— Непонятная картина. Может, парня к Щеколдиным закинем… Тут же рядом, налево — и сама Серафима Федоровна… Дом восемь…
— А ты принюхайся, Леонид, принюхайся. Чем с ихнего направления несет?
— Да вроде ничем. Только у меня нос заложен.
— Нос, младший сержант, Митрохин Леня, для сотрудника милиции — главный инструмент службы. Поважней табельного твоего Макарова. Его всегда правильно держать надо! Дерьмом уже от Щеколдиных несет… И наша задача — не вляпаться. А сохранить честь мундира в белоснежной чистоте. Соображаешь почему?
— Не-а.
— Есть у меня такое предчувствие, что, возможно, очень скоро мы с тобой Лизавете козырять будем.
— Ну и умный же вы, Сергей Петрович.
— Предусмотрительный…
Самое смешное, что, когда они привезли на мое подворье Гришку, он насчет меня особенно и не ликовал. Ну, вернулась мама Лиза из командировки. Как ему и втолковывали.
Больше всего ему понравились Красуля и Аллилуйя. Он заполучил с ходу две живые громадные игрушки — лошадку и коровку, буквально обмер от восторга и облизал их. И заявил, что спать в дальнейшем намерен только под попоной на сене, в гараже, куда мы их запихнули. Так что брыкался, рыдал и орал он, когда мы с Гашей тащили его в кроватку, — будь здоров!
Мы, конечно, с самого раннего утра ликуем…
Только Лохматик почему-то смутен, поглядывает на меня не без жалости:
— Вы же не дура, Лизавета. Наверняка новую дохлую крысу нам подбросят. Вы что? Думаете, все это их остановит?
Гаша фыркает и тут же раскидывает карты на гадание. И злится с ходу:
— Король треф, гад… Все время под руку лезет…
— Король треф — это есть Захар Ильич Кочет? — интересуется Карловна.
— Не думаю… — в сомнениях отвечает дотторе.
А они уже поцапались — король треф и король пиара…
Кочет в крайнем раздражении скрывается в кабинете Лазарева, запершись на пару с хладнокровным Юлием Леонидычем.
— Ну не ожидал… Не ожидал, Юлий. Какого-то Петюнчика приструнить не смогли.
— Я привык иметь дело с нормальными людьми. Этого слюнтяя я квалифицировал как абсолютную медузу, которая делает то, что велят. Захар, это первый прокол в моем послужном списке.
— Ты смотри — со мной не проколись.
— И… скоро?
— Судя по всему — в начале будущего года.
— А его куда?
— По намекам, в Совет безопасности. Ну, курочка еще в гнезде… А с этим завалом нам что делать? Слушай, времени же уже нет.
— Да уж… Я в этого идиота все вложил. Разогнал телегу будь здоров… Конечно, я постараюсь придержать эту юную даму… На компромате поработать… Она же у нас уголовная… Сиделица…
— Вот-вот… Что-нибудь вроде «Остановите воровку!», «Криминал рвется во власть!».
— Но это проблемы не решит… Поздно… Все поздно…
— Что ты лепечешь?! Тебе была поставлена элементарная задача — посадить в кресло нужного человека. Ты этого не сумел. Мне нужно было, чтобы она не просто ему продула! Мне нужно было, чтобы ее раздавили, чтобы она получила такой удар по мозгам, после которого ей там просто нечего будет делать. Чтобы и духу ее в Сомове не было. Ты этого не сделал.
— Я не понимаю, что ты нашел в этой дыре. И каким медом тебе там намазано. Но остановить ее все-таки еще можно. Правда, законные сроки на выдвижение уже прошли.
— Пусть тебя это не волнует.
— Тогда найди новую фигуру! Значительнее и мощнее, чем этот дебил и эта красавица, вместе взятые! Которая смогла бы выбить любого напрочь из этой вонючей полудеревни, которая бы придавила эту писюху известностью, чином, именем, возрастом, наконец! Сейчас модно все героическое! И такая фигура мне нужна сегодня, сейчас, немедленно… Вчера она еще была нужна!
— Где же я такую найду?
— Бутылка коньяку? За наводку?
— Ящик.
— В штабе округа.
— Чернов?
— Вот именно.
— Дохлый номер. Его и танком не сдвинешь. Нет… Не уговорю…
— Но ты же не один на него пойдешь! Со мной, Захар Ильич… Со мной… Так что давай прикинем, как мы его брать будем…
Берут они его в служебном кабинете.
С задернутыми противошпионскими шторками картами на стенах, модельками стрелялок и бухалок на стеллажах и куском искореженной брони от танка, в котором генерал горел еще в Афгане.
Горел он удачно — на плотных щеках остались только почти незаметные после пластики пятна. Вообще-то он дядька еще хоть куда (когда я его увидела позже, он мне понравился). Из таких мужиков, которые себя стараются держать в форме, не плыть, больше всего любят носить неброскую полевую форму и чем-то неуловимо напоминают непаркетных генералов царской армии.
Кучер и Петровский работают слаженно, в паре, и похожи на сватов, обрабатывающих обалдевшую невесту.
Генерал напряженно сопит, вертя в здоровенных как лопата лапах карандашик.
— По-моему, вы свихнулись, мужики.
— Наоборот… У тебя же критический служебный возраст, Даниил!.. Сколько тебе до пенсии осталось? Два месяца? Ну и что потом?
— Что-то я тебя не понимаю, Захар. Мне было обещано кое-что другое.
