– Правда?
– Раз ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, у тебя нет никаких ожиданий, – устало объяснил он. – О том, кто я такой, какой я… Я могу вести себя как угодно.
– Когда ты лежал в постели чуть раньше, – начала Кристина, – ты спал или только притворялся?
– Какая разница? – бросил он, и Кристина подумала, что это был ответ истинного фэйри, ответ, в котором не содержалось ответа. Марк немного подвинулся. – Что ты делаешь в Институте?
Кристина опустилась на колени, чтобы их с Марком глаза оказались на одном уровне, и одернула юбку – пусть ей вовсе этого не хотелось, в голове зазвучали слова ее матери о том, что в свободное от работы время Сумеречный охотник всегда должен выглядеть чисто и опрятно.
– Мне восемнадцать, – ответила она. – Меня отправили в Лос-Анджелес перенимать здесь опыт. А сколько тебе лет?
На этот раз Марк так долго молчал, что Кристина начала сомневаться, заговорит ли он снова.
– Я не знаю, – наконец признался он. – Меня забрали довольно давно. Мне кажется, очень давно… Джулиану было двенадцать. Остальные – совсем дети. Десять, восемь и два. Тавви было два.
– Для них прошло пять лет, – сказала Кристина. – Пять лет без тебя.
– Хелен, – произнес Марк. – Джулиан. Тиберий. Ливия. Друзилла. Октавиан. Каждую ночь, считая звезды, я повторял эти имена, чтобы не забыть их. Они все живы?
– Да, все до единого, хотя Хелен здесь и нет. Она живет вместе с женой.
– Значит, они живы и счастливы? Я очень рад. Я слышал об их свадьбе, пока был среди фэйри, но, кажется, это было давно.
– Так и есть. – Кристина изучала лицо Марка. Тонкие черты, изящные формы, заостренные кончики ушей, которые говорили, что в его жилах текла кровь фэйри… – Ты многое пропустил.
– Думаешь, я этого не знаю? – В его голосе раздражение смешалось с недоумением. – Я не знаю, сколько мне лет. Не узнаю своих сестер и братьев. Не понимаю, зачем я здесь.
– Понимаешь, – возразила Кристина. – Ты был в Убежище и слышал, как посланцы фэйри говорили с Артуром.
Марк поднял голову и посмотрел Кристине в глаза. У него на шее виднелся шрам, не метка от старой руны, а настоящий рубец. Его волосы, завивающиеся на концах, были растрепаны и доходили до плеч – казалось, их не стригли несколько месяцев, а может, и лет.
– Ты доверяешь им? Доверяешь фэйри?
Кристина покачала головой.
– Хорошо. – Марк отвел глаза. – Не стоит им доверять. – Он дотянулся до коробки, которую принес Тай, и подтащил ее к себе. – Что это?
– Они решили, что тебе это понадобится, – объяснила Кристина. – Все это собрали твои братья и сестры.
– Приветственные подарки, – озадаченно пробормотал Марк, встал на колени возле коробки и принялся вытаскивать сваленные в кучу разномастные предметы: несколько футболок и джинсов, которые, скорее всего, принадлежали Джулиану, микроскоп, хлеб с маслом и целый букет пустынных цветов, собранных на лужайке за Институтом.
Марк снова посмотрел на Кристину. В глазах у него стояли слезы. Сквозь истончившуюся за годы ткань его футболки проступали рубцы и шрамы.
– Что мне им сказать?
– Кому?
– Моей семье. Братьям и сестрам. Дядюшке. – Он покачал головой. – Я помню их, но в то же время не помню.
У меня такое чувство, будто я провел здесь всю жизнь, но при этом мне кажется, что я всегда был в Дикой Охоте. Я слышу ее рев, слышу гул рожков, слышу свист ветра. И это заглушает их голоса. Как мне это объяснить?
– Не надо ничего объяснять, – ответила Кристина. – Просто скажи, что любишь их и что тебе их очень не хватало. Скажи, что ненавидел Дикую Охоту. Скажи, что рад вернуться домой.
– Но зачем? Разве они не поймут, что я лгу?
– Разве ты не скучал по ним? Разве не рад вернуться?
– Я не знаю, – признался Марк. – Я не слышу голос сердца. Я слышу лишь ветер.
Не успела Кристина ответить, как в окно постучали. Стук раздался снова и повторился несколько раз, определенным образом, словно закодированное сообщение.
Марк вскочил на ноги, подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу. Когда он выпрямился, в его руке что-то было.
Желудь. Глаза Кристины округлились. С помощью желудей фэйри передавали друг другу сообщения, пряча их в листве, в цветах и в прочих укромных местечках.
– Уже? – не сдержалась она. Неужели они не могли ни на минуту оставить его в покое, позволить ему побыть в кругу семьи, побыть дома?
Побледнев, Марк раздавил желудь в кулаке. На ладонь выпала свернутая полоска бумаги. Расправив ее, он молча прочитал послание.
Затем он снова опустился на пол, притянул колени к груди и уронил голову на руки. Длинные светлые волосы упали ему на лицо, записка вылетела у него из руки. Марк издал какой-то низкий гортанный звук, нечто среднее между стоном и вздохом.
Кристина подняла пергамент. На нем было тонким почерком выведено: «Помни о своих обещаниях. Помни, что все это происходит не на самом деле».
