стального черепа, но только вместе с ним и ради него, а когда не стало Балетти, и сами поиски утратили смысл. Мери оборвала свои размышления и стала смотреть, что делается на судне. Его готовили к ночи, словно новобрачную, которая сбрасывает кружева, чтобы доверчиво предложить себя любимому, оставшись беззащитной и нагой. Паруса были убраны, постукивали мачты, шуршали фалы и ванты, и все это сливалось в медленную колыбельную. Корпус фрегата тихонько стонал под лаской волн.
Лицо Корнеля выплыло из памяти, заслонив собой лицо Балетти. «Какое бы желание ни влекло тебя, у него всегда будет привкус океана…» Эти слова снова и снова звучали у нее в ушах, словно открывая ей истину о ней самой. В тот роковой день она, сама того не сознавая, в объятиях Корнеля выбрала свою судьбу. Она отвергла Балетти. Отказалась от золота, власти и бездумных наслаждений. Всем существом своим, всем нутром она вспомнила, кто она такая. Она — Мери Рид, дочь ветра и морей. Нет, не дочь Сесили, и не та, что была в Сен-Жермене, Бреде или Венеции. Просто Мери Рид, и ничего больше.
Улыбнувшись, она раскинула руки, чтобы обнять этот звездный дождь, медленно опускавшийся на море. Ей больше не хотелось светской и придворной жизни, она больше не желала притворства, ей хотелось только золота кораблей, которые она подчинит своему закону. Не надо ей сокровищ Эммы де Мортфонтен и сокровищ Балетти тоже. Она хотела получить то, что могут ей дать лишь океан и абордажи. Она хотела дрожать от волнения, потроша сундуки на захваченных кораблях, разочаровываться или восхищаться добычей. Она хотела слышать смех Никлауса-младшего, доносящийся со снастей, и как можно дольше сжимать сына в объятиях. Она хотела слизывать соль с кожи Корнеля и до конца разделить то, что столько раз предавала.
«Ты никогда не станешь леди», — однажды сказал он ей.
Он ошибался. Она получит свои дворянские титулы, но добудет их с саблей в руке.
Да, Мери Рид возрождалась. Или, вернее сказать, только теперь, наконец, рождалась на свет, за пределами законов, мести и веры.
Она станет леди-пиратом.
21
— Приходи ко мне после ужина, — шепнула Мери на ухо Форбену, когда на Адриатику опускался сентябрьский вечер.
Капитан кивнул и снова склонился над компасом, заканчивая свои расчеты. «Жемчужина» шла со скоростью двенадцать узлов, «Красотка» и «Галатея» на удивление слаженно двигались за ней следом. Они приближались к Бриндизи. Форбен намеревался получить там очередные распоряжения. Насколько Мери могла понять, они должны были подойти к Мальте на рассвете. Она уже приняла решение, оставалось лишь объявить его Форбену. Каждую ночь она надеялась, что ей удастся это сделать, но он держался в стороне, вновь заняв подобающее ему место на корабле. Вернулся на свое место — и отдалился от нее, словно предчувствуя близкую разлуку.
Едва закончился ужин, Мери незаметно поцеловала Никлауса-младшего и ушла в свою каюту. Форбен не замедлил последовать за ней. Когда он вошел, оказалось, что Мери уже успела засветить лампы, приготовить два бокала с портвейном, которые ждали у изголовья, а сама устроилась на постели, подпихнув себе под спину все подушки, какие нашлись. Форбен непринужденно примостился подле.
— За что будем пить? — с улыбкой спросил он, заметив бокалы. Однако взгляд его, когда он протянул руку за вином, сделался печальным.
— За тебя, за меня, за нас.
— Ты меня покидаешь, да?
Она кивнула. А когда вновь подняла голову, их взгляды встретились, и Мери тотчас прочла в глазах Форбена воспоминание о том, другом расставании. Он взял ее белую руку, перевернул и нежно поцеловал в ладонь.
— Когда я уложил тебя вот сюда, на эту постель, бесчувственную и истерзанную, на мгновение мне захотелось поверить в то, что ты останешься здесь. А потом Никлаус наклонился над тобой, с полными слез глазами стал тебя целовать и умолять выздороветь, чтобы вы смогли с фок-мачты смотреть, как танцуют дельфины. Вместе смотреть.
Мери сжала руку Форбена в своей.
— Я люблю тебя, Мери Рид. Так же, а может быть, и больше, чем раньше, но ты для меня невозможна. И мы оба это знаем. Я видел тебя в тот вечер, после ужина. Ты улыбалась, глядя на горизонт. Никлаус хотел подбежать к тебе, я его не пустил. Думаю, именно через него я научился лучше тебя понимать. И терять тоже.
— Я не забуду тебя, Клод.
— Я знаю. Делай то, что должна делать, Мери Рид. Ты не из тех, кого можно удержать, посадить на цепь. Ветер не поймаешь, не возьмешь в плен.
— Его можно поймать — в паруса.
— Его можно задержать на мгновение, чтобы продвинуться дальше, но остановить его нельзя. Я тоже иду вперед, прибавляются годы и разочарования, но самые лучшие мои плавания носят твое имя, идут по следу твоего дыхания. Я не имею права его прервать. Ты нужна Никлаусу. И вам обоим нужна свобода. А не я.
— Ты всегда будешь нужен мне.
