Меня радовало лишь то, что она еще жива. Когда я обо всем узнал, мне не хотелось верить в истину, но стихотворение ее подтверждало – Эдгар По раньше меня выяснил правду у обитателей Нижнего мира. Он узнал, как мы любили друг друга детьми, и как она собиралась ради меня покинуть нефилимов, но ее семья прослышала об этом и решила, что смерть лучше жизни с чародеем. Ее заточили в гробницу возле моря в Корнуолле, ее похоронили заживо! Позже, забрав ее тело, я оставил его у океана. Она всегда любила воду.
Малкольм всхлипывал. Не в силах пошевелиться, Эмма смотрела на него огромными глазами. Его тоска была такой сильной, такой неприкрытой, как будто все это произошло лишь вчера.
– Мне сказали, что она стала Железной Сестрой. Все лгали мне! Все – Магнус, Катарина, Рагнор, Тесса – все они спутались с Сумеречными охотниками и погрязли во лжи! А я слепо оплакивал ее, пока не узнал правды…
Вдруг в коридоре раздались голоса, Эмма услышала торопливые шаги. Малкольм щелкнул пальцами, и позади него вспыхнул фиолетовый огонь, который становился все мутнее, пока не превратился в стену.
Звук голосов и шагов стих. Эмма осталась один на один с Малкольмом в наглухо закрытой пещере.
Она попятилась, сжимая канделябр.
– Я уничтожу руки, – произнесла она, чувствуя, как часто бьется сердце. – Я уничтожу их.
На кончиках пальцев Малкольма зажегся темный огонь.
– Я могу отпустить тебя, – сказал он. – Могу сохранить тебе жизнь. Проплывешь по океану, как ты уже делала раньше. Передашь мое сообщение Конклаву.
– Мне не нужны твои подачки, – тяжело дыша, отрезала Эмма. – Я лучше приму бой.
Малкольм улыбнулся кривоватой, почти печальной улыбкой.
– Эмма, ни ты, ни твой меч, какой бы ни была его история, не сравнятся с чародеем.
– Чего ты от меня хочешь? – громко спросила Эмма и услышала, как ее голос эхом отразился от стен. – Чего ты хочешь, Малкольм?
– Я хочу, чтобы ты поняла, – произнес он сквозь сжатые зубы. – Я хочу, чтобы ты рассказала Конклаву, в чем его вина. Я хочу, чтобы они поняли, что у них руки в крови. Я хочу, чтобы они знали почему.
Эмма смотрела на Малкольма – на этого стройного, высокого мужчину в перепачканном белом пиджаке. На ладонях у него танцевали искры. Он пугал ее и одновременно печалил.
– Твое «почему» никого не волнует, – ответила она. – Может, ты и сделал все это во имя любви. Но если ты считаешь, что это все меняет, ты и сам ничем не лучше Конклава.
Малкольм двинулся к ней, и Эмма метнула в него канделябр. Колдун отпрянул, и канделябр, не попав в цель, с громким стуком упал на каменный пол. Казалось, пальцы отрубленных рук согнулись в попытке защититься. Эмма расставила ноги, вспомнив, как много лет назад в Идрисе Джейс Эрондейл учил ее стоять так, чтобы ее невозможно было свалить.
Она обеими руками взялась за рукоятку Кортаны и на этот раз вспомнила Клэри Фэйрчайлд и то, что она сказала ей в Идрисе, когда Эмме было двенадцать. «Герои не всегда побеждают. Порой они терпят поражение. Но они продолжают бороться, продолжают вставать. Они не сдаются. Это и делает их героями».
Эмма набросилась на Малкольма, высоко подняв меч. Он среагировал на секунду позже – он выбросил руку перед собой, и с его пальцев сорвался яркий свет, который устремился к Эмме.
Секундная задержка дала ей время пригнуться. Она развернулась и занесла Кортану над головой. Магия отразилась от клинка. Эмма снова бросилась на Малкольма, и он попятился, но она все же успела рассечь рукав у него над локтем. Он, похоже, этого даже не заметил.
– Без убийства твоих родителей было не обойтись, – сказал Малкольм. – Мне нужно было проверить, работает ли заклинание.
– Нет, не нужно было, – прорычала Эмма, снова занося Кортану. – Мертвых не воскресить! Нечего было и пытаться!
– А если бы Джулиан погиб, ты не попробовала бы вернуть его? – произнес Малкольм, подняв брови, и Эмма попятилась, словно он ее ударил. – Ты не попробовала бы вернуть мать и отца? О, тебе ведь, как и всем Сумеречным охотникам, так легко заявлять о своих моральных идеалах! Как будто вы чем-то лучше остальных…
– Я лучше, – сказала Эмма. – Я лучше тебя. Ведь я не убийца, Малкольм.
К удивлению Эммы, Малкольм попятился – попятился от неожиданности, словно до этого момента он и представить себе не мог, что его однажды назовут убийцей. Эмма сделала выпад, выставив перед собой Кортану. Меч прорвал пиджак Малкольма и вдруг остановился, как будто натолкнувшись на невидимый барьер.
Эмма взвизгнула от боли, по руке, казалось, пробежал электрический ток. Она услышала, как Малкольм рассмеялся, и из его пальцев вырвалась волна энергии, которая сбила ее с ног. Эмма отлетела назад, чувствуя, как магия проходит сквозь нее подобно тому, как пули проходят сквозь бумажную ширму. Она ударилась спиной о неровный пол, но не выпустила Кортаны.
Перед глазами все стало красным от боли. Сквозь туман Эмма увидела, что Малкольм возвышается над ней.
