— Очень. И цвета какие красивые… Мне очень нравится синий.
— О, мне тоже. Чрезвычайно богатый цвет, с огромным потенциалом. Но сложный.
— Вы встречались здесь или в отеле?
— Здесь, конечно. В отеле я даже не регистрировался. Собирался ведь туда и обратно…
— Ни брат, ни его бухгалтер не упоминали, зачем нужно было платить за такое громадное помещение, никак его не используя?
— Вот на этот вопрос, пожалуй, я смогу ответить. Я не знаю, зачем этот зал так странно распланировали, ну действительно загадка, но вот почему его взяли — знаю. Три года назад у Адама были свободные деньги, а один его конкурент разорился. И Адаму повезло задешево перекупить всю его аренду. На десять лет. Адам собирался расширяться, еще год — и у него было бы четыре корабля. Но в том же году случился кризис, и Адам едва удержался на плаву. Какое уж тут расширение. До сих пор не расплатился со всеми долгами, на нем висели два банковских кредита. Ничего, у меня все-таки есть кое-какие сбережения, я выплачу их.
— Адам — старший из вас двоих?
— Да, — Бейкер улыбнулся. — Как вы догадались?
— Сложно представить, чтобы Адамом назвали не первого ребенка.
Бейкер даже засмеялся.
— Да, — подтвердил он. — Мама хотела много детей, и всех назвать по алфавиту. Адам, Бернард, третий был бы Клодией или Кристианом, четвертый — Дэвидом или Дайаной, пятый — Юджином или Элинор… Но увы, других детей, кроме нас с Адамом, у нее не родилось.
За дверью послышались шаги. Через секунду в проеме возник старший налоговик. За его плечом маячил Йен. Я обменялась с ним взглядом, он едва заметно покачал головой. Отрицательно. То есть в тех рамках, какие задает налоговый обыск, не нашли ничего.
— Что? — удивился Бейкер.
— Мы закончили здесь. Поедете с нами на территорию? Ваше присутствие не обязательно, но желательно.
— Нашли что-нибудь? — спросил он с явной надеждой.
— Нарушений не заметили. А что вы хотели бы, чтобы мы нашли?
Бейкер растерялся. И, кажется, огорчился:
— Вы… Так быстро? Я думал…
— Это не тот обыск, какой вы можете увидеть в виртеатре, — назидательно сказал налоговик. — Мы копируем документы и проводим поверхностный визуальный осмотр помещений. За полноценным обыском обращайтесь в полицию, вон, к следователю Йоханссону. Или даже к инквизитору Маккинби. Если он умеет. — И налоговик вопросительно посмотрел на меня.
— Разумеется, умеет, — ответила я чуть ли не оскорбленно. — Первый класс, извините. Он все умеет. А я кое-что умею еще лучше. Например, обыск.
Йен спрятал смешок в кулак. Налоговик недоверчиво поглядел на мои ноги. Почему мужчины, когда им говоришь про обыск, всегда смотрят на коленки? Я ж не ими обыскиваю.
— А вы, значит, никак… Господин Йоханссон, а что нужно сделать, чтобы офис обыскали как полагается? Мало ли, здесь какие-нибудь тайники…
— Нужны основания.
— Поня-атно…
— Вас что-то беспокоит? — уточнил Йен.
— Видите ли… — Бейкер покашлял в кулак. — Я уже пытался. Обращался к вашему предшественнику. Он посоветовал мне сходить к психологу. Понимаете, мне кажется, что за мной следят. И все думают, что на меня повлиял стресс, ужасная гибель брата. Но поймите, мы же с ним практически чужие люди. У меня же не развивается паранойя, когда я в ленте читаю про убийства. И я почти уверен, что за мной следят те же люди, которые убили моего брата. Скажите, что я должен сделать, чтобы меня избавили от этих подозрений? Или подтвердили их? Я хочу, чтобы кто-нибудь профессионально обыскал все помещения, принадлежавшие ранее моему брату и доставшиеся мне. Я просто хочу знать, что, пока я в офисе или дома в ванне, на меня через десятки камер не пялятся чьи-то равнодушные глаза, прикидывая, как лучше сломать мою шею.
Йен покачал головой.
— Нетривиальная задача, — признался он. — Хотите, подойдите завтра с утра к Крюгеру. Попробуем как-нибудь решить ее. Потому что одного вашего подозрения недостаточно. Обычно по таким заявлениям проверяется факт трансляции. Если трансляции нет, то дело прекращают. Я сделал выборочную проверку, это часть регламента. Трансляции нет. Если есть, то нашей аппаратурой она не фиксируется. Надо обращаться к федералам. А они откажут. Потому что мы ничего не нашли, других оснований, кроме ощущения чужого присутствия, у вас нет. Или вы замечали личную слежку, допустим, незнакомца, который явно преследовал вас?
— Нет, — Бейкер пал духом, — ничего такого. Как вы верно заметили, только ощущения.
— Есть смешной выход, — предложила я, дав всем высказаться. — Очень смешной. Мистер Бейкер, вы когда-нибудь видели, как обыскивают помещение тактические разведчики?
— Нет, — он оживился.
— А хотите поглядеть?
Налоговики уставились на мои колени все вчетвером. Йоханссон рассеянно посмотрел в окно.
