— Да ведь он уверен, что Никлауса-младшего взяли в плен, — объяснил Корнель.
— Понятно. Думаю, самое время рассказать Мери, как обстоят дела. Это ее сын. Она решит, как поступить, — заключил Балетти.
— Сначала я должен открыть вам ее секрет, — раздосадованно проговорил Корк.
Балетти посмотрел на них безмятежным взглядом, и это еще больше не понравилось Корку.
— Это лишнее. Мери сама мне все рассказала. У нее все хорошо, Корнель. Вы сами можете в этом убедиться. Пойдемте со мной.
Они вышли из кабинета Балетти и двинулись куда-то по коридору. Корнеля потрясло великолепие дворца. Разве их с Никлаусом дружба перевесит все то, что Балетти может предложить Мери?
Через сводчатую дверь они вышли в сад. Лавина ароматов обрушилась на Корнеля, защекотала ему ноздри, окончательно прогнав стойкие и неприятные запахи подземелья. Этот роскошный сад, где в изобилии росли разнообразнейшие белые цветы, казался библейским раем.
Потом Корнель увидел Мери, и у него сжалось сердце — как раньше в Сен-Жермен-ан-Лэ, когда она выряжалась в ненавистные ему одежки леди. Она стояла к ним спиной в конце посыпанной гравием аллеи, одетая в нарядное, но довольно простое платье, с высоко уложенными волосами, и, напевая, составляла букет.
— Мери! — окликнул ее Балетти.
Когда она обернулась, Корнель подумал, что сейчас возненавидит ее в этом обличье знатной дамы. Но замер на месте, ослепленный ее улыбкой, кротостью и безмятежностью ее лица, и его ревности пришлось смириться с неизбежностью. Мери была сказочно хороша, он ее такой и не помнил.
— Корнель! — радостно вскрикнула она.
Выронив цветы, которые рассыпались по земле, она подхватила юбки и помчалась ему навстречу. Моряк раскинул руки, но сердце у него разрывалось на части.
Мери на мгновение прильнула к нему, позволила заключить себя в объятия, но только на мгновение. Почувствовав, как крепко давний друг прижал ее к себе, она наскоро чмокнула его в небритую щеку, воскликнула: «До чего же я рада, что ты нашелся!» — и тут же отстранилась, убедившись в том, что влечение Корнеля к ней нисколько не ослабело. Повернулась к Корку, у которого на лице засветилась легкая улыбка.
— И тебя очень рада видеть, Клемент.
Клемент Корк склонился перед ней:
— И все же не так сильно, как я тебя, разбойник моей души.
Мери подошла к нему и точно так же, как Корнеля, поцеловала в щеку. И только после того как Балетти встал у нее за спиной и крепко обнял за плечи большими горячими руками, она наконец удивилась появлению этих двоих.
— Мне кажется, что-то неладно, — проговорила Мери.
— С признаниями еще не покончено, любовь моя, — сказал Балетти. — Пойдемте в беседку. Пьетро принесет нам туда чего-нибудь выпить.
Мери кивнула, высвободилась из объятий Балетти и просунула руку под культю Корнеля.
— Как поживает Никлаус?
— Так же хорошо, как и ты, принцесса, — заверил ее Корнель. — Ты его не узнаешь — настолько он вырос и окреп. Море ему на пользу. Как и тебе, — помолчав, с легким сожалением прибавил он.
На это замечание Мери ничего не ответила. Пьетро уже шел к ним с подносом, на котором стояли бокалы и портвейн в графине. Вся компания устроилась в беседке, увитой диким виноградом и жимолостью. Над благоухающими цветками кружили пчелы. Мери опустилась на скамью.
— Расскажите мне все, — велела она, — я хочу осознать меру счастья, которое вы мне дали.
Однако не прошло и часа, как она, поудивлявшись совпадению, волей которого венецианский Корк оказался тем самым, что был в Кале, посмеявшись над воспоминаниями детства обоих друзей, внезапно нахмурилась, на лбу у нее залегла складка, явно свидетельствовавшая о тревоге и замешательстве.
— Нам пришлось скрываться, чтобы сорвать облаву имперцев, и потому я не мог ни написать Форбену, ни даже отправиться к нему в Триест, — оправдывался Корнель, завершая свой рассказ о недавних событиях.
В сердце Мери цвел теплый май, теперь в него внезапно проник ледяной ветер.
— Я не могу оставить Форбена без вестей о Никлаусе-младшем, — отрезала она после долгого молчания, которое никто не решался нарушить. — Вот мы и вернулись к тому же, с чего начали, Корнель. Все как когда-то, когда мы решили отплыть на поиски клада.
— Теперь-то он тебе ни к чему, — убежденно произнес Корнель.
— А вот тут ты ошибаешься. Можно мне сказать, маркиз? — спросила она, положив ладонь на руку Балетти.
Тот кивнул, и теперь Мери, в свою очередь, пересказала признания любовника, связанные с хрустальным черепом. Корнель тотчас выказал недоверие.
— Не в обиду вам будет сказано, маркиз, — проронил он, — но сомневаюсь, что моя сабля всего лишь пощекочет вас, если я рубану со всей силы.
