– Я ухожу, – заявила Клэри. – Мне обещали урок астрономии.
– Что? Было время, моряки ориентировались по Большому Блину, – возмутился Джейс, но Клэри лишь покачала головой и попыталась встать.
Джейс схватил ее за щиколотку, и она повалилась на него, и они принялись целоваться, и Эмма застыла на месте, потому что невинная сцена, которую можно было прервать дружеским приветом, вдруг обернулась чем-то большим.
Джейс перевернулся и оказался над Клэри. Она обвила его руками, запуталась пальцами у него в волосах. Его куртка слетела у нее с плеч, и бретельки ночной рубашки соскользнули на руки.
Клэри рассмеялась и назвала Джейса по имени, предложила ему вернуться внутрь, но он лишь поцеловал ее в шею. Клэри затаила дыхание, и Джейс произнес:
– Помнишь поместье Вэйландов? Помнишь их сад?
– Помню, – тихим, гортанным голосом ответила она.
– Я не думал, что смогу быть с тобой, – сказал Джейс. Он упирался локтями в землю и касался большим пальцем щеки Клэри. – Я был как в аду. Ради тебя я готов был на все. Я готов и сейчас.
Клэри положила ладони ему на грудь, поверх его сердца, и прошептала:
– Я люблю тебя.
Он издал какой-то звук, который никак не вязался с представлением Эммы о Джейсе, и Эмма отпрянула от калитки и побежала обратно в дом.
Подпрыгнув, она залезла в свое окно и перевела дух. Луна заливала всю комнату серебристым светом. Эмма сбросила тапочки и села на кровать. Сердце гулко колотилось в груди.
Джейс так смотрел на Клэри, так прикасался к ее щеке… Интересно, посмотрит ли так кто-нибудь на нее? Это казалось невозможным. Эмма поверить не могла, что можно любить так сильно.
Кого угодно, кроме Джулса.
Но с ним все было иначе. Так ведь? Эмма не могла представить, как Джулиан лежит поверх нее и целует ее. Они ведь другие? Их ведь связывают иные чувства?
Она откинулась на кровать и посмотрела на дверь. Ей казалось, что Джулиан вот-вот войдет к ней в комнату, придет утешить ее, как часто случалось, когда он понимал ее печаль без всяких слов. Но с чего ему думать, что она несчастна? Сегодня они принесли свои клятвы парабатаев, этот день должен был стать одним из самых счастливых в ее жизни, сравнимым разве что с днем свадьбы. Но вместо этого она чувствовала беспокойство, ей было неуютно, ей почему-то хотелось плакать.
«Джулс», – подумала она, но дверь не открылась, он не пришел. Эмма обняла подушку и до зари пролежала без сна.
18И в мерцанье ночей
Тьма сменилась светом. Ослепительно белым и серебристым – светом звезд над водой и песком. И Эмма летела. Над поверхностью океана, теперь уже неглубокого: она видела внизу песок пляжа и горящее огнем отражение луны.
В груди болело. Она дернулась, чтобы избавиться от боли, и поняла, что не летит. Ее несли. Ее прижимали к широкой груди и обхватывали руками. Она заметила блеск сине-зеленых глаз.
Джулиан. Ее нес Джулиан. На лбу у него лежали темные влажные локоны.
Эмма попыталась вдохнуть и заговорить, но закашлялась. Грудь сдавило спазмом, рот заполнила вода, соленая и горькая, как кровь. Эмма увидела, как лицо Джулиана исказилось от паники, и в следующую секунду он побежал к пляжу, упал на колени и положил ее на песок. Все еще кашляя, она испуганно смотрела на него. Такой же страх был написан и у него на лице. Ей хотелось сказать ему, что все будет хорошо, что все будет в порядке, но вода в горле не давала ей произнести ни звука.
Он вытащил стило из-за ремня, и Эмма почувствовала, как его кончик обжег ей кожу. Пока Джулиан выводил руну, Эмма смотрела в небеса. Она видела луну, которая, как нимб, сияла за головой Джулиана. Ей хотелось сказать ему об этом. Может, он сочтет это забавным? Но слова тонули у нее в груди. Она тонула. Умирала на суше.
Закончив руну, Джулиан отложил стило, и в груди Эммы словно образовалась пустота. Эмма вскрикнула, и вода полилась из легких наружу. Она скорчилась на песке и зашлась в тяжелом кашле. Было больно. Тело извергало морскую воду, и казалось, что его выворачивают наизнанку. Эмма почувствовала, как Джулиан положил руку ей на спину, как придержал ее.
Наконец кашель прекратился. Эмма перевернулась на спину и посмотрела на Джулиана и на темное ночное небо. Она видела миллионы звезд, и вокруг головы Джулиана все еще был яркий нимб, но это больше не казалось ей забавным. Он дрожал, его черная футболка и джинсы прилипли к телу, его лицо было бледнее луны.
– Эмма? – прошептал он.
– Джулс, – сказала она и сама удивилась, насколько слабым был ее голос. – Я… Я в порядке.
– Какого черта? Как ты оказалась в воде?
– Я поехала на точку пересечения, – прошептала она. – На нее наложено заклятие. Меня утащило в океан…
– Ты поехала на точку пересечения одна? – воскликнул Джулиан. – С ума сошла?
