Я промолчала, потому что слова по одному в голову приходили, а вот в предложения отказывались собираться.
– Разочарованы?
– Все-таки сошли! А если мой вопль кто-то услышал?
– Не волнуйтесь, дворецкий занят вашей камеристкой, экономка и большинство слуг спят сладким сном.
– А меньшинство? – рыкнула я, потому что меня до сих пор основательно потряхивало.
– А меньшинство не настолько вами интересуется. Вы тихо кричали, поверьте.
Улыбка на его лице по-прежнему была ослепительна, особенно в темноте. Даже несмотря на поблекший кровоподтек на скуле, припухлость с которого уже сошла. Я наконец-то разжала судорожно сжатые на груди руки, флакон с глухим стуком шмякнулся на пол и закатился под кровать. Да чтоб тебя! Он вообще этот вечер переживет?
Раджек легко опустился на колени и вытащил склянку. Покрутил в руках и вручил мне.
– Ваша страсть к бутылкам и их содержимому меня поражает.
– Именно с вас все началось, – я показала ему язык.
Он рассмеялся.
– Я нашла это в кабинете мужа, – буркнула я, – странная штука. Хочу изучить.
– Как все прошло? – Ивар сразу стал серьезным.
– Ну… я здесь, Жером там… Гм. И что вы имели в виду, когда сказали, что он занят Мэри?
Раджек приподнял брови.
– Вы не знаете, что это такое – когда мужчина занят женщиной?
– Вздор! Мэри родилась и выросла в Энгери и ничего лишнего не позволит.
Он развел руками, и я швырнула в него зеркальцем. Поймал на лету, хоть и с опозданием: под рубашкой угадывалась повязка – последствия драки с Анри. Мне вдруг стало стыдно, настолько стыдно, что хоть под кровать заползай, а Ивар продолжал пристально смотреть на меня:
– Ну ладно, они просто целовались.
Я хмыкнула.
– Не сомневаюсь. Я и так веду с вами чересчур откровенные разговоры.
– А это плохо? – Он подошел ближе. – Вы поставили пластину?
– Нет!
Я подобралась, готовая защищаться.
Не ему мне указывать, что делать, когда и как.
– И не надо. Разводитесь, Тереза.
От неожиданности я чуть второй раз не выронила бутылку.
– Что-что? – Не удержалась, потрогала высокий красивый лоб. – Вы заболели? Или встреча с моим мужем не прошла бесследно?
При упоминании мужа Ивар поморщился.
– Разводитесь. Я попрошу Фрая вас отозвать. Скажу, что не справляетесь и ставите всю операцию под угрозу.
– Что значит всю?
Раджек перехватил мою руку и поднес ладонь к губам.
– То и значит. Он хочет, чтобы вы подобрались непосредственно к Эльгеру. Не сегодня-завтра вы об этом узнаете от него.
Неожиданно, но… вполне ожидаемо. После того как лорд Фрай прислал звуковой передатчик, чтобы я держала его в курсе планов Комитета, удивляться чему бы то ни было вряд ли стоит, так что водоросль… то есть новость о приглашении на бал наверняка придется этой хладнокровной рыбине по вкусу. А вот в том, что касается Ивара и его слов… Я вгляделась в глаза, цвет которых поглотило лунное серебро. Сейчас они и казались почти серебряными, разве что не мерцали. А еще удивительно светлыми. Мои пальцы в его горели то ли от нагревшегося зеркальца, то ли от тепла сильной широкой ладони. Удивительно мягкой для такого мужчины. Я вдруг осознала, что в лесу под Ларне он не задание спасал. Принял всю ярость Анри на себя, и в тот день меня только уголком ее шлейфа зацепило.
– Всевидящий. Так вы серьезно, – покачала головой.
– Последний раз я был так серьезен лет пять назад. Еще до встречи с лордом Фраем.
Никогда не представляла, что окажусь в такой ситуации. Мужчины на меня не заглядывались, а если смотрели, то исключительно со снисходительным интересом и принятым в обществе уважением, потому что имя Биго, статус сестры герцога де Мортена шли впереди меня. До Анри у меня не было серьезных отношений… гм, даже несерьезных не было, только упрямая влюбленность в образ лорда Фрая, который я намалевала яркими красками, невзирая на внутреннюю тьму.
– И что вы предлагаете?
Раджек покачал головой, криво усмехнулся.
– Вы правы, женщине вашего положения мне предложить нечего.
Я легонько постучала пальцами ему по лбу.
– Вы точно сумасшедший. Допустим, хотя в это верится смутно, меня он отзовет. Но что будет с вами? Вас он отпустит?
– Это неважно.
– Важно, – тихо сказала я. – Для меня важно.
Я не должна была позволять ему целовать пальцы, поэтому руку отняла. Мягко, но решительно, забирая зеркальце.
– Кажется, мы оба влипли в это… счастье по самые кончики волос.
Вступить в Лигу – не то же самое, что вступить в коровью лепешку. Хотя чувства могут быть схожие.
– На всю длину или коротких?
– Стоящих дыбом.
Улыбнулась.
– Ивар, вы были моим другом все это время, – прошептала, выталкивая из себя слова через силу, – снова раскрывать сердце было немного страшно. Пусть даже раскрывать немного иначе, не так, как с Анри. – Единственным настоящим другом. И хотя я здорово на вас разозлилась после той выходки в лесу… вы им останетесь?