– Огонь к воде, – сказала Эмма, пока они ехали по шоссе в сторону Института. – Прошло столько лет, и наконец-то я знаю, что значат некоторые руны.
За рулем был Джулиан. Эмма положила ноги на приборную панель и опустила стекло. Мягкий морской воздух врывался в машину и трепал светлые волосы у нее на висках. С Джулианом она всегда ездила именно так: задрав ноги и наслаждаясь ветром, бьющим в лицо.
Джулиан обожал нестись по шоссе навстречу голубому небу, когда рядом сидела Эмма, а на западе плескался синий океан. В такие моменты он чувствовал, что возможности безграничны, как будто они просто могли ехать вечно, пытаясь догнать горизонт.
Иногда он мечтал об этом перед сном. Он представлял, как они с Эммой складывают вещи в багажник машины и уезжают из Института в такой мир, где нет детей, нет Закона и нет Кэмерона Эшдауна, где их сдерживают лишь границы их любви и фантазии.
А если и были на свете вещи, которые он считал безграничными, так это любовь и фантазия.
– Похоже на заклинание, – сказал Джулиан, возвращаясь к действительности.
Он прибавил газ, двигатель заревел, машина поехала быстрее. В окно Эммы ворвался новый порыв ветра. Тонкие прядки ее шелковистых волос, выбившиеся из аккуратных косичек, затрепетали в потоке воздуха, и Эмма показалась Джулиану совсем юной, совсем беззащитной.
– Но зачем записывать заклинание на телах? – спросила она.
От одной только мысли о том, что кто-то может ранить ее, Джулиану становилось не по себе.
И все же он сам причинял ей боль. И понимал это. Понимал и ненавидел. Решив увезти всех детей на два месяца в Англию, он подумал, что это отличная идея: в Институт приедет Кристина Розалес, и Эмме не придется грустить в одиночестве. Казалось, все складывалось просто идеально.
Он думал, что по возвращении все станет по-другому. Что он сам станет другим.
Но этого не произошло.
– Что тебе сказал Магнус? – спросил он, пока Эмма смотрела в окно, стуча пальцами по согнутой коленке. – Он что-то прошептал перед уходом.
Эмма нахмурила брови.
– Он сказал, что существуют места, где лей-линии пересекаются. Они ведь изгибаются, так что он, наверное, имеет в виду, что кое-где несколько лей-линий сходится в одной точке. Может, даже все.
– И зачем нам это знать?
– Понятия не имею, – покачала головой Эмма. – Мы знаем, что все тела обнаружили рядом с лей-линиями и что при убийствах применялась очень специфическая магия. Может, точки пересечения обладают каким-то особым свойством? Нужно найти карту лей-линий. Уверена, Артур знает, на какой полке в библиотеке она лежит. А если нет, найдем ее сами.
– Хорошо.
– Хорошо? – удивленно переспросила Эмма.
– Малкольму нужно несколько дней на перевод, а мне вовсе не хочется сидеть все это время в Институте, смотреть на Марка и ждать, пока он… В общем, ждать. Лучше пусть у нас будет работа, будет занятие. – Его голос даже ему самому казался слишком напряженным. Джулса безмерно раздражало это, как раздражало и любое видимое или слышимое проявление собственной слабости.
К счастью, рядом была только Эмма, перед которой он мог раскрыться. Эмма была единственным человеком в его жизни, которого не приходилось постоянно опекать. Она не нуждалась в Джулсе, чтобы быть безупречной или безупречно сильной.
Не успел Джулиан продолжить, как телефон Эммы громко завибрировал. Она вытащила его из кармана.
Кэмерон Эшдаун. И верблюд на экране. Увидев его, Эмма нахмурилась.
– Не сейчас, – буркнула она и сунула телефон обратно в джинсы.
– Ты расскажешь ему? – спросил Джулиан, и снова услышал напряжение у себя в голосе, и снова возненавидел себя за это. – Обо всем?
– О Марке? Ни за что. Никогда.
Джулиан крепко держал руль. Его зубы были сжаты, подбородок упрямо выдвинут вперед.
– Ты – мой парабатай, – сердито сказала Эмма. – Ты ведь знаешь, я бы ему не рассказала.
Джулиан ударил по тормозам. Машина дернулась вперед, руль выскользнул у Джулса из рук и резко повернулся. Эмма вскрикнула. Они слетели с дороги и оказались на обочине, между дорогой и возвышавшимися над морем песчаными дюнами.
В воздух взлетели клубы пыли. Джулиан резко повернулся к Эмме. Она была бледна как полотно.
– Джулс…
– Зря я это сказал, – произнес он.
– Что именно? – удивленно спросила Эмма.
– Я больше всего на свете ценю то, что ты – мой парабатай, – сказал Джулиан. Слова были просты и понятны, они шли от самого сердца. Джулиан так долго держал их в себе, что теперь чувство облегчения было практически невыносимым.
Порывисто отстегнув ремень безопасности, Эмма повернулась к Джулсу, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Солнце стояло высоко в небе. Они были так близко друг к другу, что Джулиан видел тонкие золотистые прожилки в карих глазах Эммы, россыпь мельчайших веснушек у нее на носу, светлые прядки выгоревших волос вперемешку с более темными. Природная умбра и неаполитанский желтый в сочетании с белым. Он чувствовал исходивший от нее запах розовой воды и стирального порошка.