— А раньше вы этого не видели?
— Я привык видеть в людях только хорошее, — глухо и трагично выдает Кочет. — Я верил. Просто по-человечески, верил, что все свои таланты эта женщина повернет только на пользу городу, людям… Я не Бог, чтобы все предвидеть… Я обыкновенный простой человек… Из категории лохов… Но теперь! Я буду беспощаден! Так и скажите всей России! На земле губернатора Кочета криминал не пройдет! Аркаша, угости там прессу… В нашем буфете… Чем бог послал…
А в кабинете Захара Кочета дожидается та же пиар-команда. «Вице» нервничает:
— Ну как я, Юлик? Как я?
— Уже почти терпимо, Захарий.
— А может, не надо было… именно мне… связывать себя… с этой?
— Надо. Как раз с человечностью у тебя проблемы, а сегодня для всех ты — доверчивый, простоватый, честный… И главное — обманутый… Обиженный… Обиженные всегда — самое то! И потом, мы всю твою пиар-кампанию уже более чем удачно сажаем на уголовщину. Ну кто будет рассматривать твою рожу по ТВ, если ты ударишь в свои лозунговые барабаны? А ты и преступление? Это в яблочко! Всегда!
— А вы что скажете, Виктория Борисовна?
— Вам нужно сменить костюм. И галстук тоже. Что они у вас как из чугуна?
— Пузо ему надо сменить, а не барахло.
— Занимаюсь, Юлик. Клянусь Богом, утречком уже тридцать приседаний. И никаких котлет, только рыбочка. Да, все привезли, что я просил?
Пиарщица ставит коробку на стол, Кочет выволакивает новенький хромовый авиашлемофон, авиаперчатки, напяливает на себя.
— Ну как я? В вертолетном аспекте? «Летающий губернатор»… дорогого стоит? А? Лешке это здорово помогало.
— Господи, оно вам надо? — пожимает плечами Виктория. — Вы что? Действительно учиться собрались? Летать?
— Чтобы это кресло заполучить, милая, я не только полечу, я и зачирикаю, — серьезно признается Кочет.
Входит озадаченный Аркадий.
— Захар Ильич, тут звонят нам все время. В Сомове-то — базар! Они там даже местное радио задействовали уже.
— Как посмели? Кто?!
А «кто» — это бесстрашный Степан Иваныч и моя бывшая радиокрыса. Заперлись в радиостудии. И выдают на весь город:
— Добрый день, город. Вообще-то не очень добрый… Мы повторяем экстренное обращение… Прошу вас, Степан Иваныч…
Товарищи… Земляки… Все мы пережили сегодня утром не просто неожиданные события — потрясение. Сообщаю, никто и никогда без вашей воли не лишит вас нашего мэра. По городу ходят самые нелепые слухи… Повторяю, Лизавета Юрьевна Басаргина затребована в область для дачи некоторых объяснений. Тут некоторые горячие головы уже вывесили на универмаге плакат «Кочета — на помойку!» Куда пойдет наш исполняющий обязанности губернатора после выборов — на помойку или в державное кресло — опять же решать только нам. Ну и всей области…
Гаша стоит в кабинете деда и угрюмо рассматривает радиодинамик. Слушая Иваныча.
— Депутаты городской думы единогласно приняли решение о проведении общегородского собрания избирателей в защиту мэра сегодня, во Дворце культуры, в девятнадцать ноль-ноль. Надеюсь, что к этому времени ситуация прояснится и нормализуется. Повторяю, сегодня в девятнадцать ноль-ноль…
Агриппина Ивановна выдергивает штепсель:
— Мели Емеля… А из Лизки уже бубны выколачивают.
Громко стуча по полу, в кабинет на громадных Кыськиных роликах въезжает разрумянившийся на холоде Гришуня.
— Баба Гаша, а пирожки уже готовы?
— Да будут тебе пироги, милый, будут… И чем тебя только тут кормили?
— По-всякому. Слушай, что скажу: Кыська и все девчонки решили знаешь что? Они все к маме в тюрьму пойдут! А тюрьма — это далеко?
— Вырастешь — узнаешь.
Скандал в Сомове уже наутро заканчивается ничем. Кочет мгновенно вбрасывает в город деньги. Все, что область недодала Сомову. Даже учителям отслюнивают долги за последние полтора года.
Мэрские чины тоже получают свое.
Огнеборцы из пожарной части.
Ментовка.
И хотя до Нового года еще черт знает сколько времени, в обоих детсадах малышне раздают праздничные наборы.
В то утро Кристина впервые не заезжает на скутере, чтобы отвезти Гришку в детсад.
Серафима запретила ей и приближаться к нашему дому. Ночью примчалась из области. Орала как резаная, да так, что они ушли со Степаном Иванычем отсиживаться в кухню. И только слышали, как она, одеваясь на выход, победно орет по телефону, который стоит у них в передней:
— Все, пап, сделала я ее! Ну и что, что звоню в открытую? Чего нам теперь бояться? Да я только что оттуда… Ну, встречалась… Да не выйдет она больше никогда. Ты что, Захара не знаешь? Не выпустит. Смех! Он там такую волну погнал! Все время совещания, заседания… У нас тут, оказывается, жуткое гнездо преступности… Все, значит, виноваты… Судью он вытуривает, прокуроршу опять же на пенсию… Какого-то с Урала пришлют… По ротации… Какой Лыков? Его уже два дня нету. Ага! Так что ты давай… Ждем! Да ты что, глухой? Повторяю…
Когда она, ликующая, уносится в свою фирму, Степан Иваныч ставит свой задрипанный портфель на подзеркальник и уходит в ванную. Возвращается с несессером, одеколоном, зубной щеткой и полотенцем. Все это аккуратно укладывает в портфель. Кристина, стоя в дверях кухни, молча наблюдает за ним.
