— Иди вперед, Том, я за тобой.
Том доверчиво шагнул на первую ступеньку. Ориентируясь на слабый свет фонаря, моряк медленно спускался, щуря глаза. Корнель шел за ним по пятам. Погреб был забит винными бочками и сколоченными из досок ящиками, стены терялись в темноте.
— Эй, капитан! — позвал Том. Не увидев Форбена, он направился на свет фонаря, стоявшего на одной из бочек.
И остановился как вкопанный. Мери, вынырнув из укрытия, встала перед ним, сжимая в руке пистолет. Обернувшись к Корнелю, Том увидел, что на него в упор смотрит дуло еще одного пистолета.
— Что это означает? — процедил он сквозь зубы.
— Это означает, что я последовал твоим советам, — объяснил Корнель. — Я перестал оплакивать Мери Рид. Больше того, как видишь, я решил представить ее тебе.
Мери с недоброй улыбкой на губах склонилась в почтительном поклоне.
— Мери Рид? В самом деле? Что ж, Мери Рид, мне твои шутки не больно-то нравятся, но поскольку Корнелю вздумалось… — И Том шагнул к нему, с притворным дружелюбием протягивая руку.
— Стой где стоишь, — угрожающим тоном произнесла Мери.
Том снова качнулся к Корнелю.
— Что за дьявольщина?! — возмутился он.
— Мне очень жаль, Том, но Мери хочет кое о чем тебя спросить. И я с не меньшим нетерпением, чем она, жду твоих ответов.
— Эта шлюха появляется неизвестно откуда, хочет о чем-то меня спросить, вы оба угрожаете мне пистолетами… — усмехнулся Том. — И все, что ты можешь мне сказать, это «очень жаль»? Ты что, смеешься надо мной, Корнель? Что она такого могла тебе наболтать, что оправдывало бы все это?
Корнель вздохнул и опустил оружие:
— Ты прав. Это недостойное друга поведение. И то, что ты сделал, тоже.
— Да что я такого сделал-то, черт возьми?! — взорвался Том.
— Нанялся на «Жемчужину» по поручению моего дяди, Тобиаса Рида, и завязал дружбу с Корнелем, — холодно объяснила Мери.
Том ухмыльнулся:
— Стало быть, дружба теперь считается преступлением?
— Так ты работаешь на Тобиаса Рида? Отвечай, да или нет? — раздраженно спросил Корнель.
— Какая разница? — насмешливо отозвался Том. — Важно то, что ты, Корнель, в это поверил.
— Я думаю, Мери говорит правду. Она помнит, что видела тебя в Сен-Жермен-ан-Лэ, — бросил Корнель.
— Меня? А может, кого другого?
— Тебя, — заверила его Мери.
— Тобиас Рид мертв, — нехотя сказал Том, видя, что они от него не отвяжутся, пока не узнают правду.
У Корнеля по хребту медленно прошла ледяная дрожь. Значит, Мери была права.
— Когда он умер? — спросила Мери, довольная тем, что не ошиблась. Никлаусу-младшему было бы опасно оказаться на «Жемчужине» вместе с этим человеком.
— Ты должна была это знать, — снова усмехнулся Том, — поскольку ты его и убила.
— Я?! Да, я хотела бы это сделать, но мне кажется, кто-то другой лишил меня этого удовольствия. Вернее, другая, — с горечью поправила себя Мери. — Эмма де Мортфонтен. Это ей ты теперь подчиняешься?
— Она уволила меня после смерти Тобиаса. У нее был собственный подручный. Некоторое время я жил чем придется, как-то перебивался, потом мне захотелось что-нибудь еще в жизни повидать.
— И по чистейшей случайности ты оказался на «Жемчужине», — издевательским тоном произнес донельзя раздосадованный Корнель.
— Можешь думать что хочешь, Корнель, но наша дружба не была притворной. Тобиас Рид считал того Мери Оливера, которого поручил мне отыскать в Лондоне, своим племянником, а никак не племянницей! И только из твоих откровений насчет Мери я понял, что его здорово провели. Ко всему еще ты считал ее умершей и оплакивал. Раз так — Эмме незачем было ее и искать. Мне — тем более.
— Так это ты разыскивал меня в Лондоне? — повторила за ним Мери, потрясенная воспоминанием о том, как улыбалась Сесили на смертном ложе.
Только сейчас Том осознал, какую совершил оплошность.
— Меня очень быстро освободили от этого поручения ради других дел. Какого черта, вся эта история случилась почти десять лет назад! У каждого из нас есть прошлое. Я со всем этим покончил, — проворчал он, сжимая кулаки. И повернулся к Корнелю: — Кому, как не тебе, знать, что я говорю правду и что я изменился. Ты — единственный друг, какой у меня был за всю мою жизнь. Благодаря тебе я обрел покой и часть моих утраченных воспоминаний. А это для меня немало значит!
— Каких воспоминаний? — вмешалась Мери.
— Море. Корабли. Однажды я очнулся в самом жалком виде в каком-то переулке, весь окровавленный, и из всего прошлого у меня сохранились только картины насилия, драк и кровопролития. Я стал вором ради того, чтобы выжить, стал убийцей, думая, будто это и было моим ремеслом и что одна из моих жертв слишком успешно защищалась. Я ошибался! — воскликнул он искренне, в порыве гнева и отчаяния. — Теперь я знаю, что когда-то прежде был моряком. На «Жемчужине» я вновь обрел вкус к жизни. Ко мне вернулось сознание, во мне проснулась совесть. Я никогда не сделал бы ничего такого, что повредило бы тебе, Корнель, совсем напротив. Ну вспомни хотя бы то сражение, когда я пришел тебе на помощь.