— Это верно, — признал Балетти. — Меня можно убить, со мной может произойти несчастный случай. Во всяком случае, я так предполагаю. Я несколько раз был ранен. Мои раны под воздействием лучей, исходящих от черепа, неизменно затягивались, не оставляя ни шрамов, ни каких-либо следов. Когда он рядом со мной и защищает меня, я неуязвим для болезней и старости. Можете думать что хотите, Корнель, мои искания для меня по-прежнему важнее всего. Что касается клада, его вы по справедливости разделите с Корком, если вы по-прежнему союзники, поскольку я подозреваю, что вам не хочется возвращаться к Форбену.
— Даже если бы я этого и хотел, он все равно меня не простил бы. Он так и останется при своем убеждении, что я его предал, точь-в-точь как Клемент.
Мери согласно покачала головой.
— Мы могли бы покинуть Венецию на одном из ваших кораблей, маркиз. Отправиться в Дувр, где сейчас должна находиться Эмма, забрать у нее нефритовый «глаз», которого нам недостает, и предоставить этой войне заканчиваться без нас, — предложила она.
— Это и в самом деле было бы решением, Мери, но я таким решением довольствоваться не могу, — с досадой возразил Балетти. — Надо завершить тут все. Я слишком привязан к Венеции, чтобы считать, будто эта история не имеет ко мне отношения. К тому же рано или поздно станет известно о том, что я прикрывал Корка. Я окажусь во все это замешанным и не смогу защищаться. А когда мы вернемся, нам не дадут жить здесь спокойно.
— И что же предлагаете вы? — спросил Корк.
— Успокоить Форбена. Если он станет считать вас мертвым, это будет самой надежной гарантией вашей свободы, — повернулся он к Корнелю. — Мери, напиши ему. Изложи правдивую, но неполную версию событий: Корк сам оказался в ловушке, он добрался до места слишком поздно для того, чтобы помешать увести людей Клерона. Корнель был тяжело ранен и укрывался вместе с Никлаусом-младшим у одной женщины, которая им помогала. Корк, выполняя последнее желание Корнеля, взял Никлауса-младшего с собой. Вы оба будете прятаться здесь, в Венеции, — решил он. — В одном из моих домов, от которых у тебя, Клемент, есть ключи.
— Я не могу бросить Никлауса на Пантеллерии, — возразил Корнель. — Ты оставайся в Венеции, Корк, а я отправлюсь туда к нему.
— Наберитесь терпения, Корнель. Наберитесь терпения, — настойчиво повторил Балетти. — Выждите немного, дайте Форбену время как-нибудь ответить на письмо Мери. Мы не можем знать наперед, что он решит. До тех пор не надо рисковать.
— Маркиз прав, — поддержала его Мери и обратилась к Корку: — А ты вполне уверен в той женщине, у которой оставил моего сына?
— Как в себе самом. Я пообещал на ней жениться. Красотка очень на это рассчитывает и не посмеет вызвать мое недовольство. У нее самой сынок чуть помладше Никлауса, мальчики сразу поладили. Тебе не о чем беспокоиться.
Мери кивнула. Разговор понемногу уклонился от прежней темы, но об Эмме де Мортфонтен так ни разу и не упомянули, словно каждый из них старался забыть о том, какая опасность исходит от этой женщины.
Прочитав письмо Мери, Форбен пришел в неистовство. И вместе с тем опечалился. Можно подумать, у него в этот день и без того было мало неприятностей!
Его эскадре пришлось снять блокаду триестского порта, так и не вызволив пленных.
«Балетти доверяет Корку и мне тоже, — писала Мери. — Я оплакиваю смерть Корнеля, но спокойна за сына, зная, что он в безопасности».
— Что ж, поглядим, — сердито проворчал корсар. — Балетти сказал, и Мери тотчас согласилась! А дураком в этом фарсе выставят Клода де Форбена? Мать вашу, на этот раз они хватили через край. Если Корк и впрямь настолько порядочен, как они утверждают, придется ему это доказать! Потому что я, Клод, шевалье де Форбен, пока жив, не допущу, да, никогда не допущу, чтобы из сына Мери Рид сделали пирата!
И, схватив перо, он принялся излагать свои требования Мери. Затем, немного успокоившись, одним духом опустошил бутылку рома, помянув Корнеля, — ругаясь, призывая непонятно на чьи головы Божий гром и непонятно кому объясняя, что незачем было спасать Никлауса-младшего от рабства только ради того, чтобы в конце концов его вздернули на рее, как последнего разбойника!
— Я тебе обязан его спасением, покойся с миром, Корнель, — заключил он, поднимая стакан. — Но дьявол тебя забери, если ты на пороге смерти снова меня предал!
Внезапно одиночество навалилось ему на плечи такой тяжестью, как будто ему пришлось держать на себе весь мир.
Мери рассеянно прислушивалась к пению скрипки. Балетти играл баркаролу, мелодия ласкала слух. Мери наслаждалась покоем и умиротворением во всем теле, чувствовала себя совершенно оправившейся от болезни и как никогда близкой к маркизу. Ей не терпелось увидеть сына, никогда еще она так сильно по нему не скучала. Тем не менее пришлось согласиться с доводами Корка. Пока вся эта история не закончится, не стоит подвергать мальчика опасности. За полтора года разлуки она приучилась без него обходиться, но мысль о том, что она может потерять сына, была для нее нестерпимой. Он жил в ее душе, она ни на мгновение не переставала ощущать его присутствие. Однако Мери и сама сознавала, насколько двусмысленно это противоречие. До того как доверить мальчика Форбену, она и представить себе не могла, что расстанется с ним дольше, чем на несколько минут.