Надежда оборотня смешивалась с благоговейным ужасом — мальчик неотрывно смотрел на меня и боялся сияющих неестественной зеленью глаз. Его чувства хлестали по мне, ускоряли и без того сошедшее с ума сердце. На заднем плане смешивались переживания толпы и ранили силой и разнородностью.
Круг очертить было нечем. Соль, которую я всегда носила с собой, не подходила, кристаллы и веревку я, разумеется, в город не взяла. В ход пошли опилки, солома, песок — все, что валялось на арене. Заклинание притянуло их ко мне, сформировало из мусора большой круг, возвело сверкающую, отливающую перламутром стену.
Но это только зримая для живущих граница, которая не станет никому из них преградой! Моя магия не для того. Перед живущими я беззащитна. Хорошо, что они этого не знают!
К сияющей кольцевой стене циркачи боялись приближаться. Я встретилась взглядом с мужем, наполовину обнажившим меч:
— Вы можете войти и выйти в любое время.
— Хорошо, — он кивнул, вышагнул из круга, уверенный в том, что мы с мальчиком в безопасности.
Фонсо, не выпуская из поля зрения циркачей, поискал среди зрителей тех знакомых, с которыми обменивался приветствиями до начала представления. Обращение по имени, коротко сформулированное указание — приказы хевдинга исполнялись немедленно. Никому из названных и в голову не пришло, что можно отказаться или, чего я очень боялась в Хомлене, оправдать действия циркачей. Все же это был каганатский ребенок.
Именно на это и сделал ставку владелец цирка, когда двое мужчин по приказу мужа побежали звать стражу. Начал что-то рассказывать о справедливости, о том, что Итсен натерпелся, а колдуны Каганата должны поплатиться за грехи своих сородичей.
Фонсо повернулся к нему, не повышая голос, велел замолчать. И тогда ведущий совершил самую большую ошибку за день — он попробовал ударить командира хлыстом. Фонсо увернулся и с явным удовольствием дал владельцу цирка в челюсть. Да так, что крупный мужик отлетел, упал и завалил ширму. В этот момент подоспели те из зрителей, кого позвал супруг. Пособники владельца затеяли с ними драку, но силы были неравны. Циркачей скрутили, а через каких-то десять минут прибежали стражники.
Красивую, но бесполезную стену я разрушила почти сразу после драки. Она выполнила свою задачу — оградила ребенка и меня от окружающего мира, а работу с потоками нужно было прекратить как можно скорей, чтобы волосы успокоились, и глаза перестали сиять. Хомленцы и без этого получили впечатляющее представление, которое, чувствую, мне еще долго будут вспоминать.
К вящей досаде моей и, что очень порадовало, мужа тоже, какая-то женщина крикнула не вынимать оборотню кляп. Мало ли как заклясть может. Я не посчитала нужным реагировать на глупости и жалела, что не взяла с собой кинжал, он бы пригодился — тряпка-кляп, завязанная в узел на затылке смирно сидящего мальчика, никак не желала поддаваться. Спешно вспоминая чужой язык, я тихо успокаивала ребенка на каганатском.
Зато муж решил усовестить горожанку.
— Какой из него великий злобный колдун? — укорил командир. — Эти звери пытались представлять ребенка опасным монстром. А на деле от наших детей он ничем не отличается.
— Он в волка превратился! — взвизгнула та.
Тут я не выдержала:
— Ну и что? — прозвучало резко и жестко. — Наш маг-огневик может тремя словами испепелить заживо десять человек. Так кто опасней?
Проклятый узел, наконец, поддался, и я сняла с ребенка кляп. Мальчик повернулся ко мне, без остановки шептал «спасибо вам», а по грязным щекам потекли слезы.
— Не бойся, — теперь сдерживать чувства стало еще сложней. — Все будет хорошо. Посиди тихонько, я ошейник сниму.
Он мелко закивал и снова повернулся так, чтобы мне было удобно расстегивать ремешки. Изодранная шея, израненные запястья. К спине я один раз прикоснулась, чтобы погладить, приободрить, но он отодвинулся, и я обругала себя за глупость. Его же не раз били, там наверняка все в синяках.
Стражникам муж коротко объяснил, в чем дело. Пока те возились с владельцем цирка, посылали за подкреплением, просили знакомых моего мужа остаться и помочь, я расспрашивала мальчика.
Ерден попал в рабство три месяца назад, после того, как купеческий обоз разграбили недалеко от северной границы Каганата. Северяне часто разбойничали и в северных областях Итсена, ходили на промысел хорошо сколоченными небольшими отрядами. О том, что они брали рабов, я тоже слышала не раз. В налете на обоз погибли родители Ердена. Отец служил при купце лекарем, был слабым боевым магом и тоже умел перекидываться в волка.
Циркачи были вторыми хозяевами мальчика, и с ними ребенку повезло больше, чем с первым. Тот пытался выставлять необычного раба на боях против животных, и Ерден чудом остался жив, отделавшись только широким шрамом на плече.
Я с превеликим трудом сдерживала гнев. Эстас Фонсо, внимательно слушавший мальчика, снова превратился в того каменного истукана, за которого я выходила замуж. Только взгляд выдавал кипящую в этом человеке ярость. Взгляд и то, как его чувства изменяли магический фон. Но в этот раз дрожание потоков мне даже нравилось — мои эмоции влияли на них совершенно точно так же.
