– Это так официально.
– При Дворах всегда все официально, – согласился Марк. – Спасибо, что вернулась вместе со мной. Это было вовсе не обязательно.
– Мне показалось, что ты не хочешь лететь один, – объяснила Кристина.
С пустынных земель дул мягкий ветер, который шевелил песок и отбрасывал только что постриженные волосы Марка у него с лица. Короткие, они казались ореолом, волшебным сиянием, светлым, едва ли не серебристым.
– Ты хорошо все понимаешь.
Марк изучал ее лицо. Интересно, как он выглядел, когда оба его глаза еще были истинными глазами Блэкторнов, сине-зелеными, как бескрайнее море? Интересно, стал ли он красивее теперь, когда они окрасились в разные цвета?
– Когда все вокруг лгут, учишься смотреть глубже, – сказала Кристина и подумала о матери и о желтых лепестках нежных роз.
– Верно, – кивнул Марк. – Но я вернулся оттуда, где все говорят правду, какой бы страшной она ни была.
– Ты скучаешь по этому? – спросила Кристина. – Скучаешь по отсутствию лжи?
– Как ты узнала, что я скучаю по стране фэйри?
– Здесь тебе неспокойно, – объяснила Кристина. – И назад тебя тянет не только желание вернуться в родные края. Ты говорил, что там был свободен, но показывал и шрамы у себя на спине. Я пытаюсь понять, как ты можешь по этому скучать.
– Охота тут ни при чем. Это сделали при Неблагом Дворе, – возразил Марк. – Но мне нельзя рассказать о том, по чему я скучаю. Мне нельзя рассказывать об Охоте. Это запрещено.
– Но это ужасно! Как тебе сделать выбор, если ты не можешь говорить о нем?
– Мир вообще ужасен, – безучастно заметил Марк. – Кто-то тонет в нем и погружается в пучину, а кто-то поднимается вверх и тянет остальных за собой. Но таких мало. Не каждый может быть Джулианом.
– Джулианом? – удивилась Кристина. – Но мне казалось, он тебе не нравится. Я думала…
– Что? – Марк изогнул серебристую бровь.
– Я думала, тебе никто из нас не нравится, – смущенно призналась Кристина.
Это прозвучало глуповато, но черты лица Марка вдруг смягчились. Он взял Кристину за руку, провел пальцами ей по ладони. Она встрепенулась от его прикосновения – ее как будто пронизало электрическим током.
– Мне нравишься ты, – сказал он, – Кристина Мендоза Розалес. Ты очень мне нравишься.
Он наклонился к ней, и Кристина растворилась в его глазах, синем и золотом…
– Марк Блэкторн, – резко, отрывисто произнес кто-то.
Кристина и Марк обернулись.
Перед ними стоял высокий воин-фэйри, который привез Марка в Институт. Казалось, он возник из темноты, из исчерченного тенями черно-белого песка и ночного неба. Он и сам казался черно-белым. Чернильного цвета волосы завивались у него на висках. Серебряный глаз сиял в лунном свете, а черный напоминал бездонную пропасть. На воине были серая туника и штаны, на ремне висели кинжалы. Он был столь же нечеловечески прекрасен, как статуя.
– Кьеран, – пораженно сказал Марк. – Но я…
– Должен был меня ожидать. – Кьеран шагнул вперед. – Ты попросил меня одолжить тебе жеребца, и я это сделал. Чем дольше его нет, тем больше злится Гвин. Неужто ты хотел зародить в нем подозрения?
– Я собирался вернуть его, – тихо ответил Марк.
– Правда? – Кьеран скрестил на груди руки.
– Кристина, иди внутрь, – велел Марк. Он опустил руки и смотрел на Кьерана, а не на нее. Лицо его не выражало эмоций.
– Марк…
– Прошу тебя, – сказал он. – Если ты чтишь мое право на личную жизнь, прошу, иди внутрь.
Кристина колебалась. Но он выразился ясно. Он понимал, чего просит. Развернувшись, она зашла в Институт через заднюю дверь и громко хлопнула ею.
Перед ней была лестница, но подняться она не смогла. Она едва знала Марка Блэкторна. Но, поставив ногу на первую ступеньку, она вспомнила о шрамах у него на спине. О том, как он в первый день свернулся клубком на полу своей спальни, как обвинял Джулиана, выкрикивая, что тот – всего лишь кошмарный сон, который наслала на него Дикая Охота.
Кристина не верила в Холодный мир и никогда не принимала его, но боль Марка перечеркнула все ее убеждения. Может, фэйри и правда настолько жестоки? Может, в них и правда нет ничего хорошего? Может, честь им незнакома? А если так, разве может она оставить Марка одного, наедине с воином-фэйри?
Она повернулась, толкнула дверь – и застыла на месте.
Она не сразу нашла их глазами, но секунду спустя Марк и Кьеран уже предстали перед ней темными тенями. Они стояли в залитом лунным светом углу парковки. Марк прислонился спиной к стволу дуба. Кьеран склонился к нему и прижал его к дереву. И они целовались.
Кристина на мгновение усомнилась в увиденном, но вскоре поняла, что Марк не сопротивляется. Он запустил пальцы в волосы Кьерану и целовал его так страстно, словно изголодался по поцелуям. Они прижимались друг к другу, но Кьеран все равно держал Марка за талию и притягивал его к себе, как будто они могли стать еще ближе. Затем его руки скользнули вверх, стянули куртку с плеч Марка, коснулись его шеи. Издав короткий жалостливый стон, Кьеран отстранился.
