Кристина медленно развязала шарф и положила его на стол.
– Эмма еще не вернулась?
– Я не знаю, – ответил Марк, осторожно поглаживая Тавви по голове. – Но если и вернулась, то, скорее всего, ушла спать.
Кристина вздохнула. Вероятно, чтобы увидеть Эмму и узнать, куда она ездила, придется ждать до утра. Ей хотелось рассказать подруге о звонке Диего, но она не знала, найдет ли в себе мужество.
– Ты не могла бы, если тебе не сложно, налить мне стакан воды? – спросил Марк и виновато посмотрел на братишку у себя на коленях. – Мне не хочется его будить.
– Конечно.
Кристина подошла к раковине, наполнила стакан и протянула его Марку, а затем села напротив него. Он благодарно принял стакан у нее из рук.
– Уверена, Джулиан не настолько зол на тебя, – сказала она.
Марк фыркнул, допил воду и поставил стакан на пол.
– Ты можешь поднять Тавви, – предложила Кристина. – Отнести его в кровать. Он не проснется.
– Мне нравится, что он здесь, – ответил Марк, смотря на свои длинные светлые пальцы, запутавшиеся в темных кудряшках малыша. – Он просто… Все ушли, и он уснул прямо у меня на руках. – В голосе Марка слышалось тихое восхищение.
– Он ведь твой брат, – сказала Кристина. – Он доверяет тебе.
– Никто не доверяет Диким Охотникам.
– В этом доме ты не Дикий Охотник. Ты Блэкторн.
– Хотелось бы мне, чтобы Джулс считал точно так же. Мне казалось, детям со мной хорошо. Мне казалось, этого и хотел Джулс.
Тавви повернулся в руках у Марка, и Марк тоже подвинулся. Носок его ботинка коснулся ноги Кристины. Она вздрогнула от этого неожиданного контакта.
– Ты должен понять, – начала она. – Джулиан идет на все ради этих детей. На все. Я никогда не видела брата, который бы так вжился в роль отца. Но он не может всегда говорить им «да», порой приходится сказать «нет». Он должен поддерживать дисциплину, должен наказывать их, должен справляться с их возражениями. А ты… Ты можешь дать им все, чего они хотят. Ты можешь просто веселиться с ними.
– Джулиан тоже может с ними веселиться, – угрюмо заметил Марк.
– Нет, не может, – ответила Кристина. – Он завидует тебе, потому что любит их, но не может быть им братом. Он должен быть им отцом. Ему кажется, что они боятся его и обожают тебя.
– Джулиан ревнует? – удивился Марк. – Ко мне?
– Мне так кажется. – Кристина встретилась с ним глазами. В какой-то момент, когда она узнала его лучше, их разный цвет перестал ее смущать. Точно так же в какой-то момент ее перестали смущать разговоры на чужом языке на кухне Блэкторнов, вдали от дома, где все было уютно и знакомо. – Будь добр к нему. У него щедрая душа. Он ужасно боится, что ты уйдешь и разобьешь сердце всем этим детям, которых он так любит.
Марк посмотрел на Тавви.
– Я не знаю, как поступлю, – признался он. – Я не представлял, как тяжко мне придется среди них. Я думал о них, думал о своей семье, и это помогало мне первые годы в Охоте. Каждый день мы скакали по небу и крали у мертвых. Было холодно. Жизнь была холодна. И ночью я лежал и представлял себе их лица перед сном. У меня не было никого, кроме них, пока…
Он осекся. Тавви сел и маленькими ручонками почесал себе голову.
– Джулс? – зевнул он.
– Нет, – тихо ответил Марк. – Это Марк.
– Хорошо. – Тавви улыбнулся и подмигнул ему. – По-моему, я заснул от сахара.
– Ты же сидел в сахарном сугробе, – сказал ему Марк. – Это кого угодно с ног свалит.
Тавви встал и потянулся, подняв руки. Марк наблюдал за ним полными тоски глазами. Быть может, думала Кристина, он представляет себе все те моменты жизни Тавви, которые он пропустил? Младший из его братьев изменился сильнее всех.
– Спать, – сказал Тавви и вышел в коридор, остановившись на пороге, чтобы добавить: – Спокойной ночи, Кристина!
Кристина снова повернулась к Марку. Он сидел, прислонившись спиной к холодильнику. Казалось, он был ужасно измотан – и не только физически. Его душа тоже устала.
Кристина могла бы подняться и пойти к себе. Наверное, так и следовало сделать. Ей не было причин оставаться на кухне и сидеть на холодном полу с юношей, которого она едва знала, который, скорее всего, собирался через пару месяцев навсегда исчезнуть из ее жизни и который, похоже, был влюблен в другого человека.
Что, возможно, и притягивало ее к нему. Она знала, каково это – расстаться с любимым.
– Пока? – эхом повторила она.
Веки Марка слегка дрогнули, в золотом и синем глазу сверкнуло пламя.
– Что?
– Ты сказал, что у тебя не было ничего, кроме воспоминаний о своей семье, пока что-то не произошло. Пока ты не встретил Кьерана?
– Да, – кивнул Марк.
– Только он и был к тебе добр?