— Конечно. Но…
— Тогда попросите меня. Я это умею. Разумеется, я покажу вам это не для того, чтобы снять вашу тревогу. Нет-нет. Такими вещами должна заниматься полиция или федеральная безопасность. Я только продемонстрирую. Ради фана. Думаю, если вы предложите вашего замечательного чаю господам из налоговой службы и следователю Йоханссону, они тоже с удовольствием поглядят. Вряд ли они такое даже в виртеатре видели. Разумеется, я не буду ничего искать нарочно, просто покажу саму методику. Ту, которая годится конкретно для этого помещения. Но на тот случай, если я неожиданно обнаружу нечто, о чем вы не знаете или что компрометирует, например, вашего умершего брата, вы перед этими свидетелями скажете, что не имеете ко мне претензий за вмешательство в вашу частную жизнь. Идет?
Налоговики переглядывались. Им было интересно. И естественно, они не хотели ехать на космодром и там лазить по пыльным складам. Танира — довольно-таки ленивая планета. Курорт, что вы хотите.
Ну, будет вам, ребята, фан. «Тактиков» учат осмотру помещений совсем не ради фана, а ради жизни. Когда разведгруппа заходит в ближний тыл, иногда велик соблазн устроить наблюдательный пункт или, допустим, переждать особо зловредный ливень в заброшенном здании. А бывает, просто деться некуда: степь да степь кругом, и сарай лежит, и вдруг на подходе воздушный патруль. Сплошь и рядом завалившийся сарай — ловушка. Тем важнее умение быстро найти в ней «чистый» уголок и туда заползти…
Конечно, все нужные просьбы прозвучали и разрешения тоже. Я огляделась, прищурившись, отмечая точки. Я уже знала, где закладка, но если вскрыть ее сразу, то меня на законном основании отстранят от дальнейшего осмотра. А ведь закладок может быть несколько. Поэтому я переключила «сбрую» в режим записи, а отдельные кадры просто отщелкивала и сразу перебрасывала Йену — чтобы знал, какие углы проверять особенно тщательно.
— Можно курить? — спросила я. — У меня табачные сигареты.
Бейкер кивнул и приоткрыл окно. Левой рукой вынул из ящика стола тяжелую керамическую пепельницу — так-так, а ведь он правша, а движение очень привычное… Я покосилась на Йена — тоже заметил.
Я взяла пепельницу: старая, на первый взгляд идеальной чистоты. Но если включить увеличение на линзах — вот она, грязь, забившаяся в микротрещины. Табачный пепел. На всякий случай я одним глазом заглянула в досье Адама: точно, память меня не подвела. Бросил курить после никотинового отравления. А по факту, значит, притворялся, что бросил. Медицинской страховки как таковой у него не было, но абонемент в госпиталь для курящего будет стоить заметно дороже. Вот ведь скряга — даже курил со скидкой!
Я постояла посреди кабинета, привычно выстраивая схему. Сделала две затяжки, потушила сигарету, вылезла из туфель — нет ничего хуже, чем обыскивать в обуви на высоком каблуке или толстой подошве, — и принялась за дело.
Стол чистый, стул тоже. Шкаф-витрина пустой, и зачем он тут — непонятно. Кофейный шкафчик. Одна упаковка кофе без рекламных меток. Щелкнула и отправила снимок Йену — пусть проверит. Готова поручиться, что там не кофе. То-то Бейкер носит «сбрую»… Без линз не отличишь фабричную упаковку с метками от этой. Прощупала стенки, столешницу. Пусто. Кофемашина. Два отделения, пользуются только одним. Второе девственно-чистое. Зачем его берегут? Снимок уехал Йену. Посудный шкафчик. Без сюрпризов. Картина. Снаружи ничего. Что под нею? Бейкер, повинуясь моему жесту, снял холст и отставил к окну, повернув лицом к стене. На изнанке что-то едва заметно блеснуло. Ага, здесь была метка. Интересно, зачем на картине ручной работы, поделке для своего удовольствия, — метка? Ее постарались удалить. Я сделала вид, что жуть как заинтересовалась подоконником, а тем временем пыталась договориться со следами метки. В действительности удалить метку полностью невозможно. Проще закрыть — хоть кусочком бумаги, хоть чем. Выцапарав с холста все, что осталось от метки, я запустила пальцы под подоконник. Так… пыль, сыро, глубокая щель… достаточно. Кадры ощущений уехали к Йену.
Стены. На стенах, кроме той, где был проем входной двери, ничего не было и быть не могло. Правда, в стене, смежной с приемной, обнаружился точечный прокол. Сделан уже после ремонта. Не похоже на отверстие для крепления той же картины, хотя высота подходящая. Оставив в покое стены, вернулась к столу. Ящики, ручки, край столешницы. Замок на окне. Я работала с максимальным увеличением, позволявшим заметить даже крохотные частички кожи. Снимки мест, где я что-либо обнаруживала, уходили к Йену. Кофемашина. Вот это самое важное. Органы управления.
Диван для посетителей. На нем сидели два старших налоговика, пока стажеры с вытаращенными глазами следили за мной. Я попросила освободить мебель и за несколько минут узнала о ней все. Два микрофона в обоих подлокотниках. Я мимоходом стукнула по каждому ногтем. Если в этот момент шло прослушивание, операторам стало очень больно. Так, а камера-то где? Должна быть. Потому что микрофоны Бейкеру кто-то подсадил, но кому в наше время интересен один только звук?
Стоп. А зачем вообще микрофоны? Для стереоэффекта? Чушь.
Так, давайте рассуждать с другого конца. Кто-то хочет знать, чем занимается Бейкер в кабинете. Для этого надо прилепить камеру. Чтобы прилепить камеру, надо попасть в кабинет. Посетитель? Нет, посетителей встречают в приемной, а сюда попадали только самые доверенные и проверенные визитеры. Персонал у Бейкера был свой, значит, прикинуться новым уборщиком и под этим предлогом зайти в помещение не выйдет. Значит…