— Ну понятно, — кивнула я, — он считает, что самое время ему выйти на сцену и исполнить соло во всю глотку. А мы давно уже заждались его.
— Именно. Поэтому нам не интересен Грант — в ближайшие дни мы увидим Аристократа.
— А ты, конечно, уже знаешь, кто это.
— Делла, мои знания на сегодняшний день — не более чем обоснованные подозрения. — Август помолчал. — От нас не требуется никаких действий.
— Почему?
— Я тебе уже говорил — за нас и полицию эту работу сделает Даймон. Мы можем посуетиться, а можем затаиться — и тогда разгадка придет к нам сама, подгоняемая Даймоном.
— Считаешь этичным принять его помощь?
— У нас нет выхода. Я не думаю, что обстоятельства следует рассматривать именно как сотрудничество — мы воспользуемся результатами внутреннего конфликта в банде.
— Август, послушай, меня все-таки беспокоит судьба Даймона. Я понимаю, что он преступник. Но мне его жалко. Может, я все-таки попробую его взять? Ну ей-богу, тот случай, когда тюрьма — вполне себе шанс на спасение.
— Жалость к убийце?
— Почему бы и нет?
— Спроси у детей Греты Шульц, что они думают по этому поводу, — суховато предложил Август. — Делла, я понимаю, ты увидела коллегу, к тому же очевидно ставшего преступником не по своей воле. У вас общий враг, вам пытался сломать жизнь один и тот же человек. Он пощадил тебя, хотя мог убить…
Я очень зло рассмеялась.
— Август, не говори чепухи, ладно? Если разведчик отказывается от миссии — и неважно, государственный заказ был или частный, методы-то одинаковые, — то означает это всегда одно: он не может ее выполнить. Даймон убил бы меня, если бы мог. То, что я жива, объясняется не жалостью и тем паче не общими врагами — а исключительно тем, что он по каким-то причинам не мог меня убить.
— Жалость — недостаточная причина?
— Я тебя умоляю. Какая, на фиг, жалость? Из хоббитов ее выбивают в первые две недели учебы.
— Но ты же его жалеешь?
Я пожала плечами:
— Да. В данном случае милосердие — это правосудие. Только оно позволит ему выжить. Альтернатива — смерть. А у нас смертная казнь запрещена по закону. Август, ситуация ровно та же, что у Даймона со мной: жалость выгоднее жестокости. Ему было выгодно пожалеть меня, а мне выгодно поступить с ним по закону.
— В таком случае я тоже имею право на получение выгоды. Я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы взять Даймона живым. При следующей встрече с ним ты будешь стрелять на поражение. Это приказ, и он не обсуждается. Мне выгоднее иметь живого ассистента, а не устраивать пышные похороны в синем гробу с последующей кровной местью.
— Местью синему гробу? — поддела я.
— Назовем это местью синего гроба.
Я оскорбленно замолчала. Совершенно не понимаю, почему мужчины такие дураки. Все до единого.
— Постарайся не задерживаться в полиции, — сказал Август. — Вернешь чип — и домой. Пока ты была на Эвересте, накопилась тонна кларионской почты, я боюсь даже заглядывать в нее.
Я наконец доела яичницу.
— Август, а тебе не кажется, что пора бы нам обсудить продление моего контракта? Или его завершение.
— Завтра, — отрезал он. — Завтра я буду уже совершенно готов сформулировать дополнительные условия.
— А сегодня никак?
— Никак. У меня есть планы на вечер, и многое зависит от того, как и в какой форме они реализуются. Благодарю, — он аккуратно сложил столовые приборы, бросил на них салфетку и встал из-за стола, — было чрезвычайно вкусно.
Я только скрипнула зубами, почти с ненавистью глядя ему в спину. Доедать свой завтрак желания не было, поэтому я взяла легкий льняной жакетик — не с голой же спиной ехать в полицию! — и отправилась работать.
И уж конечно, я не собиралась ограничиваться тем «заданием», какое получила от Августа.
Крюгер обрадовался мне, как ребенок. Окинул восторженным взором мой наряд и сообщил:
— Делла, вы прекрасно выглядите. Как будто только что с пляжа.
— Собираюсь поехать на море сразу от вас, — скромно ответила я.
— Да, да. Это замечательно. У вас были тяжелые дни, надо выкроить хотя бы несколько часов на бездумный отдых. Море, пляж великолепно способствуют восстановлению нервной системы. А у нас с вами такая работа, что надо компенсировать стрессы, иначе быстро наступит психоэмоциональное выгорание. Не знаю, как у вас, разведчиков, с этим боролись, а я очень внимательно слежу за своими подчиненными. Потому что эмоционально выгоревший полицейский совершенно бесполезен для общества. Он просто не может работать.
Я ощутила нечто вроде признательности.
— Вы удивитесь, но у нас никак с этим не боролись.
— Что, вообще? — Крюгер, кажется, мне не поверил. — Но как же… Это ведь достаточно просто. Даже я это знаю. Уставшего человека надо направить к косметологу, массажисту, маникюрщику, на пляж или в сауну, потом денек на природу, предложить пройтись по магазинам, ну, вы знаете — что-то такое, что обычно считается дурацким и обывательским времяпровождением… Моя жена превосходно снимает стресс, покупая ненужную, но яркую косметику и бродя по китайскому рынку. Тут ведь главное — переключиться. И несколько дней пробыть в обстановке, которая вообще никак не ассоциируется с угрозой для жизни.