– О, это было бесценно, – улыбнулся он. – Потрясающе. Это была рука Бога, Эмма!
Он распахнул пиджак, и Эмма увидела, на что наткнулась Кортана, – во внутренний карман была засунута Черная книга.
Кортана выпала из руки у Эммы и со звоном упала на каменный пол. Поморщившись, Эмма приподнялась на локтях, а Малкольм тем временем наклонился и поднял валявшийся в стороне канделябр. Он взглянул на него, затем посмотрел на Эмму, и его лицо озарила улыбка.
– Спасибо, – произнес он. – Мне нелегко было бы заменить эти Руки славы. Теперь нужна кровь Блэкторнов, но с этим проблем не возникнет.
– Держись подальше от Блэкторнов, – сказала Эмма и ужаснулась слабости собственного голоса. Что с ней сделала Черная книга? Казалось, будто на груди лежит непомерная ноша, ладонь горела от боли.
– Ты ничего не знаешь, – прорычал Малкольм. – Ты не знаешь, какие они на самом деле чудовища.
– Ты что, – почти шепотом произнесла Эмма, – ты что, всегда их ненавидел? Ты всегда ненавидел Джулиана и всех остальных?
– Всегда, – кивнул Малкольм. – Даже тогда, когда казалось, что я их люблю.
Рука Эммы все еще горела, боль пронизывала ее до костей. Эмма пыталась не подавать виду.
– Это ужасно. Это не их вина. Ты не можешь судить их за грехи их предков.
– Кровь есть кровь, – сказал Малкольм. – Мы все такие, какими родились. Я был рожден, чтобы любить Аннабель, но ее забрали у меня. Теперь я живу лишь ради мести. Совсем как ты, Эмма. Сколько раз ты говорила мне, что хочешь лишь одного – убить того, кто убил твоих родителей? На что ты готова ради этого? На что ты готова ради Блэкторнов? Предашь ли ты своего обожаемого парабатая? Предашь ли ты парабатая, в которого ты влюблена? – Его глаза сверкнули, когда Эмма отрицательно покачала головой. – Не надо лжи. Я ведь всегда видел, как вы друг на друга смотрите. А потом Джулиан рассказал мне, что твоя руна исцелила его от яда белладонны. Обычному Сумеречному охотнику такое не под силу.
– Нет… никаких доказательств… – выдавила Эмма.
– Доказательств? Ты хочешь доказательств? Я видел вас, видел вас вдвоем, на пляже. Вы спали обнявшись. Я стоял рядом, смотрел на вас и думал, как легко вас убить. Но потом я понял, что это убийство из милосердия. Убить вас, когда вы обнимаете друг друга? Есть причина, по которой нельзя любить парабатая, Эмма. Когда ты узнаешь, какова она, ты почувствуешь всю жестокость Сумеречных охотников, которую однажды почувствовал я.
– Ты лжец, – слабым голосом, почти шепотом бросила Эмма.
Рука уже не болела. Эмма подумала о выживших, которые когда-то стояли на пороге смерти и истекали кровью, – все они говорили, что в последние мгновения боль исчезает.
Улыбаясь, Малкольм опустился на колени возле нее и провел ладонью по ее левой руке.
– Позволь мне рассказать тебе правду, Эмма, пока ты еще не умерла, – сказал он. – Это тайна нефилимов. Они ненавидят любовь, ненавидят человеческую любовь, потому что их породили ангелы. И хотя Бог завещал ангелам заботиться о людях, ангелов он сотворил раньше и они всегда презирали его второе творение. Поэтому и пал Люцифер. Он был ангелом, который не пожелал пресмыкаться перед человечеством, он был любимым сыном Бога. Любовь – это слабость людей, и ангелы презирают их за это. Любовь презирает и Конклав, который наказывает за нее. Знаешь, что случается с парабатаями, которые влюбляются друг в друга? Знаешь, почему такая любовь запретна?
Эмма покачала головой.
Губы Малкольма дернулись и изогнулись в улыбке, и было в этой улыбке что-то такое неуловимое и в то же время полное жгучей ненависти, что Эмма похолодела.
– Тогда ты понятия не имеешь, что сделает твоя гибель с твоим любимым Джулианом, – сказал Малкольм. – Подумай об этом, пока жизнь покидает твое тело. В некотором роде твоя гибель – это акт милосердия.
Он поднял руку, на пальцах у него затрещал сиреневый огонь.
Малкольм направил магию на нее. Эмма вскинула руку, ту самую руку, на которой Джулиан начертал руну выносливости, ту самую руку, которая болела и ныла с того момента, как она поразила Черную книгу.
В руку ударило пламя. Эмма почувствовала сильный удар, но ничего более. Руна выносливости наполняла ее тело силой, а вместе с этой силой волной накатывал и гнев.
Она злилась на то, что Малкольм убил ее родителей, злилась на долгие годы, потраченные на поиски убийцы, который всегда был у нее под носом. Она злилась на каждую его улыбку Джулиану, на каждый раз, когда он брал Тавви на руки, чувствуя, как сердце полнится ненавистью. Она злилась на то, что Блэкторны снова лишились близкого человека.
Она сжала рукоятку Кортаны и поднялась на колени. Ее волосы взметнулись в воздух, она подалась вперед и пронзила мечом живот Малкольма.
На этот раз Черная книга не защитила его. Эмма почувствовала, как клинок вошел в его тело, разорвал кожу и скользнул по костям. Она увидела, как его острие вышло из спины у мага, как его белый пиджак заалел от крови.
Эмма вскочила на ноги и освободила меч. Малкольм кашлянул. Кровь струилась на пол, текла по камню, заливала Руки славы.