— Это он к тому, что сейчас на каждой фирме модно иметь своего генерала, — замечает Петровскому «вице». — Я и впрямь хотел его в Москву в «Экспорт-меха» впихнуть! К сыну… Представительствовать…
— Вот чушь-то несусветная. Ну будет Данила Иваныч там очередным почетным высокооплачиваемым славянским шкафом среди прочей офисной мебели… Среди мехов и нафталина… А тут же — живое дело! А главное, Захар Ильич, ты же его не оставишь?
— Да не чужие же… О чем речь?
— Не знаю, мужики… Не знаю… Как-то неожиданно все. И потом… С кем работать? Я же там никого не знаю.
— Нашел над чем голову ломать! Ты же даже дивизией командовал, да еще какой. Подтянешь резервы из своих отставников.
— И — форсированным маршем! Вперед! Знаменитый генерал на новой службе Отечеству! — дурашливо козыряет Петровский.
— Точно, — подпевает ему Захарий. — Да мы с тобой, Данило, там такое развернем — по всей России греметь будешь!
— Вот это я гарантирую… Насчет греметь…
— Да бросьте вы… Ну я понимаю, если бы на область… В губернаторы… Или хотя бы в вице… Как ты, Захар Ильич. Это еще как-то по чину. Есть прецеденты. А то какое-то Сомово. Там же приличного подразделения не расквартируешь. Его и на карте не видно!
«Сваты» демонстрируют глубочайшее скорбное недоумение.
— Их превосходительство… не понимают, Юлий Леонидыч.
— Не понимает он, Захар Ильич… Не понимает…
— Ну так растолкуйте…
— Это же уже почти что Москва, генерал. До столицы — рукой подать. И опять же — не Москва. Рыбалка — помереть можно! А охота! А красота! Вот так вот выбежать утречком на бережок… Для разминочки… А перед тобой — родимые просторы, — воркует пиарщик.
— А на берегу… Резиденция!
— Какая еще, к чертям, резиденция?
— Которую я тебе построю! И на крыше твой личный генеральский штандарт! Нет, он просто боится, Юлий Леонидыч.
— Не может быть!
— Трусит, — убежденно замечает Кочет. — Тем более что он, видать, уже все для себя спланировал. Ему бы в Сочах кверху пузом лежать. А на то, что Россия, можно сказать, страдает, чихать он хотел. Кончился генерал Чернов!
Генерал поднимается за своим столом и нависает над гостями. Только теперь понятно, что он просто великан перед этими коротышками.
— Ну, будя… Порезвились… Слишком уж вы усиленно из себя мартышек строите. Этот кабинет кукольных спектаклей не любит, — негромко и сурово говорит он им. — Я области слишком многим обязан. А главное, тебе, Захар Ильич. Если бы не ты, у меня в гарнизонах солдатики на одной перловке сидели бы… И у костров грелись… Из-за отсутствия топлива и электроэнергии… Я добро помню… Да и вижу, что вас что-то прижало. Так что, мужики, теперь давайте всерьез. Что там у вас стряслось-то?
Кочет оборачивается на пиарщика.
— Это не у меня… Это у него… Ты-то хоть на этот раз что-то гарантируешь?
— Нужен сверхмощный, абсолютно неожиданный, эмоциональный удар! Как бы «гром победы, раздавайся!».
— Какой еще, к чертям, гром? Хватит мне тут темнить! Раскладывайтесь!
А в Сомове про то, что Зиновия уже нету в городе и он умотал по трассе не то на Москву, не то на севера на своем крутом «судзуки», с рюкзаком на багажнике, в самом неизвестном направлении — никто ни гугу.
Кроме нас, конечно.
Пущен слух, что Зюнька агитирует за себя среди браконьеров на тонях в районе Кобыльей гривы.
Уже два дня, как Ирка Горохова перестала блеять по городскому радио — как мать, и как жена тож…
Зато почему-то к микрофонам вытащили ветеранов еще той, главной войны, которые еще остались в Сомове в живых. Ветераны вспоминают про Сталинград, Курскую дугу и Берлин… Иногда плачут…
На радиостудии беспрерывно крутят военные песни, типа: «Вставай, страна огромная…» и «В прифронтовом лесу»…
И почему-то усиленно занялись маршалом Жуковым, который к нашему Сомову абсолютно не причастен. Крутятся какие-то старые пленки из архива, в которых мемуарно вспоминается, что маршалу не дали повести страну после войны на гражданке нужным путем. И всячески поминаются нынешние опогоненные главы губерний и городов.
Которые в новых условиях…
Но с армейской закалкой…
Железной рукой…
Искореняя…
Воздвигая…
Добиваясь…
И тому подобное…
По агентурным донесениям от уборщицы из нашего отеля «Большая Волга», пиарщик Петровский абсолютно невозмутим. Ест, пьет и играет сам с собой в шахматы. Его Виктория куда-то исчезла.
В воскресенье я выхожу сама и вывожу штаб в «люди». То есть на центральную площадь, примыкающую к набережной.
Каким-то чудом у нас в Сомове все еще сохранилась эта традиция — по выходным дням при хорошей погоде весь город сползается на площадь. Себя показать и людей посмотреть.
Когда-то это еще не замощенное место называлось «бережок», потом «пятачок», потом «Брод», то есть «Бродвей», откуда гоняли доморощенных стиляг, сейчас эта площадка никак не называется, просто когда говорят: «Пошли туда…» — все понимают, куда именно.