Я написала несколько писем – одно матушке и Лави, одно Луизе и одно Винсенту. Сидела над каждым чуть ли не по два часа, а получила три листочка слабой попытки в двадцать с половиной строк выразить собственные чувства. Объяснить, что все клевета недоброжелателей, что месье Раджек всего лишь мой хороший знакомый, расспросить о жизни близких. Подумала было, что стоит написать побольше, но поняла, что может получиться гораздо хуже, чем есть, поэтому как есть и отправила. Скучала по ним невероятно, но вот говорить об этом не умела. Видимо, когда родилась, на мой талант выражать чувства наступил слон, а то и кто покрупнее. Заодно оттоптал пальцы, чтобы делать это письменно получалось еще хуже.
Помимо плетения для лорда Адриана, изучала всякие интересные заклинания, через которые можно будет раскрывать силу во время тренировок на развалинах. Сейчас моя жизнь в Лавуа как никогда напоминала детство и раннюю юность в Мортенхэйме. С утра садилась за книги и заклинания, в обед немного отдыхала и тренировалась у леса, куда мы с Жеромом уходили каждый день. Для полноценного высвобождения магии нужно было ехать в Ларне, но туда каждый день не наездишься. Мы наметили поездку на конец недели, а пока пользовались тем, что было в нашем распоряжении. Он ставил щиты, я отрабатывала боевые навыки до естественности дыхания или ходьбы. Раз за разом в стрелы вливалось все больше темной магии, а пульсары превращались в настоящее орудие убийства. Я ставила ловушки, сама же их распутывала, набрасывала на деревья «мертвую удавку» – Лави упала бы в обморок – и мгновенно ее распускала.
Вечерами я училась на скорость пользоваться зеркалом, просчитывать варианты наложения магического слепка на плетения, схему которого давно перерисовала в блокнот и держала в уме. Она мне даже сниться уже начала, но провернуть такое, не подготовившись, – чистейшей воды самоубийство. Поэтому все проверяла и перепроверяла по десять раз, чтобы никаких неожиданностей не случилось. Даже механические замки и принципы их действия изучала. Впрочем, замок – это не главное, главное – сделать все точно, быстро и незаметно. Как только окажусь внутри, счет пойдет на минуты. Наверняка наведаться в кабинет придется не раз и не два.
Положительные стороны у моей загруженности тоже были: я не позволяла себе думать о последнем поручении лорда Фрая и об Иваре, от которого до сих пор не было весточек. Странно было себе в этом признаваться, но Раджека мне не хватало. Не хватало его неизменной улыбки и подшучиваний, не хватало уверенности, с которой он подходил к любому, даже самому непонятному делу. Не хотелось, чтобы наша последняя встреча осталась такой. Не хотелось, чтобы он думал, что я все еще злюсь.
Хотя я и злилась. Самую капельку.
В перерывах между практиками и моими вечерними бдениями мы с Жеромом учились играть в карты без особых, впрочем, изменений. Точнее, училась я, а он наблюдал за моими учениями с терпением иньфайского монаха, которому досталось наказание за жестокие грехи всех прошлых жизней разом.
– Мне нужно съездить в Равьенн, – заявила я, когда закончилась очередная разгромная партия. Горстка пуговиц перед ним уже напоминала победную горку, мои жалкие остатки можно было уложить в пирамидку Фрая. Если аккуратно.
От неожиданности камердинер даже карты отложил.
– Зачем?
Пальцы сжались на краю стола с отчаянной силой.
– Я обещала одной маленькой девочке.
Он едва уловимо приподнял брови. Во взгляде мелькнуло удивление, но улыбнулся Жером тепло.
– Думаю, это можно устроить. Завтра мы отправимся к морю, а послезавтра – в Равьенн.
– Буду очень благодарна, если Анри об этом не узнает.
Глаза сверкнули из-под сошедшихся на переносице бровей.
– Почему?
Не хочу, чтобы близость перешла от магии к сердцу. Не хочу, чтобы золото узоров проросло внутрь и вручило ему власть надо мной. Не хочу, потому что теперь мы далеки друг от друга как никогда. Он работает на Комитет, я – на службу безопасности Энгерии. Он ненавидит Симона и желает отомстить за погибших, а я хочу защитить тех, у кого жизнь только начинается. А еще он произнес слишком опасные слова: «Я боюсь за тебя». И можно сколько угодно убеждать себя в том, что они ничего не меняют.
Для меня это слишком важно. Непростительно.
Воскрешать чувства к Анри – страшная глупость. Потому что они начнут спотыкаться и тянуть из меня силы, как неправильно поднятые куклы.
Но страшнее всего, если эти слова тоже окажутся ложью.
Не знаю почему. Не знаю зачем. И не уверена, что хочу знать.
– Потому что я хотела бы рассказать ему обо всем сама. Но не сразу.
А вот ответ был правильным: Жером сразу расслабился. Вернулись улыбка и мельтешение пальцев, меж которых с былой легкостью заскользили карты.
– Похвально. Но у меня есть к вам предложение.
Вот тут я поняла, что расслабляться рано. По крайней мере, мне.
– Мы продолжим играть, – сообщил камердинер, ухмыляясь так довольно, словно сделал Мэри предложение, и она согласилась. – Если число ваших побед до возвращения графа перевесит число моих, я ничего ему не скажу.
