Лестница, рядом с которой она оказалась, вела на верхний этаж. Подхватив юбки, Мери, задыхаясь, устремилась вверх по ступенькам. Она решила покинуть Венецию, отправиться к Форбену и настигнуть Эмму в Дувре, как, собственно говоря, следовало поступить уже давным-давно.
Заметив пустой будуар, едва освещенный одной-единственной свечкой, Мери проскользнула туда и, встав у закрытого ставнями окна, попыталась успокоиться. И тут чья-то рука схватила ее запястье, завела руку за спину. Мери невольно застонала, маска упала на ковер.
— Залезай в кресло и встань на колени, — требовательно выдохнул ей в ухо маркиз.
Она и не слышала, как он вошел.
— Я ненавижу вас, — простонала она, исполнив, однако, приказание.
— А я люблю тебя, Мери. Люблю, как никогда не любил.
Приподняв ее юбки, он закинул их ей на плечи и овладел ею с мучительной неспешностью, заставившей ее сначала всхлипнуть, потом закричать в голос. Снова и снова. Дьявол победил.
Она ему принадлежала.
13
Клемент Корк вошел в кабинет господина Эннекена де Шармона, куда его провели, с тем же неприятным чувством, что и всегда. Посол стоял лицом к окну, выходившему в сад.
— Вы хотели меня видеть, — с притворной угодливостью произнес Корк.
Посол нехотя оторвался от созерцания мальчишек-рабов, резвившихся в саду, и повернулся к нему. Господин Эннекен де Шармон показался Корку подавленным и измученным. На руках посол держал щенка, которого равнодушно поглаживал.
— У нас неприятности, — отрывисто бросил он. — Большие неприятности, из которых надо как-то выпутываться.
— Я здесь именно для этого, сударь, — заверил его Корк.
— Форбен пожаловался французскому королю и дожу. Начато расследование — здесь, в Венеции. И на этот раз я уже ничем не могу управлять.
— Вы хотите, чтобы я свернул все дела?
— Нет, не хочу — проворчал посол. — Я не хочу, чтобы мне мешали забавляться, не хочу, чтобы мне мешали получать удовольствие, не хочу, чтобы мне досаждали, и не хочу, чтобы меня судили!
— Так чего же вы хотите, в таком случае?
— Хочу смерти шевалье де Форбена! — взорвался посол, топнув ногой.
Если бы он не был настроен так решительно, Корк посмеялся бы, глядя на то, как трясется и подпрыгивает эта заплывшая жиром бесформенная туша, стискивая щенка, который, отчаянно тявкая, безуспешно пытался высвободиться.
— Только и всего? — пожал он плечами, опускаясь в кресло. — И как вы намерены взяться за дело? Хочу вам напомнить, что до Форбена нелегко добраться.
— Хитростью, — проскрежетал Эннекен де Шармон, разжав руки и отпустив шенка, который в конце концов его тяпнул. — Только хитростью можно его погубить.
Он ухмыльнулся, приблизился к Корку и, схватив за ворот, рывком поднял на ноги. Затем, глядя ему в лицо вытаращенными глазами и обдавая несвежим дыханием, рассказал, что он придумал.
— Так вот, слух этот должны распространять сами имперцы, — пересказывал Корк услышанное маркизу де Балетти, к которому прибежал сразу после того, как посол его спровадил.
Балетти с досадой потирал рукой подбородок. Хорошо хоть, Мери при этом не присутствует, подумал он. Несмотря на то что Корк проникал к нему через подземный ход, который начинался в его кабинете, а другим концом выходил на поверхность в монастыре, ему все же не хотелось ее во все это вмешивать. Мери изменилась. Она сделалась кроткой и нежной, и он чувствовал, как она понемногу успокаивается и начинает искать его общества. Он не солгал, когда сказал, что любит ее. Желая ее приручить, он и сам попался в собственные силки. И лучшим способом доказать ей свою искренность счел именно этот: дать ей все, и даже более того. Дать ей наслаждение, которого она требовала в его объятиях, сохранить молчание, на которое она рассчитывала, а вскоре и открыть ей главную свою тайну, в которую никто, даже Эмма де Мортфонтен, по-настоящему не проник. Закрыв глаза, маркиз отогнал омрачавшее его мысли видение и постарался сосредоточиться на том, что сообщил ему Корк.
— Форбен горд и самонадеян, — сказал он. — Если его заверят в том, что в потрейском замке расположен значительный склад боеприпасов и что его плохо охраняют, совершенно очевидно, что он устремится туда.
— И тогда имперцы возьмут его в клещи, пока он будет обстреливать ложную цель, — закончил вместо него Корк.
— Надо его предупредить, — решил Балетти. — Я мог бы намеренно дать просочиться сведениям с тем, чтобы этим занялась Мери. Но мне не хотелось бы, чтобы ей обо всем этом стало известно — она встревожилась бы из-за сына.
— Я, кажется, знаю, как надо действовать, — немного подумав, объявил Корк. — Один из матросов Форбена — мой друг детства. Однажды он избавил меня от неприятностей, наладил отношения со своим капитаном, и это дает мне возможность предположить, что он имеет на него некоторое влияние.
— Обычай морского братства?
— Думаю, да. Я найду способ его известить. Эскадра Форбена сейчас стоит на якоре. Мне нетрудно будет разыскать Корнеля.
