– И Глеба ты ей по башке не случайно ударила?!
– Плохо ударила. Сильно крепкая башка у Глеба Сегеевича! Вон сколько он ей бьётся, а толку никакого.
– Значит, это Марик тебя тогда в гостинице разукрасил? Фингал он поставил? За упражнения с мальчиками в автобусе?
– Да. За дело получила, поэтому даже не вскрикнула, когда он меня в номере бил.
– Плохо бил, – пробормотал Троцкий. – Ой, плохо…
– Молчали бы вы, Владимир Ильич, – усмехнулась Викторина. – У самого рыло в таком пуху…
– Молчать! – грохнул кулаком по столу Троцкий. – Уволена к ядреней фене!!
Я вдруг заметил, что шеф пьян в стельку, – успел в темноте нажраться.
– Уволена, – заливисто захохотала Лаптева. – Ой, не могу, уволена!! И что, мне теперь не будут платить мои семь тысяч двести рублей?! И отпускных, ой, не будет?! И премиальных?!
– Как Марик отреагировал на убийства директоров? – сухо прервала её веселье Беда.
Лаптева перестала смеяться, стала скучной и отрешённой.
– За Оскара похвалил. За Марию Ивановну отругал. Сказал, что нечего к автобусу лишнее внимание правоохранительных органов привлекать, – безучастно сказала Викторина. – Хорошо, что тот псих из больницы сбежал… на него всё списали…
– Зачем ты телефоны украла? – продолжила свой допрос Элка. – Только не ври, что это не ты. Я один мобильник под твоим матрасом нашла.
– Я и не говорю, что это не я. Просто Марику не понравилось, что в автобусе появился этот… – Она пальцем указала на Дэна. – Марик сразу почувствовал, что этот тип неспроста за автобусом тащится и попутчика изображает. Не похож он был на праздного путешественника. Мне было дано задание как-нибудь так этого парня скомпрометировать, чтобы вы близко его к «скул басу» не подпускали. Вот я телефоны-то потихоньку в Тайменке в канаву и выбросила, пока вас в столовой кормили. Не удержалась только, один себе оставила…
– Значит, и деньги ты украла? – вяло поинтересовался я.
– Так вы же, Глеб Сергеевич, ничего не понимаете! У вас телефоны крадут, а вы морду этому Дэну бьёте и всё равно его в автобус сажаете!! Материте его на чём свет стоит, но всё равно с собой берёте! А что мне ещё делать-то было?! Впрочем, как только выяснилось, что Никитин – наёмный убийца, Марик успокоился и приказал мне больше ничего не предпринимать. Только я уже и без того очень устала. Вы мне так надоели со своим героизмом, тупостью и бесконечным желанием спасать каких-то заложников, что я не выдержала и без разрешения Марика решила удрать.
– Предварительно пробив бензобак, – усмехнулась Элка.
– Ну да, гвоздичком долбанула, пока Герман с Дэном колесо меняли. Никто и не заметил. Они с одной стороны автобуса, я с другой. Я хотела Марику помочь, он сказал, что вас в кольцо должны на перевале взять и до Борисова тёпленькими довести. Вот я и подумала: если у вас солярка вытечет, вы свой героизм куда подальше засунете и гонки по горным дорогам организовать не сможете. Но вы же полные идиоты! Вы и на пустом баке чёрт знает куда уехали, ещё и наших ребят покалечили!
– Я, пожалуй, теперь если и женюсь, то вот на такой, – показал Адабас на резиновую бабу.
– Что-то мне тоже эта женщина больше других нравится, – задумчиво сказал Ганс.
– Как делить будем? – уточнил шаман.
– Пополам! – захохотал Мальцев.
– Ты чудовище, Викторина! – Элка спрыгнула с подоконника, подошла ко мне и положила руки на мои плечи. – Ты чудовище и ответишь за это!
Лаптева налила себе водки, выпила и спокойно сказала:
– Я вам всё это рассказала только потому, что совершенно точно знаю – отвечать мне не придётся! Я уйду! Вот встану сейчас и уйду. И никто не посмеет ничего сделать.
Это была глупая, пьяная бравада, поэтому никто не обратил на её слова никакого внимания.
– Элка, надеюсь, ты записала её признания на диктофон в телефоне? – спросил я.
– Я записала! – вдруг крикнула повариха из кухни. – Ну, братцы, вы тут таких сказок нарассказывали, мне на неделю хватит детей спать укладывать!
– Да хоть зазаписывайтесь! – захохотала Викторина. Мне плевать! Марик-то жив! Ранен, но жив!! Он звонил мне, когда вы заперли меня в туалете, и просил любыми путями выкрасть капсулы! На капсулы мне плевать, но пока Марик жив, мне ничто не страшно! И никто! Ха-ха!!
Свет вдруг опять погас. На этот раз – внезапно, без предварительного мигания, дрожания и предсмертных конвульсий. Темнота обрушилась на нас чернильной лавиной. Тётка на кухне длинно высказалась русским матом по поводу того, что думает о работе местной электростанции.
– Слышите, вы, уроды, – заорала Лаптева, – Марик жив, а это значит, мы будем вместе и никто не помешает нам провести медовый месяц на Мальдивах! Слышите? Мы будем вместе! Я – бледная моль, учительница по кличке Чучундра, и он – самый сильный и классный парень в мире!!