— Уходишь?
— Да.
— А куда?
— Пока на квартире Зиновия поживу: она же пустая. Да и к работе ближе. Пока Лизаветы нету — на мне опять все.
— Что же теперь будет, пап?
— Что-нибудь да будет.
— А если ничего не будет?
— Так, чтоб не было ничего, не бывает, Кыся. Что-нибудь да будет.
— А можно — я с тобой?
— Зачем?
— Да как же я теперь здесь с нею жить буду? На меня девчонки уже и так как на спидоноску смотрят.
— Ну, станет совсем плохо — приходи.
А я, значит, сижу за решеткой в темнице сырой…
Хотя она уже не сырая.
А такая однопалатная темница.
Одиночка, значит.
Довольно комфортная. Не параша, а нормальный унитаз за занавесочкой. Полочка с книгами. Детективчики, но старые. Еще про участкового Анискина. Откидной столик, зачем-то чистая толстая тетрадь и карандаши. Коечка типа солдатской, но с теплым шерстяным одеялом.
Сюда меня без объяснения причин перевели из общей камеры.
И меня почему-то даже не допрашивают.
Я не знаю, как и от кого Туманский узнал, что меня упаковали. Долли клянется, что, когда она встретилась с ним в Москве, Сим-Сим уже все знал. Подозреваю, что ему сообщила по телефону Агриппина Ивановна. Нашла мою старую корпоративную визитку и достала его. Решила, что, кроме «мухомора», у меня уже никого не осталось.
Хотя Гаша все отрицает.
Впрочем, допускаю, что Кузьма Михайлович Чичерюкин оставил в Сомове своего личного «крота», которому надлежало пасти меня и сообщать ему, если я что-нибудь выкину.
Но когда Туманский встретился с Захаром Кочетом, я знаю точно. В ночь с шестого на седьмой день моей новой отсидки. И встретились они не здесь, а в Москве, потому как Большой Захар был категорически против того, чтобы Семен Семеныч лично появились бы в губернаторских апартаментах.
Я до сих пор точно не знаю, о чем они там толковали.
Но взошел в моей одиночке Захар Ильич как ясно солнышко, лично и неожиданно, на девятый день.
Я как раз сидела над тетрадкой, кое-что просчитывала, и даже планчики рисовала всякие, когда его ко мне впустили. Как всегда, он был похож на дамского парикмахера. Только с личика мощно сбледнул. И был чем-то сильно озабочен. Пришел уже в зимнем пальто, классном таком, с воротником из стриженого волка. И — скажите, пожалуйста! — приволок коробку зефира в шоколаде.
Моя юная прапорщица, явно приставленная ко мне напостоянно, взяла у него пальто и унесла.
Он ей сказал благодушно:
— Изобрази-ка ты нам, хозяюшка, чайку… Иди! Иди! Ну что ж, у тебя тут не Сочи, но терпимо. Сам бы так сидел.
Мне стало нестерпимо весело. Он сам лез в ловушку. И я уже предвкушала, как всажу ему гвоздь в его геморрой. По самую шляпку.
— Ну зачем именно так вам сидеть, Захар Ильич? Не по чину…
— Шучу. Как живешь-можешь, Лизавета?
— Как могу, так и живу. А что это вас принесло? Я следователя жду, а его все нет и нет… В общем-то, я не спешу, и так есть чем заняться… Работаю! Вот над этим проектом.
— Что это за кубики? — рассеянно глянул он на мои чертежики.
— Я, Захар Ильич, долго думала над тем, что может стать градообразующим центром и славой Сомова, источником уверенного и постоянного дохода в казну, в конце концов, комплексом просто уникальных сооружений… Это тюрьма третьего тысячелетия. Эскизно, конечно…
— Чего?!
— Сидение в камере навело меня на мысли о потерянной пользе от такого же сидения капиталоимущих. В общем, среднестатистический российский миллионер за решеткой… Или проволокой…
— Что ты несешь? Какой миллионер?
Нет, никогда не думала, что это будет так приятно — заколачивать в его тупые мозги неординарное:
— Коррупционер, казнокрад, криминальный авторитет… Конечно, и сейчас их с радостью ждут в любой зоне или тюряге, чтоб хоть как-то подкормиться! Но где комфорт, сервис, выход в Интернет? Тем более что этим типам совершенно наплевать на тех, кто рядом, а это просто аморально, нельзя же замыкаться только на своих эгоистических интересах… Есть позабытый всеми обслуживающий персонал, есть остальные узники… И все, как всегда, упирается в наш нищенский бюджет. Я уже тщательно продумала и намерена протолкнуть в Государственную думу проект закона о частных тюрьмах. Поможете?
— О чем?!
— Да вы только представьте себе, Захар Ильич, какой простор для капитального строительства современных мест отсидки… И производств при них… А перспективы? Треть страны уже сидела, треть сидит, но ведь треть еще сядет?
— Ну, это ты губы раскатала, — ухмыляется он.
— Может быть, я и увлекаюсь, но ведь в конце концов речь идет о репутации России! Хочешь сидеть по-человечески, не покидая любимого отечества, — не жмись, построй себе камеру! Или даже тюрьму! Пока на свободе!