Этот жест напоминал ему о Кристине, о том, как она дотрагивалась до висящего у нее на шее медальона в минуты волнения. Кристина. Интересно, что произошло между ней и Диего?
Марк отвернулся от окна, и в эту минуту раздался звук. Его слух обострился за годы, проведенные в Охоте: вряд ли кто-то еще в Институте проснулся, услышав его.
Единственная нота, звук рога Гвина-Охотника – резкий, грубый, одинокий, как черные горы. Кровь Марка застыла в жилах. Это было не приветствие и даже не зов Охоты. Эта нота раздавалась, когда Гвин искал дезертира. Это был звук предательства.
Джулиан выпрямился, провел руками по спутанным волосам и упрямо выставил вперед подбородок.
– Эмма, – сказал он, – возвращайся внутрь.
Эмма развернулась и пошла в Институт – лишь затем, чтобы взять Кортану, висевшую на крючке у двери. Когда она снова вышла на крыльцо, посланцы фэйри спешились, а их кони остались неподвижно стоять, словно привязанные к месту. Их глаза горели кровавым огнем, в гриву были вплетены алые цветы. Это были жеребцы фэйри.
Гвин подошел к лестнице. У него было странное, немного неземное лицо: широко посаженные глаза, широкие скулы, косматые брови. Один глаз был черным, а другой – бледно-голубым.
По одну сторону от него шел Иарлаф. Его желтые глаза не моргали. По другую сторону – Кьеран. Он был так же прекрасен, как и при прошлом визите, и казался таким же холодным. Его бледное лицо было точеным, словно высеченным из белого мрамора, разноцветные глаза зловеще мерцали в утреннем свете.
– Что происходит? – спросила Эмма. – Что-то случилось?
Гвин презрительно посмотрел на нее.
– Это не твоя забота, девчонка Карстерс, – сказал он. – Это дело касается Марка Блэкторна. И никого больше.
Джулиан скрестил руки на груди.
– Все, что касается моего брата, касается и меня. А если уж на то пошло, то и всех нас.
Губы Кьерана сложились в тонкую, непримиримую линию.
– Мы, Гвин и Кьеран от Дикой Охоты и Иарлаф от Нечестного Двора, пришли сюда вершить правосудие. И ты выдашь своего брата.
Эмма встала по центру верхней ступеньки и вынула Кортану из ножен. Меч ярко сверкнул на солнце.
– Не указывай ему, что делать, – сказала она. – Не здесь. Не на ступенях Института.
Гвин вдруг раскатисто захохотал.
– Не глупи, девчонка Карстерс, – произнес он. – Ни одному Сумеречному охотнику не справиться с тремя фэйри, даже орудуя одним из Великих Мечей.
– Не стоит недооценивать Эмму, – резко ответил Джулиан. – Иначе твоя голова окажется на земле, а тело будет биться рядом в последних судорогах.
– Как кроваво, – ухмыльнулся Иарлаф.
– Я здесь, – выдохнул кто-то позади них, и Эмма прикрыла глаза, почувствовав, как страх пронзил ее иглами боли.
Марк.
Похоже, он в спешке натянул на себя джинсы и толстовку, а ноги сунул в кроссовки. Его светлые волосы лежали в беспорядке, он казался моложе, чем обычно. Его глаза округлились от неприкрытого потрясения.
– Но мое время еще не вышло, – сказал он. Он обращался к Гвину, но смотрел на Кьерана. Эмма не могла понять выражение его лица – в нем воедино слились мольба, и боль, и радость. – Мы еще не закончили расследование. Осталось недолго. Но крайний срок…
– Крайний срок? – эхом отозвался Кьеран. – Послушай себя. Ты говоришь, как один из них.
Марк удивленно взглянул на него.
– Но, Кьеран…
– Марк Блэкторн, – сказал Иарлаф, – ты обвиняешься в том, что, несмотря на строжайший запрет, раскрыл Сумеречному охотнику одну из тайн фэйри.
Марк отпустил дверь Института, и она захлопнулась за ним. Он сделал несколько шагов, встал рядом с Джулианом и сцепил за спиной дрожащие руки.
– Я… Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил он. – Я не сказал своей семье ничего запретного.
– Не своей семье, – холодно бросил Кьеран. – А ей.
– Ей? – переспросил Джулиан, глядя на Эмму, но та лишь покачала головой.
– Не мне, – сказала она. – Он говорит о Кристине.
– Ты ведь не ожидал, Марк, что мы оставим тебя без присмотра? – спросил Кьеран. Его разноцветные глаза метали молнии. – Я стоял у окна и слышал ваш разговор. Ты рассказал ей, как можно лишить Гвина силы. Эта тайна известна только Охоте, и ее нельзя раскрывать.
Марк стал белым как полотно.
– Я не…
– Нет смысла лгать, – сказал Иарлаф. – Кьеран – принц фэйри и не умеет лгать. Раз он говорит, что слышал это, так оно и было.
Марк посмотрел на Кьерана. Солнечный свет уже не казался Эмме прекрасным, он стал безжалостным и беспощадным и обращал кожу и волосы Марка в светлое золото. Его лицо исказилось от боли, как будто его ударили наотмашь.
– Это ничего не значит для Кристины. Она ни за что никому не расскажет. Она ни за что не причинит вреда ни мне, ни Охоте.
Кьеран отвернулся. Его прекрасные губы дрогнули.
– Довольно.
Марк шагнул вперед.
– Кьеран, – сказал он, – как ты можешь так поступать? Как ты можешь так поступать со мной?
Черты Кьерана обострились.
– Не я повинен в предательстве, – ответил он. – Поговори со своей принцессой о нарушенном слове.
– Гвин. – Марк повернулся к главарю Охоты. – То, что между нами с Кьераном, не подвластно суду Дворов и Охоты. С каких пор они вмешиваются в сердечные дела?
Сердечные дела. Эмма видела это у них на лицах, на лицах Марка и Кьерана, она видела это в том, как они смотрели друг на друга и как отводили глаза. Интересно, как же она раньше, еще в Убежище, не заметила, что они любят друг друга? Что они причинили друг другу такую боль, которую можно причинить лишь в любви?
Кьеран смотрел на Марка так, словно Марк забрал у него бесценное сокровище. А Марк…
Марк был раздавлен. Эмма вспомнила то утро на пляже с Джулианом и крики одиноких чаек, летавших над головой.
– Дитя мое, – сказал Гвин, и Эмма, к собственному удивлению, услышала в его голосе мягкость. – Не описать словами, как я сожалею об этом визите. Поверь мне, Охота и правда не вмешивается в сердечные дела. Но ты нарушил один из древнейших законов Охоты и подверг всех ее членов опасности.
– Именно, – кивнул Кьеран. – Марк нарушил закон фэйри и за это он должен вернуться с нами в страну фэйри и никогда больше не ступать на землю людей.
– Нет, – возразил Иарлаф, – не таким будет его наказание.
– Что? – Кьеран недоуменно посмотрел на него. Кончики его волос стали голубовато-белыми, как иней. – Но ты сказал…
– Я не говорил ничего о наказаниях, князек, – бросил Иарлаф и выступил вперед. – Ты рассказал мне о поступке Марка Блэкторна, и я сказал, что его нужно судить. Если ты решил, что это означает, будто его вернут в страну фэйри, где он снова станет твоим товарищем, то тебе следовало вспомнить о том, что безопасность Волшебного народа превыше того, чего желает сын Короля Неблагого Двора. – Он холодно посмотрел на Марка. Его глаза зловеще сверкнули. – Король позволил мне самому выбрать для тебя наказание. Ты получишь двадцать ударов хлыстом по спине – и радуйся, что не больше.
– НЕТ!
Слово прозвучало настоящим взрывом. К удивлению Эммы, это был Джулиан – тот самый Джулиан, который никогда не повышал голос. Тот самый Джулиан, который никогда не кричал. Он пошел вниз по ступенькам, и Эмма последовала за ним, сжимая Кортану в руке.
Кьеран и Марк молча смотрели друг на друга. В лице у Кьерана не осталось ни кровинки, казалось, он вот-вот лишится чувств. Джулиан вышел вперед, закрыв собой Марка, но Кьеран даже не шелохнулся.
– Если хоть кто-то из вас прикоснется к моему брату и причинит ему боль, – сказал Джулиан, – я убью вас.
Гвин покачал головой.
– Не сочти, что я не восхищаюсь твоей смелостью, Блэкторн, – произнес он. – Но я бы хорошенько подумал, прежде чем угрожать посланцам фэйри.
– Помешаешь нам – и нашему договору конец, – пригрозил Иарлаф. – Расследование будет прекращено, мы заберем Марка обратно в страну фэйри. И его высекут там – и с гораздо большей жестокостью. Ты ничего не обретешь, но очень многое потеряешь.
Руки Джулиана сжались в кулаки.
– Думаете, только вы понимаете, что такое честь? Вы, кто не в силах понять, что я потеряю, позволив вам унижать и пытать Марка? Вот потому-то вас, фэйри, все презирают – виной всему ваша бесчувственная жестокость.
– Осторожнее, мальчик, – прорычал Гвин. – У вас – свои Законы, а у нас – свои. Различие лишь в том, что мы не притворяемся, будто наши законы не жестоки.
– Закон суров, – довольно сказал Иарлаф, – но это Закон.
И тут Марк подал голос впервые с оглашения приговора:
– Плохой закон не закон.
Казалось, он был ошеломлен. Эмма вспомнила того юношу, который упал в обморок в Убежище, который закричал, когда к нему прикоснулись, и с ужасом рассказывал о том, как его били. Ее сердце как будто разрывали на части – высечь Марка? Именно Марка? Марка, чьи раны когда-нибудь заживут, но чья душа никогда не найдет исцеления?
– Вы пришли к нам, – с отчаянием в голосе проговорил Джулиан. – Вы пришли к нам и заключили с нами сделку. Вам нужна была наша помощь. Мы поставили на карту все, мы рискнули всем, чтобы решить эту загадку. Да, пусть Марк и оступился, но эта проверка на верность попросту неуместна.
– Дело не в верности, – ответил Иарлаф. – А в том, чтобы преподать всем урок. Есть законы. Их нужно исполнять. Если мы позволим Марку предать нас, все остальные поймут, что мы слабы. – Он алчно смотрел на противника. – Наша сделка важна. Но это важнее.
Марк спустился по лестнице и положил руку на плечо Джулиану.
– Брат мой, ты не силах ничего изменить, – сказал он. – Пускай все случится. – Он посмотрел на Иарлафа, затем на Гвина. На Кьерана он даже не взглянул. – Я приму наказание.
Эмма услышала смех Иарлафа – холодный, резкий, как треск тонкого льда. Он сунул руку за пазуху и вытащил оттуда пригоршню кроваво-красных камней, которые он бросил на землю. Марку явно была знакома эта процедура. Он побледнел.