– В Дикой Охоте? – спросил Марк. – В Дикой Охоте нет доброты. Есть уважение и чувство товарищества. Конечно, Кьерана боялись. Он эльф, принц фэйри. Его отец, король, отдал его в Охоту в знак доброго расположения к Гвину, но потребовал, чтобы с ним хорошо обращались. Это хорошее обращение распространилось и на меня. Впрочем, меня начали уважать еще до появления Кьерана. – Он ссутулился. – Хуже всего было на пирах. Туда слетались фэйри со всего мира, и им не нравилось присутствие Сумеречного охотника. Они изо всех сил старались от меня избавиться. Они высмеивали меня и всячески истязали.
– И никто им не мешал?
Марк рассмеялся.
– Законы фэйри суровы, – сказал он. – Даже в отношении лучших из них. Королева Благого Двора может лишиться власти, если кто-нибудь похитит ее корону. Даже Гвин, возглавляющий Дикую Охоту, будет обязан передать свою власть тому, кто украдет его плащ. Нечего и ожидать, что они проявят милосердие к нефилиму-полукровке. – Он улыбнулся. – Они даже придумали присказку, чтобы дразнить меня.
– Присказку? – Кристина поспешно подняла руку. – Не обращай внимания, тебе не обязательно ее повторять. Можешь не говорить, если не хочешь.
– Меня она уже не ранит, – ответил Марк. – Скверные были стишки. «Горит пожар, потоп грядет, в конце кровь Блэкторнов идет».
Кристина выпрямилась.
– Что?
– Они утверждали, что это означает, будто кровь Блэкторнов сеет одни разрушения, как потоп или пожар. Тот, кто придумал стишок, считал, что несчастья у Блэкторнов на роду написаны. Но какая разница? Это просто чепуха.
– Это не чепуха! – воскликнула Кристина. – Это что-то значит. Письмена на телах… – Она задумалась. – В них ведь то же самое.
– О чем ты?
– «Огонь к воде», – сказала она. – Это то же самое, просто перевод другой. Когда говоришь не на родном языке, слова понимаешь иначе. Поверь мне, строки «огонь к воде» и «горит пожар, потоп грядет» вполне могут означать одно и то же.
– Но что это нам дает?
– Не знаю. – Кристина схватилась за голову. – Прошу тебя, пообещай, что ты как можно скорее сообщишь об этом Эмме или Джулсу. Может, я ошибаюсь, но…
Марк пораженно посмотрел на нее.
– Да, конечно…
– Пообещай мне.
– Обещаю, я скажу им завтра же. – Марк хитро улыбнулся. – Я только что понял, Кристина, что ты знаешь обо мне очень многое, а я вот почти ничего о тебе не знаю. Я знаю, что твоя фамилия Мендоза Розалес. И знаю, что ты оставила что-то в Мексике. Что же?
– Не что, – поправила его Кристина, – а кого.
– Безупречного Диего?
– И его брата, Хайме. – Она лишь отмахнулась в ответ на удивление Марка. – В одного из них я была влюблена, а другой был моим лучшим другом. И они оба разбили мне сердце.
Кристина сама не верила, что рассказывает об этом.
– Я сожалею, что твое сердце разбилось дважды, – сказал Марк. – Но могу ли я радоваться, что это привело тебя в мою жизнь? Если бы тебя не было здесь, когда меня привезли, я не знаю, сумел ли бы я вынести все это. Когда я впервые увидел Джулиана, я решил, что это мой отец. Я не видел брата таким взрослым. Я покинул их всех детьми, но теперь они уже не дети. Даже Эмма. Когда я понял, что я потерял, что я пропустил все эти годы их жизни… Ты единственная, с кем я ничего не терял, с кем я лишь обрел новую дружбу.
– Это действительно дружба, – согласилась Кристина.
Марк протянул ей руку, и Кристина удивленно посмотрела на нее.
– Это традиция, – объяснил он. – В стране фэйри заключение дружбы сопровождается рукопожатием.
Кристина положила свою руку поверх его. Он сомкнул пальцы – они был грубыми, мозолистыми, но при этом гибкими и сильными. И не холодными, как она себе представляла, а теплыми. Она попыталась сдержать дрожь, которая пробежала по ее телу, и поняла, что очень давно не держала никого за руку.
– Кристина, – сказал он, и ее имя прозвучало в его устах, как музыка.
Никто из них не заметил движения по другую сторону окна, не увидел бледного лица и не услышал треска, с которым желудь раскололся в тонких пальцах.
Большой зал внутри пещеры ничуть не изменился с предыдущего визита Эммы. Те же бронзовые стены, тот же начертанный мелом круг на полу. Те же огромные стеклянные двери и та же непроглядная темнота за ними.
Эмма вступила в круг, и по ее коже словно пробежал разряд тока. Так действовали чары. Когда она стояла внутри круга, зал выглядел иначе: стены казались выцветшими и изогнутыми, как на старой фотокарточке. Двери-иллюминаторы были так же темны.
В самом кругу ничего не было, но чувствовался странный запах – смесь серы и горелого сахара. Поморщившись, Эмма вышла из круга и подошла к левой двери.
Вблизи она уже не казалась темной. По другую сторону был свет. Дверь подсвечивалась изнутри, как музейная витрина. Эмма подошла еще ближе и прислонилась к стеклу.
За ним была небольшая квадратная комнатка, похожая на кладовую.
В ней стоял большой медный канделябр, но свечей в нем не было. Он мог бы стать неплохим оружием, подумала Эмма, обратив внимание на длинные пики, которыми полагалось прокалывать мягкий свечной воск. Еще в комнатке лежала стопка вещей, напомнивших Эмме церемониальное одеяние: темно-красная бархатная мантия, длинные серьги с рубинами, золотистые сандалии тонкой выделки.