— Но ты подвергнешь себя опасности, — заметил Балетти.
— Посол заходит слишком далеко. Форбен должен выйти из этой истории без потерь, и сын Мери — тоже.
Балетти всмотрелся в темные глаза Корка:
— Она тебе очень дорога, да?
— Как и все другие, чья тайна меня занимает. Я не любил ее, маркиз, только хотел. Не спорю, это могло бы случиться, однако же не случилось. Я счастлив, что вы с ней поладили.
— Я уже очень давно ни о ком так не заботился и ни с кем не был так близок, — признался Балетти. — И я не хочу, чтобы она еще когда-нибудь страдала.
— Положитесь на меня, маркиз. Я сделаю все для того, чтобы этого не случилось.
— В таком случае поторопись. Слухи распространяются быстро, как бы они тебя не опередили.
Клемент Корк не мешкал и уже назавтра к вечеру добрался до Анконы. Ему потребовалось совсем немного времени на то, чтобы найти матросов с «Галатеи». Ориентиром служила таверна, где играли в кости, громко смеялись среди винных паров и клубов табачного дыма, а репутация портовых шлюх была отнюдь не преувеличенной. Если они и впрямь умели считать монеты, которые им опускали за корсаж, то ничуть не хуже им удавалось и удовлетворять желания матросов, слишком долго пробывших в море.
Войдя в притон, заполненный грохотом музыки и гулом голосов, Корк принялся прокладывать себе путь в дыму, поднимавшемся над трубками, и вскоре заметил Корнеля, который мерился силами с каким-то другим матросом: они намертво сцепились руками, упираясь локтями в стол. Вокруг стола собралась толпа, поминутно заключались пари, хотя исход борьбы, казалось, был предрешен: Корнелю победа не светила, похоже, он с трудом выдерживал натиск противника.
Корк, растолкав зрителей, пролез в первый ряд. Спорящие делали ставки через посредника, стоявшего тут же, в толпе, и покрикивавшего на них с явственным марсельским акцентом. Все взгляды были устремлены на вздувшиеся мускулы борцов. Набухшие вены, обвившие руки обоих, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав напряжения.
— Гляди, сдохнешь ведь! — крикнул Корнелю один из матросов. — Лучше сдайся, черт возьми!
Противники пыхтели и потели, но Корк мгновенно смекнул, что к чему. Пари к этому времени начали потихоньку угасать; на радость марсельцу он поднял ставки. Сумма была немалая, и другие потянулись за ним. Корнель вскинул глаза и разглядел его насмешливую улыбку. В одно мгновение прежнее сообщничество возродилось.
— Пора с этим заканчивать, я что-то притомился, — решил он и… дал наконец выход всей мощи своей единственной руки.
Рука противника дрогнула и, жалобно хрустнув, легла на стол.
— Мать честная! Прямо как нарочно! — завопил марселец.
Он быстренько собрал деньги, отложил причитающуюся ему часть, выплатил победителям их долю; проигравшие нехотя разошлись, кляня судьбу.
— Без обиды? — спросил Корнель у противника, протягивая ему покрасневшую ладонь.
Тот пожал его руку со словами:
— Я тебя недооценил. Да, с однорукими надо поосторожнее, тут я промахнулся.
Крепко стиснув руку Корнеля, он встал, и Корк тотчас занял его место.
— Совсем как раньше, — улыбаясь, заметил он. — Разве что ты сменил руку.
— Да это я так, забавы ради, — усмехнулся Корнель. — Каким ветром тебя принесло, Корк?
— Недобрым ветром.
— Мать честная! Я тут с тобой целое состояние сколочу! — перебил их марселец, вернувшийся к их столу, чтобы расплатиться с Корнелем.
— Не слишком-то на это рассчитывай, — отозвался тот. — Матросы два раза не дадут себя провести.
— А жаль! Давненько меня так не баловали! Ах, как же давно, мать честная! — бормотал на ходу марселец, удаляясь от стола.
Корнель пересчитал деньги, разделил их поровну на две кучки и одну придвинул Корку.
— Оставь себе все, — стал отнекиваться тот. — Я просто развлекался.
— Даже и не думай, — отрезал Корнель. — В прежние времена мы это ловко проделывали, не надо портить приятные воспоминания.
Корк ссыпал деньги в карман.
— Так все-таки зачем ты сюда явился? — вернулся к прежнему разговору Корнель. — Ты ведь знаешь, что Форбен тебя не очень-то жалует. Проведав, что ты здесь, вряд ли он станет с тобой любезничать. Черт возьми, Корк, на этот раз ты попал в щекотливое положение.
— Не настолько, как тебе кажется. Мне вот именно что надо переговорить с Форбеном.
— Чтобы тебя вздернули на рее?
— Здесь я ничего не могу тебе рассказать, место слишком опасное. Давай встретимся в полночь в церкви. Прямо за кропильницей есть углубление, откуда можно попасть в крипту. Вот там, в подземелье, я и буду ждать вас с Форбеном.
Корнель кивнул, встревоженно глядя на него. Корк встал и направился к выходу. Ему совсем ни к чему было, чтобы их лишний раз видели вместе.
— Стало быть, он хочет со мной поговорить, хотя знает, что я бы с удовольствием его повесил? — удивился Форбен.