И старушка, тщательно прицелившись, провела мудреный толкательный маневр своей палкой. Баул, уже практически вставший в засаду над моей головой, развернулся на месте и с приличной скоростью улетел через проход. Оттуда послышалась ругань, кто-то замахал руками, но, ребята — это невесомость, в ней надо знать, как руками пользоваться.
— Видала? — Старушка с гордостью поглядела на меня. — Ничего, это они еще не поняли. Новенькие какие-то. Еще поиграем в волейбол. Спорим, мы их уделаем с сухим счетом?
Она мелко засмеялась.
— А почему вы летаете этим рейсом? — спросила я. — Вы ведь можете позволить себе как минимум первый класс, а то и федеральный лайнер.
— Могу, — признала старушка. — А люблю я это корыто. Я на таких, считай, почти полвека отходила. Да не стюардессой. Мне, извини, старший стюард всегда сам приносил чай. — Она помолчала. — Пилот я. И такой пилот, каких сейчас не делают. Да сейчас никому не нужны хорошие пилоты. Все считают, что если автоматика, так самому ни черта уметь не надо. Знай выполняй инструкцию. Потому-то за Хилиру никто по сей день и не прошел. Автоматике там кранты настают, а на ручном идти — дураков нет. А я на «Дельфинчиках» ходила. — Она ласково оглядела облезлый салон. — Они хорошие. Вот хоть режь меня — не было у нас грузовых кораблей лучше этой серии. На военных бортах не ходила, а с чужих слов судить — сама знаешь… А из гражданских эти — лучшие.
Тяготение вернулось так резко, что у меня желудок оказался непонятно где — то ли в кишках запутался, то ли в легких застрял. А я вроде бы тренированная.
— Итить твою наперекосяк, — в сердцах сказала старушка. — Вот ведь ублюдки! Это я про команду. Руки из жопы растут. Ну кто, кто так делает, а?
Громко рыгнул сосед. Орки заржали — у них из банки выскочило пиво. С грохотом посыпались плохо закрепленные вещи, через проход визгливо и нецензурно ругались, кто-то застонал. Младенец развопился уже всерьез, ему вторила мамаша, почему-то считавшая, что все вокруг — садисты, издеваются над многодетной матроной…
— Не, — сказала старушка удовлетворенно, — это еще тихо. Вот на третьем будет аттракцион. Там две коррекции подряд, и доворачивать приходится неслабо. После этого даже орки какие-то грустные становятся, хотя обычно невесомость их развлекает.
Гул стал невыносимым.
— Что там может гудеть? — не выдержала я.
— Вентиляция, — охотно сообщила старушка. — Она здесь хилая, ее чистить надо после каждого рейса. Это дорого. Поэтому чистят раз в год. А сейчас и нельзя. Знаешь, что грязь от природы сухая, а от человека — всегда жирная? Вот на этом липком жиру все и держится. Он как клей. Сними его — а под ним все рассыплется. Надо менять. Менять владелец не хочет. Да зачем? Ему самому не слышно, а остальные потерпят. Не нравится — не летай, вот и вся мораль. Вот ведь скотина, такой корабль ушатал, — вздохнула старушка. — И пилоты у него ублюдки. Кого ни возьми. Эта команда, которая сейчас, еще ничего. Вот вторая — та да-а… Отмазываются, мол, движок хилый. Так а мозги тебе на что дадены? Уметь надо управляться. Будь у меня нога в порядке, я б и с этим движком корабль с земли подняла. А они даже со стола не вдруг стартуют.
Я сочувственно промолчала. Старушке не требовались мои реплики, ей и так было хорошо.
— Ах, как я ходила… Ну и доходилась, — она хихикнула. — Я была пилотом такой крутизны, что однажды от этой своей крутизны офигела. А результат ты видишь. Теперь с палочкой гуляю, газ ищу и прочие ништяки.
— Авария?
— Да ну что ты, какая авария… Там катастрофа была. Мне, видишь ли, предложили пойти в экспедицию. Есть у нас упертые люди. Верят в миф, что за Хилирой проход должен быть, и тем проходом в рай попадаешь прямиком. Сокровища прямо под ногами валяются, да такие, что половину Галактики разом купить можно. И мне предложили идти с такой экспедицией. А я согласилась. Потому что насчет сокровищ не скажу, а проход-то там точно есть. Двумя кораблями пошли. Я второй шла, это меня и спасло. А там место непростое. Там не только автоматика вылетает. Там еще много чего происходит. И кто оттуда живым возвращается — с виду человек, а на деле — кто его разберет… Сама Хилира еще куда ни шло, самый ад кромешный за ней начинается. В общем, было нас двести человек. Вернулись двое — я и наш старший стюард. Стюард с ума сошел, а я вроде ничего. До базы долетела кое-как. Меня сразу в госпиталь, а поделать ничего не могут. Так у меня левая нога ниже колена и отсохла. Предлагали протез, но я отказалась. Экзоскелет только ношу, чтоб самой передвигаться, и все. Понятно, меня списали с флота, пенсию назначили, а мне всего-то девяносто. И что? У меня только жизнь начинается, а заняться нечем! И тут потихоньку я стала замечать за собой, что искать могу. Раз попробовала, два — получается. Сначала соблазн был записаться в хилирские провидцы, но я удержалась. Уж больно у них репутация плохая. Так что я просто пенсионерка, а знающие люди меня уважают.
Ребенок надрывался. Кто-то из пассажиров поднялся с бутылкой воды в руке. Вскочила оркушка и остановила сердобольного:
— Слышь, не надо.
