Матросы, вставшие в лодке, чтобы пришвартоваться, едва успели его подхватить, не то он соскользнул бы в воду.
— Что случилось? — крикнул Форбен, который только что появился на палубе вместе с Никлаусом-младшим и наблюдал за их приближением.
— Корка убили, капитан, — ответил один из гребцов, склонившись над мертвым Клементом, с чьего лица так и не сошла улыбка.
— А с ней что? — встревожился Форбен.
На дне лодки ничто не шелохнулось. Другой матрос откинул брезент и пощупал пульс у Мери.
— В обмороке.
Форбен и Никлаус-младший дружно вздохнули с облегчением. Что ж, не повезло Корку, подумал едва успевший его оценить капитан, ероша буйные кудри Никлауса, который сидел верхом на бортовом ящике. Главное — это Мери, их Мери, остальное не имеет значения.
— Поднимите их, — приказал он, — и давайте отойдем подальше от этого костра.
Прошло немало времени, прежде чем Мери поняла, где находится. Вокруг была непроглядная темень, а она лежала на боку, свернувшись клубком, на чем-то мягком и теплом. Это было совсем не похоже на каменный пол в ее тюрьме. Однако последнее, что она помнила, была ее камера — и ожидание прихода Эммы. Или, может быть, то был кошмар? Ноздри ей защекотал запах океана. Она дышала им, стараясь распознать другие запахи, которые к нему примешивались. Они пробуждали неясные воспоминания, но определить их она не могла. Одно оставалось несомненным: запаха Эммы она не чувствовала. И Мери томно раскинулась, наслаждаясь теплом. Ей было хорошо, ее баюкали, плавно покачивали…
Внезапно она вспомнила: Корнель! Корнель пришел за ней в тюрьму. Мери в темноте улыбнулась и приподнялась на локте.
— «Жемчужина», — пробормотала она.
— Ты в полной безопасности, Мери, — шепнул чей-то голос совсем рядом.
Она мгновенно узнала этот голос:
— Форбен…
Больше она ничего не сказала, но позволила ему притянуть ее к себе.
И только тогда поняла, что мягкое у нее под боком — матрас, и что лежит она совершенно голая в объятиях своего капитана. Дыхание ее сделалось учащенным, и она замерла, глядя широко открытыми глазами в темноту и привалившись к этому сильному, напряженному телу.
— Не бойся, — сказал Форбен, заметив ее сдержанность, — я ни к чему не стану тебя принуждать.
— А я этого нисколько и не боюсь. Я просто удивилась — вдруг, каким-то чудом оказавшись рядом с тобой после всего, что со мной случилось.
— Судовой врач решил, что лучше за тобой присмотреть до тех пор, пока ты не придешь в себя. Не мог же я оставить тебя у него, отдать на растерзание алчным взглядам моих матросов. Это было бы неприлично и точно не понравилось бы Никлаусу-младшему.
— Никлаус, — прошептала она, чувствуя, как ее подхватила волна блаженства. — Он здесь…
— Он спит на батарее вместе с командой. Все в порядке, Мери. Все идет, как надо. Теперь все хорошо. Завтра ты его увидишь, ему так же не терпится, как и тебе.
— Где мы?
— В открытом море. Ты бредила целую неделю. Семь дней мы за тебя боялись. У тебя что-нибудь болит?
— Немножко. Везде. Я была в очень жалком виде, да? — спросила она, внезапно вспомнив слова, произнесенные Корнелем в тюрьме.
Форбен не ответил, только крепче стиснул ее в объятиях. Они долго лежали молча, убаюканные слабой килевой качкой. Море было спокойным, и Мери почувствовала себя умиротворенной. Она переплела свои пальцы с лежавшими у нее на животе пальцами капитана, инстинктивно вернувшись к былому сообщничеству их любовных игр.
— Надо забыть, Мери, — шепнул он, легонько целуя ее в затылок.
— Не хочу ничего забывать. Эмма должна заплатить и за это тоже. Балетти умер, она забрала хрустальный череп и, если не лжет, Энн тоже забрала — держит ее в где-то в Южной Каролине.
— Ты в этом уверена?
— Я смогу это проверить, только если сама туда отправлюсь. Корк меня отвезет.
Форбен помолчал, потом вздохнул:
— Корк убит.
Изумленная Мери резко обернулась к нему.
— Когда он вез тебя сюда, осколок металла пробил ему череп. Мне очень жаль.
Она ничего не ответила. Балетти, Корк. Ею овладела бесконечная печаль. Форбен прижал ее к себе. Она без колебаний спрятала лицо у него на груди, упиваясь океанскими запахами, исходившими от его кожи, поросшей седеющей шерстью.
— Остались только мы с тобой, — сказал он, целуя ее волосы. — Только ты да я, больше никого.
Мери прикусила губу, чтобы не заговорить о Корнеле. Форбен не должен знать. Их соперничество возродится, да еще отягощенное предательством. Форбен, может, и смирился бы с тем, что она покидает его, ради того чтобы найти свою дочь, но ни за что не потерпит, чтобы она бросила его ради Корнеля. Вспомнив, как Корк договаривался встретиться с ним на Пантеллерии, она вздохнула.
— Мы потом еще поговорим обо всем этом, — прошептал Форбен. — А пока отдыхай. Как только ты встанешь на ноги, Никлаус больше ни на шаг от тебя не отойдет.
И он отстранился от нее.
— Ты куда?
— Подышать воздухом. За тобой больше не надо присматривать, Мери, а я не железный.