– Я должна была попытаться…
– Ты не должна была пытаться одна! – Казалось, его голос эхом отражался от воды. Он сжал руки в кулаки. Эмма запоздало поняла, что он дрожит не от холода, а от ярости. – На кой черт нам быть парабатаями, если ты вечно сбегаешь и рискуешь жизнью без меня?
– Я не хотела подвергать тебя опасности…
– Я чуть не утонул в Институте! Я кашлял и выплевывал воду! Когда задыхалась ты!
Эмма пораженно смотрела на него. Она приподнялась на локтях. Тяжелые, пропитавшиеся водой волосы тащили ее назад.
– Такое вообще возможно?
– Конечно, возможно! – кричал Джулиан. – Мы ведь связаны, Эмма, связаны! Я задыхаюсь, когда задыхаешься ты, я истекаю твоей кровью, я – твой, а ты – моя, ты всегда была моей, а я всегда, всегда принадлежал лишь тебе!
Она никогда не слышала, чтобы он говорил такие вещи, никогда не слышала, чтобы он так кричал, никогда не видела, чтобы он был так близок к потере контроля над собой.
– Я не хотела тебя ранить, – сказала она и попыталась сесть, потянувшись к нему. Он поймал ее за запястье.
– Ты смеешься? – Даже в темноте его сине-зеленые глаза сияли ярким светом. – Для тебя все это шутки, Эмма? Ты что, не понимаешь? – Он вдруг перешел на шепот. – Мне не жить, если ты погибнешь!
Эмма смотрела ему прямо в глаза.
– Джулс, мне так жаль, Джулс…
Стена, которая обычно стояла в глубине его глаз, вдруг пала, и Эмма увидела в них страх, и отчаяние, и облегчение, которые пробили его оборону.
Он все еще держал ее за запястье. Она не знала, сама она устремилась к нему или это он потянул ее. Может, они оба склонились друг к другу. Они столкнулись, как звезды, и он поцеловал ее.
Джулс. Джулиан. Поцеловал ее.
Его губы, горячие и беспокойные, соприкоснулись с ее губами, и все ее тело обдало жидким огнем. Она закинула руку ему за спину и подтянула его ближе к себе. Его одежда промокла до нитки, но кожа под ней горела. Эмма положила руки ему на талию, и Джулиан порывисто вздохнул, и в этом вздохе недоверие слилось с желанием воедино.
– Эмма, – сказал он, и ее имя прозвучало, как стон, как мольба.
Он не отнимал своих губ. Они целовались неистово, исступленно, как будто пытаясь сокрушить ту решетку, которая держала их в тюрьме отчаяния. Как будто они оба тонули и дышали лишь друг через друга.
Казалось, ее кости обратились стеклом. Казалось, они разбивались на осколки прямо внутри ее тела. Эмма повалилась на спину, увлекая Джулиана за собой, вжимаясь в песок под тяжестью его тела. Она схватила его за плечи и вспомнила тот миг, когда он вытащил ее из воды, а она еще не поняла, кто это. Он был сильнее, крепче, чем она себе представляла. Он был взрослее, чем она разрешала себе думать, и каждый его поцелуй сжигал ее воспоминания о мальчишке, которым он был когда-то.
Он прижался к ней, и она вздрогнула от холода его футболки. Он закинул руку за голову, схватился за воротник и стянул ее. Когда он снова прижался к Эмме, у нее захватило дух и она заскользила руками по его обнаженным бокам, по выступающим лопаткам, словно ладонями и пальцами создавая его тело из воздуха. Светлые шрамы от старых рун, тепло его кожи, покрытой океанской солью, его тонкий браслет из морских стеклышек – он был самим собой, он был Джулианом, и это сводило Эмму с ума. Никто другой не мог быть на его месте. Она узнавала его руки, узнавала его дыхание, узнавала биение его сердца совсем рядом со своим.
Ее прикосновения кружили ему голову. Эмма видела, как он теряет себя, как он разрушается по кусочкам. Она коленями обхватила его бедра, ее рука скользнула к его пояснице и коснулась обнаженной кожи возле пояса его джинсов, легко, невесомо, как ласковая волна океана, и он содрогнулся, словно в агонии. Эмма никогда не видела его таким, даже когда он рисовал.
Задыхаясь, он отнял губы и замер, усилием воли заставив свое тело остановиться. Эмма видела, чего ему это стоило, в его глазах, черных от голода и нетерпения. Она видела это в том, как он оторвал от нее свои руки и уперся ими в землю, как его пальцы остервенело вкопались в песок.
– Эмма, – прошептал он, – ты точно этого хочешь?
Она кивнула и потянулась к нему. Он застонал от облегчения и бесконечной благодарности и снова подхватил ее, и на этот раз сомнений уже не было. Ее объятия раскрылись, он окунулся в них и прижал ее к себе, и задрожал, когда она обхватила его ногами и притянула к себе. Она открылась ему и приняла его тело.
Он снова нашел губами ее губы, и она почувствовала, как все тело затрепетало, заискрилось, пустилось в пляс. Так вот, каково это, так вот, каковы поцелуи, так вот, каково все на свете. Вот оно.
Он покрывал поцелуями ее губы, ее щеки, ее покрытые песком скулы. Он целовал ее шею, и его дыхание согревало ей кожу. Запутавшись пальцами в его сырых волосах, она смотрела в небо, покрытое звездами, мерцающими и холодными, и думала, что этого не может быть на самом деле, что людям не дано вот так осуществлять свои мечты.