– Думаю, я нигде не смогу задержаться надолго. А ты, Тереза?
– Еще год назад я думала, что всю жизнь проведу в своем замке… точнее, в замке брата.
– Ты серьезно? – Глаза ее широко распахнулись. – Нет, правда?
Я пожала плечами, улыбнулась.
– Да. Что в этом такого?
– У тебя на ладонях весь мир! – Софи фыркнула. – Всю жизнь в замке… Ой, насмешила!
– Ты же говорила, что по моим ладоням ничего не понять.
– Так и есть. Но у тебя в жизни одни сплошные путешествия. Уж я-то знаю, свои руки изучила с детства.
Спросить, как на ладонях могут отразиться путешествия, не успела: Софи вскочила и потянула меня за собой. Я не возражала – от забирающейся под юбки прохлады уже начинали леденеть ноги, а выбившиеся из-под шляпки прядки волос завивались от сырости. Мы углубились дальше в парк, где совсем никого не было, ближе к витой ограде, увенчанной острыми пиками, как и ворота центрального входа. Под ногами мягко похрустывал гравий, набрякшие под тяжестью влаги листья то и дело срывались вниз.
– Вчера к нам приезжала эта дама… – фыркнула она, – которая все время ездила с герцогом… кузина короля, кажется. Ну, ты ее наверняка знаешь. Вся такая расфуфыренная и воздушная, ее еще Светлой из-за этого прозвали.
Евгения? От неожиданности я запнулась, но тут же выровняла шаг. В памяти всплыли слова Анри об этой женщине – если даже он называл ее опасной… Нет, я просто выдумываю. Разумеется, она приезжала так же, как и Симон, – чтобы засветиться в центре благотворительности и потешить самолюбие. Больше ей тут делать нечего.
– И что она хотела? – все-таки спросила как можно более небрежно.
– Понятия не имею, – фыркнула Софи. – Наверное, привозила пожертвования. Она заявилась ближе к вечеру с таким эскортом… ну, вы знаете, как обычно путешествуют богачки… – Она закусила губу, покосилась на меня и добавила: – Ну, многие. Нас всех собрали после ужина, а она ходила и распиналась о том, как важна благодетель для юных мадемуазель.
Знаю, слышала. Симон Эльгер рассказывал.
– Разглядывала нас как цирковых обезьянок и говорила, что в светлом сердце свет живет даже в кромешной тьме, тогда как темное очистить невозможно. От нее тут все в восторге, особенно мадам Горинье и мадам Арзе. И большинство девочек тоже.
От меня мадам Арзе и мадам Горинье в восторге не были. Возможно, из-за нашего первого, гм… недопонимания. Впрочем, эта неловкость отчасти сгладилась пару дней назад, когда я привезла им чек на внушительную сумму – по моей просьбе Жером куда-то сбыл и лишние платья, и драгоценности. Я понимала, что девочкам от этой суммы перепадет втрое меньше, если не впятеро, поэтому мягко намекнула, что лично проверю все счета. После чего недопонимание снова вернулось. Мадам Крыса смерила меня взглядом, под которым любому живому существу полагалось немедленно рассыпаться тленом. А мадам Мячик пожелала счастливого пути тоном, которым можно было разрушить парочку городов.
Не все ли мне равно.
– Тебе она тоже нравится?
По этому поводу мне все равно не было, но я упорно разглядывала ворон, рассевшихся стаей по верхушкам деревьев.
– Мне? С чего бы? – Софи передернула плечами. – Снаружи она, конечно, светлая. Но нутро гнилое. Я такое чувствую. Особенно через прикосновения.
Сердце неприятно дернуло.
– Она к тебе прикасалась?
– Угу. Сцапала за подбородок и спросила своим тонюсеньким голосом: нравится ли тебе, милое дитя, жизнь, которую ты ведешь? Пф-ф-ф. Меня чуть наизнанку не вывернуло. Ну я и сказала, что это не то, о чем я мечтала. Ее так слегка перекорежило, и она заявила, что юным мадемуазель должно учиться смирению. После чего отошла и больше ко мне не совалась.
Представила, что графиня касается лица Софи, – и меня передернуло. Почему-то захотелось поломать Евгении пальцы. Раньше я за собой такой кровожадности не замечала, поэтому постаралась отогнать гадкие мысли подальше. Они отгоняться отказывались, расселись по веткам сознания и надрывным карканьем сбивали весь настрой с разговора, который все-таки стоило начать.
– Софи, мне скоро придется уехать.
Улыбка сбежала с ее лица, она поправила шляпку и расправила плечи. Темные глаза затянуло тонкой прохладой инея – наигранное безразличие, которое частенько возникало поперек искренности во время наших первых встреч.
– Конечно, – весело сказала она, – я понимаю.
– Ненадолго. Нас с мужем пригласили на благотворительный бал, и отказаться мы не можем.
От надежды, мелькнувшей в самой глубине темных глаз, болезненно сжалось сердце. Время послеобеденной прогулки подходило к концу, поэтому мы развернулись и, не сговариваясь, направились назад. Софи неосознанно кусала губы и молчала, невысказанный вопрос: «Значит, ты вернешься?» – повис в воздухе. Я не знала, как быть. Имею ли я право обещать что-то сейчас? И что дальше? Снова короткие визиты через два-три дня, а потом мы уедем в Энгерию. Вот только сумасшедшее, безумное желание уехать вместе с Софи не оставляло. Спросить ее, хочет ли она стать моей дочерью, дать надежду? И что потом? Нельзя приглашать в свою жизнь ребенка, когда твоя покачивается на кончиках ушей на краю пропасти.