Тишина вокруг нас сгустилась, но я не прятала взгляд. Разве что один-единственный раз отвела глаза, отвлеклась на шерстинку, кружащуюся в полоске лунного света, танцующую понятный только ей одной танец.
Вместо ответа он все-таки взял мою руку, сжал между ладонями.
– Не говорите так, будто мы прощаемся.
– А мы не прощаемся?
– Разумеется, нет. Или вы думали, что сможете так просто отделаться от мужчины, который явился ночью в вашу спальню?
Я фыркнула: Раджек не улыбался, но в глазах его плясали смешинки. Насколько же у меня отлегло от сердца!
– Кстати, о мужчинах и спальнях… вам не кажется, что это уже чересчур? Даже брат сомневается в моей нравственности.
Он поднял руки.
– Уже ухожу. Увидимся на благотворительном сезоне.
– Вы тоже приглашены?
Ивар пожал плечами.
– Приглашена тетушка. А она без меня не выезжает.
– Баронесса де Рианон? Я думала, это закрытый бал.
– Закрытый бал плохо сочетается с сутью благотворительности. Вопрос только в том, какая часть этих денег перепадет нуждающимся?
Он вышел, прежде чем я успела задать следующий вопрос.
Симон Эльгер в самом деле очень богат, но даже его богатству есть предел. Я видела условия в Равьенн, не думаю, что в школе для мальчиков или домах милосердия для душевнобольных они существенно отличаются.
Сколько же средств соберет очередной благотворительный бал?
И на что герцог в самом деле собирает деньги?
34
– Тереза! – Софи вылетела из дверей и бросилась ко мне, обхватила руками за талию так искренне, что даже стало неловко. Впрочем, я уже привыкла, что в Равьенн на нас глазеют все – начиная от сторожа и заканчивая воспитанницами, которые в каждый мой визит делали вид, что им совсем не интересно, как мы бродим по дорожкам в парке. Парк здесь был небольшой, но ухоженный стараниями девушек и приезжающего садовника. Грубо сколоченные скамеечки, на одной из них мы и уселись, стояли вдоль розовых кустов, уснувших до следующего года.
В последнюю неделю в Лавуа ощутимо похолодало, нередко я просыпалась, глядя на стелющийся над полями туман, который утреннее солнце тщетно силилось разогнать, я все чаще вспоминала Мортенхэйм. Там такая осень начиналась месяцем раньше, в это время уже шли дожди – непрекращающиеся, затяжные, неделями монотонно барабанящие в окна, а вечерами становилось совсем холодно. И красный закат среди расходящихся пятен туч с чернильными краями предвещал ветреные и промозглые дни.
– Меня сегодня похвалили, – доверительным шепотом сообщила Софи. – За арифметику. А вчера за историю магии.
– Ты молодец. Что вы сейчас проходите?
– По арифметике у нас задачки про дилижансы… а старшие говорят, что их учат полностью вести домашнее хозяйство со всеми расчетами и все такое. – Мысли у нее прыгали с одной на другую. – Мадемуазель Лафф недавно сказала, что из меня при должном усердии может выйти гувернантка, а если я буду хорошо учить язык, смогу поехать в Энгерию и работать там. Представляешь?
Глаза ее сияли, а шляпка съехала набекрень – видимо, слишком торопилась ко мне, даже в зеркало не глянула перед выходом. Поэтому я потянулась, чтобы поправить и самую капельку туже затянуть бант. Она не отпрянула, как в первые несколько раз, когда я пыталась убрать выбившуюся из прически прядь или взять ее за руку. Хрупкий мостик доверия, на котором мы стояли, с каждым днем становился все крепче. И я не знала, что мне с этим делать, потому что наши короткие послеобеденные встречи становились все более теплыми, а уезжать было все тяжелее и тяжелее.
– Ты хочешь в Энгерию?
Софи пожала плечами.
– Не знаю. Но думаю, это было бы интересно!
– Тебе не нравится в Вэлее?
– Нравится. Но сидеть на одном месте… – она передернула плечами. – Нет, это не по мне. Ты же знаешь, свобода у меня в крови. Правда, мадам Горинье говорит не свобода, а бродяжничество, но что она понимает.
Я фыркнула, а девочка потянулась ко мне и указала на холмы, откуда в долину как раз сползал густой молочный туман. Здесь цвета осени уже поблекли, унылый мрачноватый пейзаж растянулся над рекой. От влажности было в разы холоднее, поэтому мы основательно закутались в накидки и прижались друг к другу покрепче. На ветвях, тянущихся к нам скрюченными пальцами и растерявших багряно-золотые наряды, дрожали немногочисленные листья.
– Я хочу туда, – прошептала она, – туда и гораздо дальше. Мир – он такой огромный, а я так мало помню… Горы и камни, замки и маленькие покосившиеся домишки. Шатры в тенях – таких огромных от языков пламени. Песни, звездное небо над головой. Небольшие деревушки и шумные города, помосты и яркие платья – настоящие вихри кружащихся юбок и звенящих монет… А ярмарки! С цветными флажками, развешанными по кругу, и этот запах опилок… А еще сладостей! Правда, мне редко что-то перепадало, но тогда…
Мимо нас прошла стайка девушек, и Софи сразу притихла. Сделала вид, что рассматривает что-то у себя на коленях, потом снова обратилась ко мне: