– Я не знаю, – покачал головой Джулиан.
Малкольм раздраженно вздохнул.
– Джулс. Скажи ей.
Джулиан посмотрел на него. Он был измучен – более чем измучен. Эмма где-то читала о людях, которые тонут, потому что устают плыть, которые сдаются и позволяют морю поглотить себя. Джулиан казался таким усталым человеком.
– Малкольм, не надо, – прошептал он.
– Ты совсем заврался, – вздохнул Малкольм, и вся обычная безмятежность пропала из его взгляда. Его глаза сияли, как аметист. – Ты не сказал мне о возвращении брата…
– О, Марк! – воскликнула Эмма, вдруг поняв, что Малкольм до этого момента не знал, что он живет в Институте. Она быстро закрыла рот рукой. Малкольм лишь изогнул бровь. Он был на удивление спокоен.
– Ты скрыл это, – продолжил Малкольм, – понимая, что я догадаюсь о связи фэйри с этими убийствами, и увижу, что своей помощью вам я нарушаю Холодный мир.
– Ты не мог нарушить его, не зная об этом, – ответил Джулиан. – Я защищал и тебя.
– Может, и так, – допустил Малкольм. – Но с меня довольно. Скажи им правду. Иначе я больше не буду тебе помогать.
Джулиан кивнул.
– Я скажу Эмме и Марку, – сказал он. – Но не остальным.
– Твой дядюшка, наверное, узнает эту фразу, – произнес Малкольм. – «Итак, оставь утайки; все раскроет Всезрящее, всевнемлющее время»[11].
– Я и сам ее знаю. – В глазах Джулиана горел огонь. – Это Софокл.
– Умный мальчик, – заметил Малкольм. В его голосе было сочувствие, но была и усталость.
Он развернулся и пошел по ступенькам. Рядом с Эммой он ненадолго остановился и посмотрел куда-то мимо нее. Его глаза были слишком темны, и она не могла прочитать их выражение. Казалось, он видел кое-что такое, чего она видеть не могла, что скрывалось либо в далеком будущем, либо в далеком прошлом.
– Но ты поможешь нам? – крикнул Джулиан ему вслед. – Малкольм, ты не… – Он осекся. Малкольм уже исчез в ночном сумраке. – Ты не покинешь нас? – договорил Джулиан, уже понимая, что никто его не слушает.
Джулиан все еще стоял, прислонившись к колонне, будто лишь она не давала ему упасть, и Эмма не могла отогнать от себя воспоминание о том, как двенадцатилетний Джулиан точно так же стоял возле колонны в Зале Соглашений и всхлипывал, закрыв лицо руками.
Он плакал и потом, но не часто. Мало что в этом мире могло сравниться с вынужденным убийством отца.
Клинок серафимов у него в руке давно погас. Джулиан отбросил его в сторону, когда Эмма подошла ближе. Она взяла его за руку, и в этом жесте не было ни капли страсти, ничего, что напомнило бы им о прошлой ночи на пляже, лишь полная нерушимость дружбы, которая связывала их больше десяти лет.
Джулиан посмотрел на нее, и она увидела благодарность в его глазах. На мгновение в мире не осталось ничего, кроме них двоих, кроме их размеренного дыхания. Палец Джулиана танцевал по запястью Эммы: «С-П-А-С-И-Б-О».
– Малкольм сказал, тебе есть что нам рассказать, – произнес Марк. – И ты с ним согласился. О чем речь? Если мы оставим детей еще хоть на минуту, они поднимут бунт.
Джулиан кивнул, выпрямился и отошел от колонны. Он снова стал спокойным старшим братом, бравым солдатом, человеком, у которого всегда был план.
– Я объясню им, что к чему. А вы подождите меня в столовой, – сказал он. – Малкольм прав. Нам надо поговорить.
Джулиан никогда не забудет тот день, когда его дядюшка приехал в Институт Лос-Анджелеса.
Это был его третий визит, хотя его брат Эндрю, отец Джулиана, и возглавлял крупнейший Институт на Западном побережье почти пятнадцать лет. Отношения Эндрю с остальными Блэкторнами обострились, после того как у него на пороге появилась женщина-фэйри с двумя маленькими детьми на руках и заявила, что это сын и дочь Эндрю от леди Нериссы, подданной Благого Двора, о которых теперь предстоит заботиться их отцу.
Жена Эндрю приняла их как родных, окружила их любовью и заботой и относилась к ним так же, как к собственным детям, но это не спасло положения. Джулиану всегда казалось, что отец чего-то недоговаривает. Артур, похоже, склонен был согласиться с племянником, но никто из них никогда не поднимал этот вопрос, а теперь Эндрю был мертв, и Джулиан полагал, что историю он унес с собой в могилу.
Джулиан стоял на крыльце Института и наблюдал, как дядюшка выходит из машины, на которой Диана привезла его из аэропорта. Артур мог переместиться сюда при помощи портала, но предпочел воспользоваться обычным транспортом. Он устал с дороги и казался помятым. Диана шла следом за ним. Джулиан видел, что губы ее сжались в тонкую линию, и раздумывал, не сказал ли дядюшка чего такого, что расстроило ее по пути. Оставалось лишь надеяться, что этого не случилось: Диана провела в Институте Лос-Анджелеса всего месяц, но Джулиан уже души в ней не чаял. Ему очень хотелось, чтобы они с Артуром поладили.
Артур вошел в холл Института и прищурился – после яркого солнца его глаза не сразу привыкли к полумраку. Остальные Блэкторны встречали его у лестницы, нарядно одетые: на Дрю было бархатное платье, а Тиберий повязал галстук на шею. Ливви держала на руках Тавви и светилась надеждой. Эмма стояла чуть в стороне, явно понимая, что теперь стала частью семейства, но пока не чувствуя себя одной из них.
Ее косы были уложены вокруг головы и напоминали тугие мотки корабельной веревки. Джулиан и сейчас видел их как наяву.
Диана представила всех по очереди. Джулиан протянул руку дядюшке, который даже вблизи не казался похожим на его отца. Может, это было и к лучшему. Последнее воспоминание Джулиана об отце было не слишком приятным.
Артур с силой пожал руку племяннику. Джулиан не сводил с него глаз. У Артура были типичные для Блэкторнов каштановые волосы, в которых сквозила седина, и сине-зеленые глаза, скрытые стеклами очков. Черты его лица были крупными, грубыми. Он до сих пор слегка прихрамывал из-за увечья, полученного на Темной войне.
Когда Артур повернулся, чтобы поздороваться с остальными детьми, Джулиан почувствовал, как кровь вскипела в его жилах. Он увидел, с какой надеждой посмотрела на дядюшку Дрю, заметил, как стеснительно отвел глаза Тай, и подумал: «Люби их. Люби их. Во имя Ангела люби их».
Любить его самого, Джулиана, было необязательно. Ему было двенадцать. Он уже вырос. У него на коже есть Метки. Он – Сумеречный охотник. У него есть Эмма. Но всем остальным нужно было, чтобы кто-то целовал их перед сном, отгонял их кошмары, бинтовал разбитые коленки и облегчал им боль. Чтобы кто-то помогал им взрослеть.
Артур подошел к Друзилле и неловко пожал ей руку. Улыбка сошла с ее круглого лица, когда он сразу направился к Ливви, не обратив внимания на Тавви, а затем наклонился к Тиберию и протянул руку ему.
Тай не пожал ее.
– Взгляни на меня, Тиберий, – хрипловато сказал Артур и прочистил горло. – Тиберий! – Он выпрямился и повернулся к Джулиану. – Почему он не смотрит на меня?
– Он не очень любит встречаться глазами с другими людьми, – объяснил Джулиан.
– Почему? – спросил Артур. – Что с ним не так?
Джулиан увидел, как Ливви взяла брата за руку.
Только это и удержало его от того, чтобы оттолкнуть дядюшку и самому броситься к Таю.
– Ничего. Такой уж у него характер.
– Странно, – бросил Артур, отвернулся от Тая и тем самым навсегда отказался от него, а затем посмотрел на Диану. – Где мой кабинет?
Диана еще сильнее поджала губы. Джулиан словно получил удар под дых.
– Диана не живет здесь и не работает на нас, – объяснил он. – Она наставник, она работает на Конклав. Я покажу ваш кабинет.
– Хорошо. – Дядюшка Артур поднял чемодан. – У меня много дел.
Джулиан пошел по лестнице, чувствуя, что его голова взрывается от бесконечного монолога дядюшки Артура о важнейшей монографии об «Илиаде», над которой он работал. Судя по всему, Темная война прервала его исследования и часть бумаг погибла при нападении на Лондонский Институт.
– От войны одни неудобства, – сказал Артур и вошел в кабинет, который еще недавно принадлежал отцу Джулиана. Стены были обиты светлым деревом, огромные окна выходили на море.
«Особенно для тех, кто гибнет на войне», – подумал Джулиан, но его дядюшка уже качал головой. Пальцы, которыми он сжимал ручку чемодана, побелели.
– О нет, нет, – пробормотал Артур. – Это никуда не годится. – Он отвернулся от окон, и Джулиан заметил, что дядюшка побледнел, а на лбу у него выступила испарина. – Слишком много стекла, – добавил он. – Свет слишком яркий. Его слишком много. – Он кашлянул. – Здесь есть мансарда?
Джулиан много лет не поднимался в институтскую мансарду, но знал, что туда ведет узкая лестница с четвертого этажа. Он привел туда дядюшку и закашлялся от пыли. Пол в комнате почернел от плесени, все было заставлено старыми сундуками, в углу стоял огромный стол со сломанной ножкой.
Дядюшка Артур опустил чемодан на пол.
– Превосходно, – сказал он.
Джулиан больше не видел его до следующего вечера, когда голод заставил дядюшку спуститься. Артур молча сидел за обеденным столом и ел украдкой. Эмма попыталась поговорить с ним тем вечером, а затем и следующим. Но в конце концов сдалась даже она.
– Мне он не нравится, – однажды сказала Друзилла, хмуро смотря ему вслед. – Может, Конклав пришлет нам другого дядюшку?
Джулиан обнял сестру.
– Боюсь, другого у нас нет. Только этот.
Артур все больше замыкался в себе. Иногда он говорил стихами или вставлял в свою речь латинские фразы, а один раз даже обратился к Джулиану на древнегреческом, чтобы тот передал ему соль. Однажды Диана осталась на ужин и, когда Артур удалился наверх, отвела Джулиана в сторонку.