За те секунды пока она орала, мои глаза успели привыкнуть к темноте. Я увидел как Викторина, вскочив со стула, метнулась к двери, и ринулся, чтобы перекрыть ей дорогу, но поймал руками пустоту. Тень в длинной юбке стремительно переместилась к окну. С грохотом опрокинулась деревянная лавка, послышался звон разбитого стекла, собачий лай и визг Элки «Держите её!» Я споткнулся обо что-то, упал, опять ударился головой, вскочил, но потерял ориентацию и ломанулся туда, где, судя по запахам и грохоту посуды, была кухня. Отборный мат алтайской поварихи вышвырнул меня обратно к столу, где я всё-таки различил в кромешной тьме более светлый проём окна, с рваными, острыми краями разбитого стекла.
На улице взревел мотоцикл, – взревел, как в предсмертной судороге, – и визг колёс красноречиво дал нам понять, что «Мальчик», безрассудно оставленный нами возле двери заведения, рванул с места на бешеной скорости. Рёв движка стал удаляться, улетать вдаль, пока совсем не затих.
Не нужно было быть аналитиком, чтобы понять: разбив стекло собственным телом, Викторина выскочила в окно и угнала Мальцевский мотоцикл вместе с его рубашкой, висевшей на руле.
– Ушла! – простонала Беда. – Эта сволочь от нас убежала! – Включив мобильник, она посветила в скалившийся осколками оконный проём. Со стороны улицы к окну подошёл Дэн.
– Дьявол, а не баба! – задохнувшись, сообщил он. – Я её догнал и за подол поймал! – Он протянул руку с зажатым в ней куском тёмной ткани. – Но она вырвалась, вскочила на мотоцикл и умчалась!!
– Какой идиот оставил ключи в замке зажигания?! – заорал я.
– Как выиграл, так и оставил, – испуганно пробормотал Мальцев.
– Дьявол, а не баба!! – повторил Дэн, забираясь в окно и усаживаясь на подоконник.
– Эй, я что-то пропустил?! – заспанным голосом спросил Сазон. – Кто преступник-то?!
– Шерше ля фам, – задумчиво сказал Адабас и добавил: – Только не трясите меня за грудки, чтобы узнать, откуда мне известно расхожее французское выражение!
– Она ушла! – взвыла Беда. Я обнял её в темноте, уткнулся носом в затылок, хотел что-то сказать, но голова после очередного удара снова болела, и слова утешения никак не шли мне на ум.
– Да не переживайте так, Элла, – сказал за меня Герман Львович. – Далеко она не уйдёт, так же как и её драгоценный Марик! Правда, коллега?
– Точно! – радостно откликнулся Дэн. – Ориентировочку в сводочку и – стоп, Викторина! – Серб довольно захохотал.
– Так всё-таки, кто преступник-то? – опять заорал дед. – Очкастенькая?
– Очкастенькая, – вздохнул Елизар. – А я ещё думал, не влюбиться ли мне в неё?
– Вот всегда говорил, что баба должна быть толстая, добрая и безработная! – отозвался Сазон. – Наливай! – распорядился он.
– А налью! – оживился Мальцев и загремел посудой, наполняя в кромешной тьме стаканы спасительной водкой. – Нет, друзья, я всё-таки должен спеть вам! И спою!! И никто меня больше не остановит!
– Нет! – гаркнул дед. – Нет, цуцик, и нет!! Устал я от твоего искусства…
– А я не устал! – сказал вдруг Герман Львович. – Я не устал и требую песен.
В темноте было видно, как Мальцев встал и поднял стакан.
– Гимн России, – торжественно объявил он. – Исполняется впервые. Слова и музыка мои, бля!
И тут, в этой чёртовой дыре, опять дали свет.
Алтайская женщина на кухне радостно матюгнулась.
– Да здравствует Родина Вани Сусанина,
Невского Саши, Иосифа Сталина,
– дурным голосом запел Мальцев, сбиваясь на речитатив. Янка на его плече пошатнулась, округлила глаза и огляделась с явным желанием куда-нибудь спрыгнуть. Рон, до сих пор относившийся к обезьяне с показным равнодушием, вдруг с интересом посмотрел на неё и облизнулся, роняя на пол слюну.
– К врагам беспощадная, к гостям хлебосольная, к нам – мать такая, аж вольница вольная! – продолжал вопить Елизар.
– Замолчи! – схватился за голову дед. – Заткнись, оруженосец хренов, немедленно, а то нас гэбьё сейчас в «воронок» сунет, и под покровом ночи ту-ту… на лесоповал…
– Нет-нет, продолжайте, – с интересом попросил Мальцева Герман Львович. – Продолжайте, пожалуйста!
– Да здравствует Родина Пети Чайковского,
Пушкина Саши и Саши Островского!
– дурниной заорал Елизар.
– Родина творчества, водки целебной,
песни разнузданной и секса волшебного!!
Мартышка всё-таки спрыгнула с любимого плеча поэта, избрав плацдармом для спасения мою голову. Я похлопал её по загривку и не стал прогонять, потому что разделял чувства бедного животного, хотя и не любил его.
– Славься…
– Ой, господин коммандос, он хороший! – запричитал дед. – Гимнописцем недавно стал, но я эту дурь из него выбью!!
Герман Львович захохотал, и Дэн тоже. Адабас захлопал в ладоши.
Подбодренный положительными эмоциями слушателей, Мальцев продолжил:
– Славься Отчизна моя многополая! Славься, могучая, славься, здоровая!!
– Молча-а-а-ть!! – вскочил дед. И, схватившись за сердце, чего с ним никогда не бывало, обессилено произнёс: – Ох, замолчи, Мальцев… Лучше бы ты своими редкими элементами занимался. Хочешь, НИИ тебе прикуплю?!