От неожиданности лишилась дара речи. Что ни говори, а камердинеры от графов недалеко падают.
– А если мы поступим иначе? Например, я попрошу Мэри сопровождать меня на развалины? – заметила совершенно невинно, чуть подалась вперед. – В дороге мне вполне может потребоваться помощь камеристки.
Веером мелькнули рубашки, несколько карт взлетели вверх, неудачно сорвавшись с пальцев. Впрочем, Жером их мгновенно поймал и вернул в колоду.
– Нет, – сурово заметил он, – только на моих условиях.
– Вам не кажется, что это шантаж?
Камердинер пожал плечами и протянул мне колоду:
– Снимайте.
Я вздохнула. И сняла.
Как спросить о том, что не дает мне покоя? Всего четыре дня прошло, но я засыпаю с мыслями об Анри и с ними же просыпаюсь. Когда Эльгер заявился в Лавуа, до меня доносились отголоски чувств мужа – потаенная ярость, угрожающе ворчащая, как хищник перед прыжком. Холод ненависти и пепел бессильного гнева, но сейчас не осталось даже их. Словно его душу затянуло глухой пеленой пустоты.
– Что-то еще? – Жером внимательно смотрел на меня.
– Нет. Ничего, – пробормотала, опомнившись, и взяла карты.
После очередной проигранной партии и ужина, проведенного в раздумьях, пригласила Мэри к себе совсем не с той целью, с которой обычно приглашают камеристок. Просто пришла пора наведаться в кабинет Анри. По-хорошему, все было готово еще позавчера: устройство замка, отпечаток, который придется накинуть поверх плетения, и последовательность действий при работе с сигнальными артефактами я теперь спросонья воспроизведу. Самая большая пакость заключалась во мне самой, и проявлялась она тонким ледяным шлейфом сомнений, скользящим по рукам и ногам. Пластину и драгоценности от Фрая я сразу затолкала подальше, в самый дальний ящик в гардеробной: верну ему лично на Зимнем балу. Но даже тому, что собиралась сделать сейчас, противилось все мое существо.
– Сможешь отвлечь Жерома? – спросила, когда Мэри прошла в комнату.
Она заморгала растерянно, сцепила руки на платье.
– Не понимаю, о чем вы, миледи.
– Ты все прекрасно понимаешь, – хмыкнула я, прикидывая, как буду смотреться в доме с зеркальцем в руке, если меня кто-нибудь застукает. Ладно, не страшно – в крайнем случае меня обвинят еще и в бесконечном самолюбовании, что неплохо вяжется с количеством нарядов и украшений. А вот внезапно возникший рядом с кабинетом Жером, которому вздумалось что-то взять со стола Анри, это уже катастрофа. Поэтому помощь Мэри придется как нельзя кстати.
– Вы снова хотите сбежать, миледи?
У, предательница! По лицу и шее камеристки расползались красные пятна, выдавая сильное волнение. А сжатые пальцы – внутреннюю борьбу, где в неравной схватке сошлись долг и преданность мне, и еще одно чувство. Чувство, которое кружит голову и превращает ее владелицу в нечто среднее между сладким желе и женщиной, готовой слепо следовать зову сердца, невзирая на здравый смысл и обстоятельства. Знаю-знаю. Сама такая была.
– Нет. Мне нужно попасть в кабинет мужа, и нужно, чтобы Жером даже случайно об этом не узнал.
Глаза у Мэри стали огромными.
– В кабинет графа, миледи? Но зачем?
– Думаю, у графа есть кто-то на стороне.
Мэри тут же подобралась и стала похожа на нахохлившегося воробья. Даже волосы пригладила и молча кивнула: «Говорите, что делать». Попробовавшую было пискнуть совесть я придавила каблуком и сверху еще набросила шаль, чтобы наверняка задохнулась. Образно говоря, даже не солгала ни капельки: изначально я хотела попасть в кабинет ради графини д’Ортен. Теперь я знала, что она не просто имеет непосредственное отношение к Лиге, а еще и входит в Совет. Кто в него входит, помимо Евгении, еще только предстоит выяснить.
А заодно разобраться с тем, что мешает мне просто прикрепить пластину лорда Фрая на стену и слушать разговоры Анри. Я надеялась снова увидеть клятую шахматную доску с документами так же сильно, как и боялась этого.
33
Тишина стояла такая, что даже если волос уронить на пол – и то будет слышно. Что уж говорить о моих шагах, которые напоминали удары молота по наковальне. В столь поздний час встретить кого бы то ни было в этой части дома может «повезти» разве что благодаря несчастливой случайности. Пламя лампы плясало в такт ходьбе, тени прыгали вместе с ним по ковровой дорожке. Несмотря на то что Мэри согласилась помочь, холодный пот все равно струйками сбегал по спине. Волосы тоже взмокли так, что мало не покажется, голова казалась тяжелой, словно чугунный котел с загустевшим варевом. Помимо прочих приятных ощущений, я чувствовала себя на редкость по-идиотски с зеркальцем в дрожащей руке.
Успокаивалась тем, что сейчас Мэри и Жером должны гулять в парке, подальше от посторонних глаз. Я видела, как они уходили из дома из окна спальни. А это значит – будем рассчитывать на самый худший вариант, если прогулка не заладится – где-то с полчаса у меня есть.