Корнель-то все помнил.
— Как же ты мог меня предать? — спросил он. — Как ты мог, если все это правда?
— Да почему ты решил, что я это сделал?! — выкрикнул Том, разозлившись оттого, что его вынудили оправдываться, но еще более раздраженный картиной, которую пробудило в его памяти упоминание о Лондоне. Ведь с того утра, с той своей последней минуты Сесили неотступно его преследовала. Ее лицо так и стояло у него перед глазами, жгло, не давало покоя. Снова разболелась голова.
— Письмо. Мери несколько месяцев назад послала мне письмо. Форбен уверял меня, что мне пришло письмо, — солгал Корнель, — вот только ты мне так его и не отдал.
На этот раз Том уже не мог отпираться. Сам того не зная, Корнель угадал. Письмо попало Тому в руки совершенно случайно, просто-напросто в тот день он разбирал почту. Обратный адрес на конверте его заинтересовал. Он вскрыл письмо. Прочитал.
— Это правда, — сердито признался он. — Я его забрал и переправил в Лондон. Но я бы не поступил так, если бы эта шлюха не стала хвастаться счастьем, которым наслаждалась с другим, когда ты так страдал и так раскаивался. Она хотела, чтобы ты стал ее сообщником в поисках сокровищ, как будто для тебя не имело значения, что прошло столько времени! Попробуй только сказать, что это неправда, потаскуха! — взорвался Том, повернувшись к Мери.
Мери не ответила. Она прислушивалась к тому, как в ней вскипает ненависть.
— Я согласен тебе поверить, Том, — сказал Корнель. — Но не простить. Благодаря этому письму Эмма напала на след Мери, убила ее мужа и похитила ее дочь.
— И ты считаешь, что должен ее пожалеть и отомстить за нее? — Том смерил Корнеля взглядом. — После всего зла, которое она тебе причинила? Насколько мне известно, это ее дела, не твои! И до сих пор у нее не было ни малейшего желания тебя в них вмешивать.
Мери почувствовала, как в животе у нее все сжалось. Волна ярости разбилась о стену справедливых слов, брошенных Томом.
— Ну хватит! — решительно оборвал его Корнель, увидев, как побелела Мери. — Прав ты или нет — значения не имеет. Лучше помоги нам исправить то, что еще можно исправить. Тебе известно, куда Эмма увезла девочку?
— Откуда мне знать? Убей меня, если хочешь, от этого ничего не изменится.
— Изменится, — не выдержав, возразила Мери. — Мне от этого станет легче!
— Подожди, Мери, — остановил ее Корнель. — Подожди.
Их взгляды скрестились. Мери опустила пистолет.
— Пойдем со мной, — сказала она. — Нам надо поговорить. А ты, если только попробуешь шевельнуться…
Она не закончила свою угрозу. Том с ледяной усмешкой посторонился, чтобы ее пропустить. Когда Мери с Корнелем поднялись по лестнице, он прислонился к каменной стене, потом медленно сполз вдоль нее, чтобы сесть прямо на земляной пол. Голова у него болела мучительно как никогда, виски сдавило, точно обручем.
— Он мой друг, Мери. Я не могу допустить, чтобы ты пристрелила его, не дав ему и слова сказать в свою защиту.
Закрыв и заперев на задвижку дверь, ведущую в погреб, они вернулись в маленькую гостиную.
— Я понимаю. Но если он обманывает, Никлаус не будет в безопасности на «Жемчужине».
— Я буду рядом и присмотрю за ним. Несмотря ни на что, я доверяю Тому. Кто мы такие, чтобы отказать ему, не дать еще одной попытки? Разве нам самим никогда не случалось обманывать, красть, убивать?
— Это верно, — признала Мери.
Одно из окон гостиной выходило в сад, где Никлаус-младший играл со спаниелем. Сюда доносился его смех. Мери смотрела, как играет с собакой ее сын: в точности как с Тоби в Бреде. На мгновение можно было поверить, будто время остановилось.
Она вздохнула. Ей хотелось бы раствориться в легкости этого мгновения, но она была не способна на это. В ее душе царило смятение. Лицо Сесили снова возникло у нее перед глазами. Мери повернулась к Корнелю, который тем временем успел разлить по стаканам тимьяновую настойку.
— Он останется жить, и я буду доверять ему так же, как ты. При одном условии.
— Каком же?
— Если он не имеет никакого отношения к смерти моей матери. Моя истинная жажда мести зародилась тогда. Посмотри на Никлауса, — прибавила она.
Теперь ее сын подставлял лицо собаке, которая радостно его вылизывала.
— Я никогда не смогу простить Ридам того, что они украли у меня детство, и точно так же не прощу Эмме, что она изуродовала его детство. И все же, когда я вот так вот смотрю на Никлауса-младшего, я думаю, что лучше было бы обо всем забыть. Что жизнь везде может начаться заново. При условии, что сможешь отказаться от ненависти. Что, если это и был последний секрет Сесили? Ее последняя уловка на пороге смерти. Уйти, улыбаясь. Налегке.
Мери залпом опрокинула протянутый ей стакан. В груди у нее потеплело. Но не в душе.
— Я не могу, Корнель. Не могу смириться. Не могу воспринимать забвение как избавление. Мне необходимо убить призраков, преследовавших мою мать, и моих собственных. Только тогда я смогу думать о будущем Никлауса-младшего и Энн. Если Том виновен, я должна вынести ему приговор.