— И впрямь! — рассмеялся Балетти. — Ох, представляю себе, как же вы были разочарованы, когда не нашли ничего меня компрометирующего!
— Разочарован? — улыбнулся в ответ Корк. — Да бог с вами, маркиз, какое разочарование! Наоборот, я был удивлен и еще больше восхищен вами!
— Правда? Чем же именно?
— Теневой стороной вашей деятельности, оказавшейся весьма далекой от того, что я успел навоображать, и, признаюсь, сильно тронувшей мою душу, пусть я пират из пиратов.
Балетти вгляделся в посетителя и не прочел в его взгляде ничего, кроме абсолютной искренности. А тот продолжал:
— Я посвятил очень много времени разгадке значения герба, который украшает фронтон вашего палаццо. Сначала мне подумалось, что вы поместили его там то ли неосознанно, то ли из гордыни. Ну, знаете, такая бравада: дескать, вот, воры и грабители, смотрите, я богаче Креза и не скрываю этого, — способ привлечь внимание, намекнув при этом: «Давайте, мол, налетайте, тут-то вас и схватят!» Но потом я понял, что мыслю не в том направлении, стал наблюдать, сопоставлять, сравнивать… Я упрямец, знаете ли, маркиз…
— Готов засвидетельствовать! — Маркиз по-прежнему улыбался, но видно было, что теперь он относится к посетителю куда серьезнее.
— Когда Венеция спит, на приманку сияющего кристалла, вправленного в камень на вашем гербе, а сиять он начинает с первым же лунным лучом, так вот, на эту приманку к вашим мосткам стекаются десятки лодок, одна за другой, безмолвные, безымянные… Старики, дети, больные, нищие, просто несчастные, обездоленные люди пристают к берегу у вашего дома и отчаливают от него другими — разбогатевшими и осчастливленными. Они прибывают отовсюду. Из разных уголков Италии, самых дальних — вплоть до Сицилии, и даже с Эгейского моря… Я постарался проникнуть в их среду, чтобы узнать, зачем они приходят сюда, что ищут, что получают? И то, что узнал, меня взволновало. Душу мне перевернуло! Дело же не только в лекарствах, там, или пище, — насчет всего такого я бы еще понял. Но, маркиз, я так и не понял и очень хочу понять: кто вы есть на самом деле, если способны раздавать без счету вот это?
Он протянул Балетти открытый кошель, набитый флоринами. Эта сумма, безусловно, позволила бы целой семье безбедно прожить не один год. Маркиз даже не пошевелился, чтобы рассмотреть то, что ему предъявили. Раз уж Корк столько узнал, у него не было ни малейших причин отпираться, отрицать, скорее уж стоило, наверное, во все его посвятить, как бывало уже с другими…
— Я просто человек, капитан Корк.
— Но не существует неисчерпаемых богатств!
— Мое именно таково.
— Благодаря вот этому? — спросил Корк, указывая на хрустальный череп.
— Благодаря Великому Творению алхимиков. Вам известно, что это такое?
Корк помотал головой.
— Искусство превращать любые, самые обычные металлы в чистое золото, — разъяснил маркиз.
— Да такого просто быть не может! — возразил Корк.
— У вас в руках доказательство, что может, дорогой мой… И еще одно доказательство — снадобье, которое вам дали.
— Мне посоветовали каждый день принимать по несколько капель, смачивая ими язык, а вовсе не выливать их на свинец или что там… — артачился Корк, тем не менее взволнованный серьезностью маркиза.
— Потому что это — элексир здоровья. Он творит чудеса и позволяет бороться с эпидемиями, если, конечно, соблюдать некоторые правила гигиены, и этому вас непременно также должны были обучить.
— Ладно, пусть так. Но если все это правда, — а у меня нет никаких причин вам не верить, раз вы так говорите, — то ведь вы могли бы стать властелином мира! Верно же, могли бы?
Балетти улыбнулся, отгоняя от себя легкую грусть, которая всегда накатывала на него волной при подобных вопросах. Сколько раз его спрашивали об этом? Десятки? Сотни? Можно подумать, что власть над миром — единственное, что по-настоящему тревожит сердца людей.
— Всемогущ только Господь, капитан Корк, а вы уже слышали от меня, что я — просто человек. Изменять мир — задача слишком великая и бремя слишком тяжелое, чтобы брать его на себя. Один-единственный человек не в состоянии справиться с такой задачей, и одного-единственного года на это не хватит. Я очень хорошо знаю границы своих возможностей. И вовсе не желаю ничего завоевывать, никого побеждать, мое дело — просвещение и защита. Потому что у каждого на этой земле — свое место и своя роль.
— Необычные вещи вы говорите, маркиз. Отдает утопией. А на самом деле всем, да и всеми, управляют корысть и прибыль, — заявил Корк, не скрывая, впрочем, что речь Балетти произвела на него сильное впечатление.
— Вот в этом-то и таится разгадка моего чуда, капитан. Мой закон — человечность, и я верю в человечность. Доказательство? Что ж, лучшее, наверно, доказательство — то, что вы пришли ко мне, да и весь наш разговор, не правда ли?
Клемент кивнул. Он знал заранее, что обнаруженное в этом доме удивит его, но никак не ожидал, что окажется настолько ошеломлен произошедшим здесь. Корк мысленно поздравил себя с успешным расследованием и — внезапно почувствовал, что счастлив, невозможно счастлив тем, к чему оно привело.
