— Я не вернусь, пока не найду ее, Никлаус. А до тех пор придется тебе самому о себе заботиться.
И тогда сын отстранился от нее, вытащил из-за ворота мужской рубахи Мери нефритовый «глаз» и, держа на весу между собой и матерью, плюнул на подвеску:
— Клянусь!
Вспомнив, что именно так, при помощи изумрудной саламандры, которую Энн носила на шее, дети скрепляли свои клятвы, Мери без колебаний последовала примеру сына. Затем они поднялись, вытерли слезы, которые все еще текли из-под опухших век, собрали вещи и отправились на конюшню за лошадью.
Не успели они проехать и двух миль по большой дороге, как Никлаус-младший уснул, и Мери почувствовала умиротворение. Впервые с тех пор как не стало Никлауса.
2
Чуть больше месяца прошло с тех пор, как мать и сын покинули Бреду, и вот наконец они добрались до Тулона. Мери с наслаждением вдыхала пахнущий морем воздух. Чем ближе она подходила к береговой черте, спускаясь по узким улочкам с разноцветными домами, тем спокойнее себя чувствовала. Впереди был военный порт, где она намеревалась осведомиться о «Жемчужине» и ее капитане. Она не знала, действительно ли Форбен все еще плавает по Средиземному морю, но решила, что именно здесь у нее больше всего шансов его найти, поскольку в Провансе у него дом. Мери доверяла своему инстинкту — он почти никогда ее не подводил.
Даже если ее немного смущала мысль о том, как она предстанет перед Форбеном через столько лет, по-настоящему никакого выбора у нее не было. Разве Клод не обещал ей когда-то, что у нее всегда будет союзник? Сейчас — самый подходящий момент для того, чтобы подтвердить делом эти слова.
— Вам повезло, — сообщили ей в порту. — «Жемчужина» на днях должна вернуться. Капитана Форбена ждут при дворе, его хочет видеть король.
И Мери с Никлаусом-младшим поселились в гостинице, смотревшей окнами на рейд. Чтобы как-нибудь скоротать время и не так сильно томиться нетерпением, Мери принялась обучать сына кое-каким карточным играм, поддаваясь ему ради простого удовольствия видеть, как он смеется, довольный тем, что выиграл.
Понемногу жизнь снова вступала в свои права.
Кроме того, Мери рассказывала мальчику о своих приключениях на «Жемчужине», о той радости, которую доставляло ей плавание по морям: она надеялась, что это поможет ему легче перенести разлуку.
Неделей позже они ужинали вдвоем в зале на первом этаже гостиницы. На вертеле жарилась целая свинья, мясной сок стекал в нарочно для этого подставленный горшок с супом. Примостившись в уголке у очага, краснощекий повар медленно крутил рукоятку, то и дело прикладываясь к стаканчику, чтобы утолить жажду и немного развлечься. В зале стоял оглушительный шум, так что разговаривать было невозможно, разве только перекинуться словечком-другим. В Тулоне смеялись громко и сочно. Когда Никлаусу-младшему требовалось что-нибудь сказать матери, приходилось вопить во все горло. Что он и проделывал без зазрения совести и без особой на то необходимости, исключительно ради собственного удовольствия и воспринимая это как непременное условие игры. И тут в зал ураганом влетел человек. Вилки повисли в воздухе, разговоры мгновенно стихли.
— Он здесь! Матерь преблагая! Он вернулся, наш Форбен! — вскричал незнакомец.
Словно океанская волна хлынула в зал, сметая все на своем пути. На мгновение Мери почудилось, будто она снова оказалась в Дюнкерке в день нападения англичан. Комната разом опустела, все толпились у дверей.
— Послушай-ка! — со смехом воскликнул Никлаус-младший. И сам, не дожидаясь материнской просьбы, заговорил потише: — Да он настоящая знаменитость, твой капитан.
Мери кивнула, на ее губах появилась легкая улыбка. Да, Прованс, столь любимый Форбеном, явно отвечал капитану взаимностью.
— Давай-ка доедай, — сказала она сыну, который уже весь извертелся на стуле, разглядывая через окно толпу, собравшуюся на причале, едва только незнакомец принес радостную весть.
— Ну мамочка!.. — взмолился мальчик, которому не терпелось встретиться с героем, о чьих подвигах он уже немало был наслышан из разговоров вокруг.
— Успеем, торопиться некуда. Дадим «Жемчужине» пристать к берегу, бросить якорь. Она придет не сюда, а в военный порт. Эти люди суетятся попусту, так уж у них заведено. Я уверена, что корабль только-только вошел в гавань.
— А вдруг мы его упустим? — не сдавался сын, от нетерпения сучивший ногами под столом и вытягивавший шею. Материнские заверения на него не действовали.
— Я знаю, где его искать. Ну, успокойся, Никлаус. Ешь. Мы не можем себе позволить выбрасывать еду.
При этом справедливом замечании лицо у мальчика сделалось испуганным. Он знал, что мама изо всех сил старается экономить их небольшие сбережения. Уткнувшись носом в тарелку, Никлаус-младший поспешил расправиться с ужином. Мери, вздохнув, последовала его примеру. Ни к чему себя обманывать. Она и сама была охвачена не меньшим нетерпением, чем сын.
Нетерпением и тревогой.