Или можно?
Временами начинало казаться, что я уже все для себя решила, но потом снова возвращались сомнения. Получится ли из меня мать? Смогу ли я дать Софи то, чего она заслуживает, – простое детское счастье, спокойную жизнь. Тепло. Любовь.
– Не обидишься, если я спрошу?
Покачала головой, внимательно глядя на девочку.
– Почему у тебя нет кольца?
Неожиданно. До сегодняшнего дня мы с ней заговаривали об Анри один-единственный раз. Тогда она спросила, не против ли наших встреч мой муж, и я сказала, что он в отъезде.
– Потому что у меня есть это, – подтянула рукав повыше.
– Что это?
– Обручальный браслет. Проявляется после древнего брачного обряда.
То есть после поцелуя в кустах. Но Софи такие подробности знать вовсе не обязательно.
– Почему он так и не подарил тебе кольцо?
– Подарил, – я показала перстень с камнем мага, который сейчас был надет поверх перчатки.
– Но ты носишь его не как обручальное. На другом пальце.
Софи внимательно смотрела на меня, словно читая мысли. Как Анри отнесется к девочке, если наши с ним отношения держатся на стоящей ребром монетке? Монетке, которая кружится все быстрее и быстрее, все ближе к краю стола.
– Так получилось.
– Ты его совсем не любишь, да? У вас брак по расчету?
– И да, и нет. Все сложно, Софи.
Не стану лгать. Только не ей.
– Понятно, – кивнула девочка и погрустнела еще больше. Опустила голову и принялась пинать гравий, фонтанчиками летящий при каждом шаге.
– Ты испортишь ботинки.
– Угу.
Она словно отгородилась стеной, которая камень за камнем разрушалась с каждым моим приездом. И вот теперь возводилась вновь.
– Я вернусь, – все-таки сказала я. – Обязательно вернусь, Софи. Ты мне веришь?
Она подняла голову и серьезно, по-взрослому заглянула в глаза.
– Откуда ты знаешь? А если он запретит тебе приезжать? Если скажет, что ты не должна заниматься всякими глупостями? Если он терпеть не может детей? – Всевидящий, она озвучивала все мои страхи.
– Софи, граф – неплохой человек. Просто у нас с ним нелегкие времена.
– Значит, я точно буду лишней!
Как ножом по сердцу. Сколько раз я вбегала к матушке, чтобы наткнуться на холодный взгляд. Чтобы услышать отстраненное: «Следите за своим поведением, юная леди», – или почувствовать небрежный поцелуй в щеку для вида. Тогда мне не дано было понять, что за всем этим скрывается страх. Страх потерять меня из-за моей силы, из-за непростых отношений с отцом, но… будь я проклята, если позволю этому ребенку думать так же.
Я остановилась, перехватила ее за худенькие плечи, развернула лицом к себе.
– Для меня ты никогда не будешь лишней, Софи. Я не могу говорить за него, но я говорю за себя. Слышишь?
Пару мгновений девочка смотрела на меня, потом отстранилась.
– Я могу опоздать.
Софи ускорила шаг, я подхватила. У учебного здания уже слышался шум – воспитанницы гурьбой текли по дорожке к дверям. Вот-вот прозвенит звонок и начнутся уроки, за опозданием последует наказание. А ведь еще нужно раздеться и привести себя в порядок – с растрепанными от ветра волосами на занятиях показываться тоже нельзя. Но я все-таки на миг остановилась, прижала ее к себе и прошептала:
– Постараюсь приехать еще раз перед отъездом. Обещать не могу, но…
– И не надо обещать, – Софи запрокинула голову, глаза ее подозрительно блестели, – мне хватит того, что ты приедешь потом. Если ты говоришь, что вернешься, значит, вернешься. Вот когда ты уезжала в первый раз… я тебя не ждала. Точнее, очень хотела, но понимала, что могу не дождаться. А теперь… Просто буду ждать. Вот и все.
Она вывернулась из моих рук и бегом бросилась к остальным девочкам. Порыв ветра подхватил тяжелые листья, протащил по гравию, смешал с туманом и швырнул на сухую траву. Я закусила губу и неспешно направилась к экипажу, где меня ожидал Жером. Послезавтра возвращается Анри, а через несколько дней мы уезжаем. Пока что не знаю, когда именно получится вырваться, но надеюсь, что скоро увижу ее снова. Камердинер обещал, что в случае моего выигрыша ничего не скажет, а значит, можно попросить его о помощи. Не откажется же он прикрыть меня после всего, что между нами было.
Пока что у нас выходила ничья – поразительно, насколько серьезней воспринимается игра, когда тебе есть за что сражаться. Первое время Жером одерживал победу за победой, но потом будто что-то переменилось. Что-то во мне самой. Я играла так, словно от этого зависела моя жизнь, забывая обо всех принципах, «не могу» и «не умею». Просто знала, что должна победить. Не всегда получалось, но завтра у меня последняя возможность, и я не могу ее упустить.
Поймала улыбку Жерома, скучавшего в экипаже, надо отдать ему должное, он ни разу не упрекнул, что нам с завидной регулярностью приходилось трястись от поместья в Равьенн и обратно. На это уходило чуть меньше времени, чем когда мы ездили к разрушенному замку, но все-таки. Только за это я была ему безмерно благодарна.