Ей хотелось бы стереть со своей кожи память о тюремщиках и об Эмме, но для Клода де Форбена было бы лучше, чтобы она не уступала этому искушению. И Мери безропотно позволила ему одеться и уйти. Завтра же она решит, как ей быть, обсудит с сыном свои планы. А пока она хочет есть.
Мери села на постели, спустила ноги на пол и поморщилась. Все тело у нее ныло. И голова сразу закружилась, она едва успела ухватиться за стенку. Справившись с головокружением, Мери принялась перебирать воспоминания, чтобы сориентироваться в пространстве. Она была так слаба, что на это у нее ушло довольно много времени. Когда наконец она смогла встать в темноте и ощупью добраться до вазы с фруктами, то с жадностью на них набросилась, мысленно благословляя Клода де Форбена, чьи привычки нимало не изменились. Ее это обрадовало и утешило, и в то же время вызвало протест. Нет, она не сможет жить, запертая в этой клетке.
— Найди ее! — ревела Эмма. — Переверни вверх дном всю Венецию, всю Адриатику, весь мир, если потребуется, но найди мне ее!
— Мне не придется все это проделывать, — заверил ее Габриэль. — Она, скорее всего, на корабле Форбена.
— Болван! Ничтожество! — выругалась Эмма, влепив ему пощечину.
Ею владели гнев и жестокое разочарование.
Эмма была совершенно измучена. Вот уже три дня, с тех пор как узнала о побеге Мери, она не спала, не ела, не жила. Отсутствие Мери жгло ей низ живота и сердце, как еще никогда не бывало прежде.
— Пес паршивый! — в припадке бессильной ярости вопила она. — Давай шевелись, ищи наемников, догони этого корсара, утопи его и приведи ее ко мне! Ты меня слышишь? Я хочу Мери Рид!
— А я вот хочу, чтобы вы успокоились, — вспылил Габриэль, не в силах дольше терпеть, — и знаю средство для этого.
Резко притянув Эмму к себе, он крепко поцеловал ее. Эмма так же резко его оттолкнула.
— По какому праву! — кипятилась она, осыпая его ударами.
— Ну все, хватит, — решил он, — давно пора преподать тебе другие законы.
Как ни отбивалась Эмма де Мортфонтен, собственный наемник уложил ее на диван в квартире посла и изнасиловал.
— Ты поплатишься жизнью за то, что посмел это сделать, — проговорила она намного позже губами, вспухшими от свирепых поцелуев Габриэля.
— Меня бы это удивило, — насмешливо отозвался тот, застегивая штаны.
— Почему это? — недовольно спросила она.
Он схватил ее за руку, рывком поставил на ноги и притиснул к себе.
— Потому что тебе это понравилось, хозяйка. Я посмотрю, что мне удастся сделать с твоей Мери, — прибавил он, грубо ее оттолкнув.
Эмма в полном смятении чувств рухнула на диван. Все тело у нее пылало. Никогда ни один мужчина так с ней не обращался.
Габриэль смерил ее взглядом и улыбнулся. Его улыбка показалась ей непереносимой, однако она столь же смущала ее, сколь и раздражала.
— Когда ты вернешься? — спросила Эмма.
Он не ответил.
Едва Габриэль вышел за дверь, Эмма удовлетворенно потянулась. Он был прав. Ей понравилось.
— Мама!
Мери подскочила, мгновенно проснувшись, и села на постели. Каюта была озарена радостным светом, вливавшимся сквозь большие окна. Мери только и смогла, что раскинуть руки, сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Ничтожной доли секунды хватило для того, чтобы исчезли все ее сомнения, все ее страхи. Никлаус, ее мальчик, был здесь, рядом с ней. Они до боли стиснули друг друга в объятиях и принялись ненасытно целоваться.
— Капитан сказал, ты уже выздоровела.
Никлаус отодвинулся и замер, увидев, что по щекам матери льются слезы.
— Ты плачешь?
— Это я от радости, что вижу тебя.
Она не обманывала его. Ее захлестнуло непомерное счастье. В глазах Никлауса-младшего мерцали тысячи звезд, и Мери безошибочно узнавала каждое созвездие, пусть даже ее сын изменился, вырос, окреп, пусть волосы у него сильно отросли, а голос стал ниже. Его узнали ее пальцы, ее утроба, ее душа. Она снова привлекла сына к себе и сжала так, что едва не хрустнули косточки.
— Я тоже по тебе скучал, — признался он, осыпая ее поцелуями. — Мы больше не расстанемся, правда, мама?
— Никогда, милый, больше никогда.
У нее ни сил, ни желания не было жить с ним в разлуке. Она почти решилась сказать ему насчет Энн, разделить с ним надежду, но осеклась, не позволила себе это сделать. Мальчик едва оправился от этой потери, зачем бередить рану, пока нет никаких доказательств. Мери и сама запрещала себе до конца поверить в то, что Энн жива. Она по-прежнему была убеждена в том, что все это — новая ловушка, которую Эмма придумала для того, чтобы удерживать ее под своей властью.
— Мы отправимся искать клад? — хитро поглядев на нее, спросил Никлаус-младший.
— Не знаю, милый.
— А где Корнель?
— На Пантеллерии. Он ждет нас там.
Никлаус кивнул. Его лицо внезапно сделалось озабоченным. Мери никак не могла от него оторваться. Одно только прикосновение к сыну пробудило в ней все то, от чего она хотела бежать. Она понимала, что, как бы далеко она, мать, не ушла, все равно по-прежнему будет с ним связана. Он — плоть от плоти, кровь от крови ее. Ее слабое место. Она уже пробовала убедить себя в обратном. И больше не повторит той же ошибки.