В первый же день, как только они добрались до Тулона, Мери, покидая военный порт, приметила кабачок, указанный ей служащими, которые вели реестр морских судов. Моряки с «Жемчужины» имели обыкновение праздновать там свое возвращение на сушу перед тем, как отправиться по домам. Мери надеялась, что и Форбен, как только с формальностями будет покончено, присоединится к ним.
У нее не было пропуска, который позволил бы ей попасть на причал, а значит, не было и другой возможности увидеться с корсаром. Не может же она, в самом деле, подстерегать его у дома — вдруг он придет не один.
Во всяком случае, для себя самой она нашла именно такое объяснение.
Смерть Никлауса повлекла за собой, кроме всего прочего, и множество вопросов. Первый из них был связан с запиской, которой Эмма назначала ей свидание в Париже. Для этого она воспользовалась оборотной стороной письма Мери к Корнелю.
Корнель не явился на встречу в Дюнкерке. Тогда Мери подумала, что он умер или же что-то ему помешало. Но что произошло на самом деле? Каким образом Эмма смогла завладеть этим письмом? Как, если не через посредничество Корнеля? Или Форбена, если самого Корнеля и впрямь нет в живых?
Все эти вопросы терзали ее, не давали ни минуты покоя. Мери отказывалась принять то, что один из них — Корнель или Форбен — мог ее предать. Она слишком нуждалась в их верности, больше ей не за что было держаться в этом мире.
Оказавшись среди моряков, заполнивших таверну, она надеялась обрести уверенность, разрешить свои сомнения, утвердиться в мысли, что оставит Никлауса-младшего не в руках врагов. Для того чтобы убедиться в этом, ей надо было послушать разговоры.
Мери налила сыну попить. Сидя напротив нее и упираясь локтями в стол, чтобы стать повыше и ничего не упустить из происходящего вокруг, мальчик выпячивал грудь, словно молодой петушок. Тем не менее он исполнял материнский приказ молчать и не привлекать к себе внимания. Угроза оставить его на постоялом дворе, если он не будет слушаться, на него подействовала.
— Эй, трактирщик, а ну-ка налей нам, да поживее! И не ту кислятину, что ты подаешь обычно! — проревел голос.
Хриплый голос, который Мери, как ей казалось, давно позабыла.
Корнель, нисколько не изменившийся, несмотря на прошедшие годы, только что вошел в дверь кабачка. Не обращая ни малейшего внимания на сидевших за столами, он сразу же направился в дальний конец зала. Рядом с ним шел черноволосый мужчина со шрамом на виске.
Мери нахмурилась. Это лицо и особенно шрам показались ей знакомыми. Она узнала в зале многих матросов с «Жемчужины», но ни от кого из них не исходило это тягостное ощущение опасности.
— Не сдох еще, значит? — заорал кабатчик, стискивая руку Корнеля. — Дуракам счастье, — прибавил он и, прихватив со стойки кувшин, отправился наполнять его вином из огромной бочки.
Мери в бессильной ярости сжала кулаки. Она вспомнила. Это был тот самый человек, который принес Тобиасу Риду нефритовый «глаз», хранившийся у потомка Жана Флери. Она пристально всмотрелась в него, чтобы в этом убедиться. Да, она не ошиблась, ни малейшего сомнения. Этот шрам, совершенно особенный и мерзкий на вид, ни с каким другим не перепутаешь. Кровь застыла у Мери в жилах. Ее опасения подтверждались. Корнель столковался с ее врагами. Корнель ее предал!
— Мама, что случилось? — заметив, как она напряглась, забеспокоился Никлаус-младший.
Мери пристально посмотрела ему в глаза и тихонько приказала:
— Ты будешь сейчас делать, что я велю, и без разговоров.
Мальчик побледнел. Материнский взгляд лишал его возможности обсуждать что-либо. Как бы там ни было, беспорядочно заколотившееся сердце подсказывало ему, что над ними нависла опасность. И он молча кивнул.
— Видишь двоих за дальним столом? Видишь вон того, без руки?
Никлаус-младший, незаметно бросив взгляд в их сторону, снова кивнул. Да, он видит эту парочку. А вот они, занятые своим обменом прибаутками с кабатчиком, ни его, ни маму не замечают.
— Они не должны нас видеть. Иди, опустив голову, а если я велю тебе бежать — беги, не оборачиваясь, до нашей комнаты. Я к тебе туда приду.
У Никлауса перехватило горло. Однако он встал, стиснул рукоятку кинжала и, как просила мама, быстро направился к двери. Мери шла следом за ним.
Корнель проводил их взглядом, задержавшись на обтянутых штанами бедрах Мери, на ее стремительно удаляющемся затылке. Сердце у него отчего-то сжалось.
— Куда это ты? — удивился приятель.
Корнель не ответил. Он проложил себе путь до двери, с бьющимся сердцем распахнул ее. Но толпа, заполнившая всю набережную, уже поглотила обе фигурки. И он ни с чем вернулся на свое место, чувствуя, как мучительно ноют сердце и виски.
— Не нравится мне твое вино, — внезапно помрачнев, проворчал он. — Бьюсь об заклад, что оно поддельное.
— Что за муха тебя укусила? — насупился ни в чем не повинный трактирщик, уперев руки в бока.
Корнель не отозвался, а Человек в Черном, расхохотавшись, с силой хлопнул его по плечу.