— Но…
— Первый раз, чо? Сиди, я ща утешу ее.
Я вытянула шею, следя за развитием событий. Оркушка пробиралась в конец салона, грациозно огибая кладь. Вслед за ней в проход высовывались головы.
— Слышь, — сказала оркушка мамаше, — уйми детеныша. И сама в натуре уймись. Задолбала уже воплями своими.
Ой-ой-ой, зачем же она так… орков никто не любит, и пусть весь салон уже тошнит от жалоб и детского плача, все встанут на защиту человеческой самки. Потому что своя.
Я отстегнула ремень.
— Дорогая?.. — удивилась старушка.
— Пойду разрулю конфликт. А то оркушка резкая, а той только повод нужен.
Там уже разгорался скандал. Оркушка говорила с тихой угрозой, на низах, а мамаша визгливо отругивалась, называя ее пьянью и потаскухой. Оркушка в долгу не оставалась. Я подобралась вплотную и схватила оркушку за локоть. Та развернулась так быстро, что нормальный человек на моем месте отпрыгнул бы, будь куда. Мне, во-первых, было некуда, а во-вторых, я знала, насколько стремительными могут быть орки.
— Остынь, — сказала я оркушке. — Иди к своим друзьям.
Черные глаза оркушки прищурились:
— А тебе больше всех надо?
— А тебе, если ты пошла порядок наводить? — Я помолчала. — Она же провокатор. Она нарочно всех раздражает, чтобы кто-нибудь сделал ей замечание. Ей поскандалить хочется. А ты поддалась. Если я не вмешаюсь, она получит свое, а тебя после посадки заберут в полицию. Оно тебе надо? Иди. Лучше объясни остальным, почему этому ребенку нельзя давать воду. Ты ведь знаешь, не первый раз летишь?
— Натурально, — фыркнула оркушка, — еще бы я не знала. Она в прошлый раз сказала, что это мы пива налакались и заблевали салон.
Мамаша сочла, что слишком долго молчала. Набрала воздуха побольше — попутно встряхнув младенца, — выдала монолог уже по моему адресу. Я молчала. Молчала и смотрела на ее детей. Одеты как с помойки, стрижет их явно мама, ни у кого нет сопряженного браслета на чипе, вообще никакого. Взгляд недетский. Затравленный.
— Хочешь, чтобы мы сочувствовали страданиям твоим и твоих детей? — спросила я намеренно негромко. — С какой стати, если страдать их заставляешь ты?
— Да ты…
— На что ты тратишь пособия?
На миг мамаша заткнулась, вытаращив глаза. Старший ребенок отвернулся, слишком быстро отвернулся.
— Да какие пособия, меня с четырьмя детьми их отец бросил, пьянь подзаборная, алиментов не платит, а раз я замужняя, какие мне пособия, те че, больше всех надо, че ты лезешь, а-а, хочешь показаться такой справедливенькой, за счет моих детей…
— Что — все четверо пьянь подзаборная? — перебила я. — У тебя дети все от разных отцов.
За спиной в салоне раздался сложносочиненный звук: половина народу охнула, половина начала давиться от хохота.
— Да как ты смеешь…
— Так и смею. Ты лучше подумай, что детям скажешь. Ты на каждого пособие получаешь. И льготы у тебя такие, что ты вполне можешь позволить себе эконом на федеральном лайнере. Потому и живешь в халупе — от социальщиков прячешься. Им-то ты не можешь соврать, что бедная-несчастная, они-то знают, сколько тебе государство за твоих детей платит. За то, чтоб они учились в интернате на Кангу, а не мотались с тобой на Эверест. За то, чтоб ходили в своей одежде, а не в найденной на свалке. За то, чтоб твои старшие не работали бесплатными няньками при младших, когда ты ходишь по клубам в поисках очередного «жениха». Вот за это ты получаешь пособия. Но ты ж считаешь, что незачем выгоду упускать, верно? Поэтому ты на детей ни гроша не тратишь лишнего. Все копишь. Дети вырастут, ты из дома их выпнешь — и заживешь наконец по-человечески. На их денежки. А нечего, да? Пусть скажут спасибо, что ты их родила.
Я пошла на свое место. Мамаша разрыдалась, взывая к чувствам окружающих — мол, обидели-ни-за-что-оскорбили, какая-то фифа прямо при детях, и никто не заступится за бедную женщину, которая одна четверых детей поднимает… Ну ладно, нарвалась. Я вернулась и сказала старшему:
— В следующий раз, как она уйдет, берешь младших и топаешь до ближайшего полицейского участка. Там говоришь: мама ушла, боимся одни дома сидеть. Социальщиков тебе вызовут, им все и расскажешь.
— Она дверь запирает, — буркнул парень, не глядя на меня. — Говорит, чтобы к нам педофилы не пришли. И вообще мне это надоело.
В моем присутствии семейство больше не нуждалось. Мамаша переключилась на отпрыска, угрожая в приют отдать, отправить к отцу батрачить… О как. Отец у него, оказывается, уже не пьянь подзаборная, раз батраков держит.
На меня, как водится, никто не смотрел. Обычная реакция людей, испытывающих неловкость. Только старушка не подвела. Не успела я пристегнуться, как она мстительно уточнила:
— Если б там только пособия были. Она и отцов их шантажирует. Ну а чего, лишний грошик в хозяйстве не повредит.
Второй поворот мы прошли быстрее. Старушка опять сыграла в баульный волейбол.