По просьбе командира Ерден рассказывал о первом хозяине. Этот человек жил в Итсене. Его можно найти, арестовать, наказать. Я держала мальчика за руку, осторожно обняла за плечи так, чтобы не сделать больно. Крупного мускулистого мужчину, любителя стравливать больших и злобных собак, я представляла себе очень отчетливо. Вплоть до оспин на лице, вплоть до выбитого переднего зуба и исполосованных мелкими белыми шрамами рук. Ерден говорил, а в его рассказе я слышала гулкий бас рабовладельца и ненавидела мужика, державшего еще двух рабов-бойцов и трех женщин для себя. И все это здесь, недалеко, в северном Итсене!
Пожалуй, никому и никогда раньше я не желала мучительной смерти так истово, так ярко и осязаемо. Я с чувством отмщенности и восстановленной справедливости представляла, как у этого мужика спазмом схватывает живот, как его сгибает от боли в тот момент, когда он тренирует собак. Он не может растащить животных, они набрасываются на него, грызут. Он падает на землю, пытается отбиться, закрыться, но гладкошерстная черная собака смыкает челюсти у него на горле.
Дышать стало легче, свободней. Магические потоки успокоились, выровнялись. Слова Ердена теперь были прошлым. Жутким, полным боли и горя, но прошлым. Я знала, что сделаю все возможное, лишь бы вернуть мальчика домой, к бабушке и дяде, которых он упоминал. Встретившись взглядом с мужем, поняла, что и Фонсо поборол гнев, что и он готов позаботиться о ребенке и найти его родственников.
Ерден повернулся ко мне, заглянул в глаза и как-то совсем невпопад удивительно веско поблагодарил. А потом продолжил отвечать на вопрос подошедшего к нам капитана стражи.
В какой-то момент стражники и появившийся в шатре мэр полностью перехватили контроль над ситуацией.
— Штраф вы назначили правомерно, хевдинг, — зло поглядывая на связанного владельца цирка, подчеркнул мэр.
Я тоже посмотрела на сидящего рядом с подельниками мужика и не без удовольствия отметила, что лицо у бывшего рабовладельца заметно опухло. Надеюсь, муж сломал ему челюсть!
— Мне положить деньги на ваш счет?
— На счет моей жены, пожалуйста, — поправил Фонсо.
— Хорошо, — покладисто согласился мэр и с явным смущением добавил: — Вы, думаю, понимаете, что не только вам, но и вашей жене нужно будет выступить в суде.
— То, что касается леди Россэр, вам лучше обсуждать с Ее Сиятельством без моего посредничества, — подчеркнул командир. — Если она захочет, я могу присутствовать при разговорах.
Какой интересный и достойный похвал подход. Такая постановка вопроса позволяла мне быть собой, леди Россэр, а в случае обсуждения трудных или неприятных тем призвать на помощь мужа и быть женой хевдинга, «госпожой Фонсо».
Где, где мой супруг воспитывался, если сумел так аккуратно и недвусмысленно расставить все черточки в рунах? При этом он не задел меня излишней опекой и не усомнился в моей самостоятельности. Не то чтобы я нуждалась в помощнике или защитнике, но новая, непривычная для меня мысль о соратнике, прикрывающем спину, оказалась довольно приятной и успокаивающей.
С мэром мы обсудили не только необходимость свидетельствовать в суде и разговаривать с дознавателями, но и то, что мальчик будет жить в Рысьей лапе.
Я и не представляла другого решения, а Фонсо категорично отмел вариант оставить Ердена в приюте.
— У ребенка особые способности, — подчеркнул он. — Неодаренным воспитателям будет трудно, а леди Россэр маг.
После короткой беседы с мэром закономерно выяснилось, что ни обуви, ни другой одежды у Ердена нет. Ходить по лавкам и покупать новое избитый изголодавшийся ребенок точно был не в состоянии. Фонсо не настаивал, а вместе с двумя стражниками заглянул в фургоны циркачей, нашел хоть как-то подходящие мальчику вещи. Наряд получился пестрый, но, главное, теплый.
Людей в шатре стало значительно меньше — самое интересное уже закончилось, стража просила горожан расходиться и не мешать. Джози все это время была с Тэйкой, поэтому существовала надежда, что девочка восприняла происходящее правильно. К сожалению, сочувствия на лице Тэйки было ощутимо меньше, чем настороженности. Девочка хмурилась и казалась недовольной тем, что Ерден будет жить в крепости.
К сожалению, я не обманулась. Радости от знакомства с мальчиком Тэйка не испытала, зато вклинилась между ним и отцом, а по дороге к карете явно была не рада тому, что идет только с Джози. Девочка все время оглядывалась, бросая хмурые взгляды то на отца, на руку которого я опиралась, то на Ердена, крепко сжимавшего другую мою ладонь.
— О, какая чудесная картина! — воскликнул капрал, ждавший нас у ратуши. — Слышал-слышал, что в семье рысей пополнение.
Всего через десять минут мы уже возвращались в крепость. Тэйка устроилась на диванчике между отцом и Джози, а возведенная девочкой стена недвусмысленно отделяла хорошую половину кареты от плохой.