Он смотрел на Марка, и во взгляде его голод сливался с отчаянием. Еще ни разу Кристина не видела, чтобы фэйри был так похож на человека. Марк взглянул на него, и его глаза сверкнули в лунном свете. Они светились любовью, и страстью, и ужасной печалью. Это было уже слишком. Кристина понимала, что не должна подглядывать за ними, но не могла отвести взгляд: потрясение и восхищение приковали ее к месту.
И желание. Было еще и желание. То ли она желала Марка, то ли их обоих, то ли ее очаровывала сама мысль о том, что можно желать кого-то так сильно, – понять она не могла. Сердце забилось быстрее, Кристина отступила от двери и хотела уже захлопнуть ее за собой…
Как вдруг вся парковка осветилась ярким светом. Из-за угла показалась машина. Из окон гремела музыка. Раздавались голоса Эммы и Джулиана.
Кристина снова взглянула на Марка и Кьерана, но Кьеран уже пропал, растворившись тенью в краю теней. Марк нагнулся и поднял куртку, а Эмма и остальные высыпали из машины.
Кристина закрыла дверь. Она услышала, как Эмма спросила, где она, и Марк ответил, что она уже внутри. Его голос был ровным, спокойным, словно ничего не случилось.
Но все перевернулось с ног на голову.
Когда он заглянул ей в глаза и сказал, что в Дикой Охоте научился обходиться без зеркал, она задумалась, в чьи же глаза он смотрел все эти годы.
Теперь она это знала.
Марк Блэкторн присоединился к Дикой Охоте, когда ему было шестнадцать, и пришел он не по своей воле.
После того как его забрали из Института, который он считал своим домом, все погрузилось во тьму. Он очнулся в подземной пещере, среди пропитанных влагой мхов и лишайников. Над ним возвышался громадный человек с глазами разного цвета, который держал в руке рогатый шлем.
Конечно же, Марк узнал его. Не было на свете Сумеречного охотника, который не слыхал бы о Дикой Охоте. Не было на свете фэйри-полукровки, который не знал бы о Гвине Охотнике, веками возглавлявшем ее. На поясе у него висел длинный кованый меч, почерневший и покореженный, не раз прошедший огонь и воду. «Марк Блэкторн, – сказал Гвин, – теперь ты – один из Дикой Охоты, ибо семья твоя мертва. Теперь мы кровные братья». Он поднял меч и полоснул им по ладони, и хлынула кровь, и он смешал ее с водой и дал эту воду Марку.
В последующие годы Марк не раз видел, как люди приходили в Охоту и Гвин говорил им то же самое и смотрел, как они пьют его кровь. И глаза их менялись, приобретая разный цвет, словно так в них отражалась сама душа, расколотая надвое.
Гвин полагал, что новичка необходимо сломать, чтобы воспрял он уже Охотником, способным скакать по ночному небу без отдыха и сна, выдерживать голод на грани истощения, терпеть боль, убившую бы любого простеца. А еще он полагал, что верность должна быть непоколебимой. Нельзя было никого ставить выше Охоты.
Марк посвятил себя Гвину и службе ему, но не нашел друзей в Дикой Охоте. Других Сумеречных охотников там не было. Остальные когда-то принадлежали ко Дворам и были отправлены в Охоту в наказание. Им не нравилось, что он нефилим, он чувствовал их презрение и презирал их в ответ.
Он скакал в ночи один на серебристой кобыле, дарованной ему Гвином. Самому Гвину, он, как ни странно, нравился – возможно, наперекор остальным. Он научил Марка ориентироваться по звездам и слышать шум битв, который эхом отдавался за сотни и даже тысячи километров: до него доносились свирепые крики и жалобные стоны умирающих. Охотники скакали по полям сражений и, незримые для людей, лишали мертвецов всех ценностей. Большая их часть уходила на откуп Благому и Неблагому Дворам, но кое-что Гвин оставлял и себе.
Каждую ночь Марк спал один на мерзлой земле. Он заворачивался в одеяло, и камень служил ему подушкой. Когда было холодно, он дрожал и мечтал о рунах, которые могли бы его согреть, о горячем сиянии клинков серафимов. В кармане он хранил рунический колдовской огонь, который подарил ему Джейс Эрондейл, но зажигал его, только оставаясь в одиночестве.
Каждую ночь, засыпая, он перечислял имена своих сестер и братьев, по старшинству. Каждое слово становилось тяжелым якорем, который притягивал его к земле. Который сохранял ему жизнь.
Хелен. Джулиан. Тиберий. Ливия. Друзилла. Октавиан.
Недели сливались в месяцы. Время шло не так, как идет оно в мире простецов. Марк быстро перестал считать дни, ведь отметить их было нечем, а Гвин такое и вовсе ненавидел. Поэтому Марк понятия не имел, сколько он уже скакал с Охотой, когда в нее пришел Кьеран.
Марк знал, что скоро в их рядах появится новый Охотник, ведь слухи расходились быстро, а Гвин к тому же всегда обращал новичков в одном и том же месте – в пещере у входа в земли Неблагого Двора, где стены поросли изумрудным лишайником, а среди скал серебрилось небольшое озеро.