— Кстати, вы мне подсказали замечательную идею. Надо будет проведать Ли Бэя — помните, тот китаец, тесть убитого эльфа? У него парикмахерская, мне понравилась обстановка.
— А попробуйте. Если поедете в ту сторону, рекомендую заглянуть в отель «Голубой папоротник». Да, туда ветер доносит запахи с рынка, рыба, знаете ли, не всем нравится. Но какой пляж у этого отеля! Какой там песок! И замечательная кухня. Цены демократичные — вы понимаете, из-за запаха. Моя жена отдыхает только там.
— Спасибо, загляну непременно.
Секретарша, которую Крюгер делил с комиссаром, принесла два кофе. Крюгер машинальным жестом достал из сейфа коробку конфет, пододвинул ее ко мне.
— Как у вас продвигается расследование? — спросил он.
— С позавчерашнего дня ничего нового, — заверила я.
— Ну да, я понимаю, понимаю. Значит, интересуетесь, что у нас? Да тоже немного… Арбалетчик раскололся. Раскололся, потребовал адвоката… Сейчас под домашним арестом. Ох, какую истерику закатил. Я привыкший, но и то удивился. Причем истерить начал уже после того, как его из камеры выпустили, а не во время допроса.
— Сказал что-нибудь интересное?
— Да не, — Крюгер поморщился. — Левый он. Жил на Кабане, состоял в клубе спортивной стрельбы. Сюда прилетел на соревнования и отдыхать, на десять дней. Увидел объявление, что нужен стрелок из лука или арбалета, на один вечер. Встретился с подателем объявления. Какой-то Экрюс Самини. По описанию — в точности Грант. Тот предложил неплохо заплатить за единственный выстрел. Задача плевая, вся трудность — расстояние. Дистанция предельная. Заказчик объяснил, что в том доме проживает его зазноба, вот он и придумал романтический способ послать ей письмецо. Содержания записки стрелок не знал. Задачу выполнил и, уже отъезжая от места, услыхал взрыв. Тут-то он и понял, как его использовали. Испугался, забился в щель, ночью его арестовали. В архиве указанное объявление есть, я наткнулся быстро. Экрюс Самини — не вымышленное лицо, я с ним уже созвонился, предупредил, что самое время заблокировать счета и позаботиться о сохранении важной информации.
Я покачала головой. Крюгер сбросил мне на чип полную запись допроса — на всякий случай — и перешел ко второй новости. Криминалисты исследовали остатки ракеты, влетевшей в наш дом, и дали однозначный ответ: ручной ракетный комплекс «Сокол». Разработка старая, надежная, стоит на вооружении наземных армейских частей неспецифического назначения. У нас ее называли просто «ракетница». Гражданской версии не существует, потому что незачем. В свободную продажу не поступает, частным лицам не продается ни под каким видом. «Соколы» не поставляют даже принцам для охраны их планет. Значит, комплекс банально украден с армейского склада. Поскольку ни один идиот, забравшись на склад, не ограничится только одной единицей оружия, нам стоит готовиться к тому, что банда обладает весьма серьезным арсеналом.
— Делла, это по вашей части, — сказал Крюгер и с надеждой поглядел на меня. — Вы ведь разведчик.
Как будто я сама не знала, что это по моей части. Крюгер выдал мне все материалы, касающиеся «ракетницы», и явно повеселел.
— Не подскажете, где сейчас можно разыскать вашего приглашенного специалиста по чипам? — спросила я на прощание. — Сайруса Вита, если не ошибаюсь.
— А что случилось? — уточнил Крюгер.
— Личный вопрос, эксперт.
Крюгер едва не поморщился, тут же сообразил, что будет неправильно понят, и извинился:
— Прошу прощения, спросил потому, что человек больно неприятный. Он не станет с вами разговаривать. Если на ваш вопрос хотя бы теоретически могу ответить я — с удовольствием отвечу.
— Какая жалость, Отто, — ответила я встречной любезностью, — мне самой приятней иметь дело с вами, но увы — надо вернуть ему одну вещицу. К несчастью, передать через вас тоже нельзя.
— Да, понимаю. Загляните в инженерный, может быть, он там. По правде говоря, я понятия не имею, где этот фанфарон. Может, его вовсе нет в управлении. Он мне не докладывается.
— Хорошо, я поищу.
— И вот что, Делла. Послезавтра прилетает мать Бейкера. Ужасная особа, потребовала, чтобы перелет ей оплатила танирская полиция, равно как и проживание здесь.
— Но это справедливо — она ведь не по своей воле прилетает.
— О чем и речь. У нее один сын убит, второй на грани самоубийства — по крайней мере, уверяет в этом врачей, — а она считает, что в ее присутствии нуждается только полиция. И это мать!.. Так или иначе, я встречаю ее на космодроме. Ваше присутствие для меня желательно.
— О, конечно. Можете на меня рассчитывать.
Наградив Крюгера ослепительной улыбкой, я спустилась этажом ниже, во владения полицейских инженеров. Где располагалась лаборатория «технических устройств личного пользования», я знала. Заглянула — в помещении царила пустота, тишина и девственная чистота. Ла-адно, можно подумать, я не работала в полиции и не знаю, где торчат инженерные девочки, когда им нечего делать. Мальчики обычно торчат там же.