— Вы давеча спросили, не пришел ли я затем, чтобы оплатить свой долг за ваше великодушие, маркиз… Но теперь этот долг еще вырос, вырос неизмеримо, и я бы гордился, если бы смог послужить вам!
— Занимайтесь, чем занимались, капитан Корк, не нужно ничего менять, — сказал маркиз серьезно. — Мне забавно смотреть, как вы не даете покоя этим напудренным интриганам, которые стонут о потере нескольких рулонов шелковой ткани, не успев даже обтереть вымазанных жирной подливкой рук… С некоторых пор вы пренебрегаете моими судами, и в этом, как мне кажется, проявляется ваша порядочность, ваша, если угодно, утонченность. Я счастлив, что вы посетили меня. Вы знаете места, где скрываются пираты. Продукты и лекарства могут оказаться полезны их женам и детям. Можете брать сколько угодно чего угодно при одном условии: вы поклянетесь, что никогда не станете торговать этим.
— Да что ж, у меня и понятия о чести нет, что ли? — несколько даже обиделся Корк. — Неужто таким воспользовался бы…
— Ради бога, не сердитесь, мой юный друг! Меньше всего мне хотелось задеть вас. И вы ведь понимаете: если бы я хоть сколько-то в вас сомневался, то и не сказал бы моей… моей правды. Давайте считать, что мы квиты, согласны? Нет у вас никаких долгов!
— Я смогу так считать только после того, как предупрежу вас…
— О чем?
— Лучше спросите: насчет кого?
На этот раз кивнул Балетти: он уже догадался, каким будет ответ.
— Эмма де Мортфонтен, которая, думаю, уже побывала у вас, вызвала сюда несколько человек из Триеста, где стоят суда ее эскорта, — людей, о которых иначе как «без чести и без совести» и не скажешь… Есть еще некий Джордж, и он сейчас занят тем, что нанимает всякую шпану с целью отвлечь вашу охрану. Скорее всего — да я почти уверен, — мадам намерена похитить у вас вот эту штуку.
— И когда же?
— Завтра. Как стемнеет.
— Вы поможете мне поймать ее в расставленный ею же капкан?
— Как я надеялся, что вы мне это предложите! Даже подсунул уже этому самому Джорджу трех своих ребяток. Да и сам… как бы это получше сказать-то… записался в его команду… так, на всякий случай…
— Отлично, капитан Корк. Мне кажется, все у нас с вами получится!
Маркиз встал и протянул пирату руку. Корк тоже вскочил и горячо пожал эту руку, просияв так, что лицо его стало еще привлекательнее обычного.
Эмма де Мортфонтен надеялась, что Балетти переменил или вот-вот переменит свое решение, настольно пламенными казались ей взгляды маркиза, когда их глаза встречались. А он Эмме нравился. Бесконечно нравился. И потому она ждала, не начинала атаки, рассчитывая, что присущий карнавальному времени всеобщий разгул поможет ей половчее запутать красавчика в своих силках и стать наконец его любовницей. Она могла бы поприставать к нему, она способна была неотступно его преследовать, но гордый нрав все-таки мешал таким прямым действиям. Ей хотелось, чтобы маркиз поддался сам, чтобы умолял ее отдаться. А он сопротивлялся.
«Этой ночью, когда он будет в моей власти, — думала Эмма, — я найду средство, чтобы заставить его покориться. Он полюбит меня! А потом я его убью». Мадам де Мортфонтен не по силам было вынести мысль, что ее может до такой степени уязвить мужское обаяние, да еще не просто мужское, но обаяние мужчины, осмелившегося играть ею, мало того — презирать ее.
Наступил вечер, и в нужный момент Клемент Корк со своими людьми приступил к выполнению полученного ими, как и охраной дворца, приказа. Луна, скрывшаяся за облаками, казалось, решила послужить коварным планам Эммы де Мортфонтен. Мадам была счастлива, ее возбуждала эта операция, столь непохожая на все, что ей приходилось до сих пор делать в соответствии с обычаями света. Пока люди Корка на набережной у лестницы имитировали потасовку, отвлекая внимание охраны, Эмма с тремя другими наемниками причалила поблизости, в месте, где проход был такой узкий, что едва позволял сделать несколько шагов. Даже ступня не могла уместиться на этой каменной полоске целиком, кончики туфель висели над водой, и Эмме с подручными приходилось буквально распластываться по оштукатуренной стене, чтобы не свалиться в канал. Так они добрались до окна, карниз которого находился примерно в метре над головой Джорджа.
Если бы он мог развернуться в этом проходе, то просто подтянулся бы на руках, но о подобном и мечтать было нечего. Джордж аккуратно развернул моток веревки, принесенной с собой, набросил крюк на перильца изысканного балкона и, сильный, как бык, воспользовался этой оттяжкой, чтобы, сев на краешек прохода и свесив ноги в ледяную воду, подставить плечи в качестве ступеньки-опоры для сообщников. Наемник, следовавший за ним, низкорослый, тощий и гибкий, использовав веревку как корабельный фал, легко вскарабкался по ней вверх, разбил припасенным заранее камнем стекло на высоте шпингалета и без всякого труда открыл окно.