— Ты найдешь меня, когда тебе это потребуется, пока Господу будет угодно сохранять мне жизнь. Я тебе это уже говорил, я тебе это доказал и снова тебе это повторяю. Ты не должна обо мне беспокоиться. Только пиши мне, чтобы я знал, в какую сторону ты направляешься. Мне все равно, куда ты пойдешь, только не сбейся с курса, Мери Рид.
— Это я тебе обещаю.
— Куда мне доставить тебя и твоего сына? — спросил он с невеселой улыбкой, стараясь справиться с волнением, охватившим в эту минуту обоих.
— На Мальту. Балетти зафрахтовал там судно, чтобы отправиться на поиски клада. Его капитан отвезет меня на «Бэй Дэниел».
— Ты хочешь взять на себя командование?
— Корк захотел бы, чтобы это было так.
Форбен кивнул:
— Это хорошее судно. Оно тебе очень подойдет. Только не вздумай появиться там в женском платье.
— Сегодня я надевала его в последний раз, Клод. Для тебя.
— Береги себя, Мери Рид. И Никлауса, — прибавил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб.
Она закрыла глаза и обхватила ладонями его лицо, которое уже начинало отодвигаться.
— Сделай так, чтобы я забыла Эмму, — прошептала она.
Когда она снова открыла глаза, Клод де Форбен ее обнял.
— Корнель! — завопил Никлаус-младший, вскочив и размахивая руками.
— Сиди спокойно! — одернула его Мери. — Лодку перевернешь.
— Хорошо, мама, — покладисто ответил мальчик, тем не менее не переставая подавать знаки приближавшемуся кораблю.
Мери не хотела рисковать, не хотела, чтобы Форбен увидел Корнеля. Она сошла с «Жемчужины» на Мальте, прихватив с собой сына, нефритовый «глаз» и туго набитый флоринами кошелек, который капитан непременно хотел отдать ей. Их прощание на палубе было коротким после долгого — в каюте, где они всю ночь предавались любви.
«Спасибо, — сказал ей Клод, — услышав ее стон наслаждения. — Спасибо за то, что ты снова сделалась женщиной и подарила мне свое воскрешение».
Мери была обязана ему своим воскрешением. Несмотря на то что она, как ей казалось, исцелилась от насилий, совершенных над ней в Венеции, память ее тела хранила их следы. Для того чтобы она вновь научилась наслаждаться, от Форбена потребовались терпение и понимание. Но и того, и другую этот взаимный дар сделал счастливыми. Их сообщничество стало вечным.
— Никлаус! — чуть погромче призвала непоседу к порядку мать.
На этот раз мальчик сел. Щеки у него раскраснелись, глаза сверкали от возбуждения. Лодка так плясала на волнах, что он едва не свалился в воду.
— Потерпи немного, маленький юнга, — поддержал Мери матрос, сидевший на веслах напротив нее.
Никлаус кивнул и, вздыхая, попытался подогнать слишком медленно продвигавшуюся лодку, опустив руку в соленую воду и подгребая ладошкой.
На Мальте судно, которое шло на Сицилию, согласилось взять их на борт и высадить на маленьком островке Пантеллерия. Никлаус тотчас узнал стоявший на якоре «Бэй Дэниел». Один из матросов с торгового судна отвез их к нему.
Чтобы как-нибудь скоротать время, Никлаус принялся во все горло распевать, надеясь, что его голос будет слышен на корабле:
Дрожи, матрос, от пяток до макушки,
Дрожи, матрос, готовы к бою пушки,
Отдать готовься жизнь и кошелек…
Когда до корабля оставалось всего несколько локтей, Никлаусу ответил хриплый голос Корнеля. Мальчишка встрепенулся, весь подался вперед, и Мери рассмеялась. Этот смех шел из самой ее материнской утробы. Корнель, стоя на самом носу судна, на баке, смотрел, как они приближаются, и на его хитроватом лице сияла совершенно детская улыбка. Как только лодка коснулась борта судна, он торопливо сбежал по ступенькам на среднюю палубу, чтобы встретить их. Никлаус не стал дожидаться, пока лодка замрет, и, схватившись за перекладины веревочной лестницы, мгновенно взлетел наверх.
Когда Мери, поблагодарив гребца — ей пришлось крикнуть слова благодарности ему в спину, поскольку он поспешил удалиться, — ступила на палубу, она увидела Корнеля и Никлауса, обнявшихся, словно отец и сын. Глаза у обоих искрились радостью. Она тотчас присоединилась к ним, до глубины души уверенная в том, что сделала правильный выбор.
— А где Клемент? — спросил Корнель, едва удерживаясь от желания прямо здесь, при всех матросах, которые тем временем успели столпиться вокруг, заключить ее в объятия.
Они ждали Корка. Мери вздохнула и все рассказала Корнелю. Известие о смерти капитана повергло в траур всю команду, причем Корнель опечалился еще пуще других.
— Я объявляю минуту молчания! — требовательно произнес он, вместе с Мери и Никлаусом-младшим направляясь к юту.
Вся команда, понурившись, минуту простояла на юте в безмолвии, затем, хотя Корнель об этом не просил, раздались звуки скрипки. Она одна плакала за всех матросов, которые не могли показать своего горя.
— Волею Корка я стал вашим капитаном, — заявил Корнель, едва затихли последние аккорды, — и потому мог бы потребовать, чтобы все так и оставалось. Но вы пробыли на борту этого судна дольше меня. Если у кого-то есть возражения, пусть скажет об этом.