой разглядывает его шлемофон.
— Летал?
— Последние зачеты, с инструктором. Ощущение обалденное.
— Грохнешься ты когда-нибудь на своей кофемолке.
— Сплюнь через плечо. Извини, я был не прав. Сработала твоя бюрократия. Вон телеграмма на столе…
Кочет разглядывает бланк.
— «Я согласна. Туманская-Басаргина». А почему депеша на твое имя? Предложение ей готовил и отсылал я…
— Значит, я ей больше понравился. Кстати, ей же какие-то суммы положены? На раскрутку…
— Только из городской казны.
— Все равно. Ты проследи, чтобы ее не обделили.
— Об чем речь?
— Слушай, а почему двойная фамилия? С одной стороны, она как бы уже Басаргина, а с другой — все еще Туманская.
— А черт ее знает. Знаешь, как в семьях бывает. Сегодня — «ах ты мерзавец…», а завтра — «сю-сю-сю…».
— А ты когда-нибудь видел этого Туманского? Персона-то не рядовая…
— Было дело. В Ростове… на толковище по зерну. У него элеваторы на юге…
— Ну и как он выглядит? Что за мужик?
— Господи твоя воля. Алешенька, да что это с тобой? Ты что, и впрямь уже на крючке?
— Я говорю, что за человек? Ну не могла же она жить с полным дерьмом?
— Эх, Алексей Палыч… Кто их поймет… Может, для других дерьмо… а для нее конфетка…
— Ну-ка узнай мне: где он сейчас пребывает? может ли меня принять?
— Лешенька-а-а…
— Узнай-узнай… Для дела же, Захарушка, для дела…
Через два часа на территории нашей загородной резиденции приземляется яркий трескучий вертолетик. Кузьма Михайлович Чичерюкин, который уволок Сим-Сима подальше от столичных соблазнов, недоволен — он не понимает, зачем Туманский нужен какому-то занюханному губернаторишке.
Еще через час Сим-Сим и Алексей Палыч развлекаются на стрелковом стенде. Звучит команда «Дай!», в небо взлетают одна за другой две тарелочки и разлетаются, разнесенные мощным дуплетом. Губернатор Лазарев в легком лётном комбинезоне, шнурованных ботинках и бейсболке опускает ружье на позиции. За его спиной стоит обмундированный по-спортивному Туманский с «разломанным» ружьем на весу. Чичерюкин уже пристально наблюдает за Лазаревым, оценивая ситуацию.
— Браво, Алексей Палыч. Вот это глаз! Губернаторский!
— Ваша очередь, Семен Семеныч.
— Не мой день… Мажу!
— Эх, была бы у меня на даче такая установочка, как у вас… Я бы с нее не вылезал.
— Ну, каждому свое. А я смотрел, как вы у меня тут вертолетик сажали, и скулы свело от зависти. Долго летели?
— Минут сорок.
— Прошу…
— Только сок… Со льдом, если можно…
Сим-Сим жестом приглашает его к столику с напитками, возле которого хлопочет Чичерюкин в летнем камуфляже.
— Так о чем это мы? — задумывается Лазарев.
— Да это не мы, Алексей Палыч, это вы. О моей супружнице. Если честно, всего от вас ожидал, но только не такого. Вы ведь на запах денег, инвестиций для ваших областей готовы лететь в любое время хоть на Северный полюс. И я даже возрадовался, потому как давно к вам присматриваюсь… Тут есть одна интересная мыслишка…
— Ознакомьте…
— Да были у меня тут как-то китайцы. Из южных провинций. Предлагают фантастический проект! Огородить где-нибудь в России часть лесов сплошным забором метров в пять высотой и устроить громадный круглогодичный сафари-парк. Животный мир, флора. Ну, для них даже наш снег — экзотика! А у вас ведь лесов — немерено.
— Подумать можно. А как насчет остального?
— Ну, это из области бреда, Алексей Палыч.
— Расшифруйте!
— Да ведь вся эта затея с мэрством моей Лизаветы — не более чем очередной ее бзик. Вы даже не представляете, насколько это опасно. Для нее… Но прежде всего — для вас. Она вам там такого наворотит!
— Ну, пока ничего опасного… тем более для себя, я в Лизавете Юрьевне не увидел.
— А вы… встречались?
— Конечно… И с вами вот… встречаюсь. Должен же я знать, кому, возможно, придется доверить Сомов?
— Господи, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Лизавета — градоначальница! Ты слышишь, Кузьма?
— Слышу, слышу.
— Конечно, Алексей Палыч, возможно, вам известно, что мы немного… Повздорили… Но это совершенно ничего не значит. Такое уже бывало. И я ее прощал. Понимаю — она у меня весьма возбудима. Не совсем уравновешенна. Как всякая творческая натура… Я бы сказал, склонна к фантазиям…
— И в чем это выражается?