– Ой! – Девочка вытащила медальон-подвеску, которую мне вручил Ивар. На круглой золотой пластине замерла бабочка. Яркие сиреневые крылья с медными штрихами и темно-фиолетовый контур. – Какая прелесть! Можно?
Она и сама напоминала бабочку: не дожидаясь ответа, вспорхнула с кровати и бросилась к зеркалу. В стекле меж шторами мелькнуло ее отражение, Софи замерла, приложив украшение к сорочке. Поднялась на носочки, подалась вперед, чтобы разглядеть получше. Блеснули в свете ламп угольно-черные тяжелые пряди.
– Мне идет, Тереза? – Она повернулась, одной рукой неуклюже потянула в сторону подол сорочки, приседая в реверансе.
– Очень.
Девочка довольно улыбнулась.
– Уже поздно, – пробормотала она, возвращаясь ко мне. Протянула медальон на раскрытой ладошке и неожиданно по-детски широко зевнула. А я достала из шкатулки небольшую цепочку – тонкую, которую носила в юности с легкими девичьими украшениями. Надела на нее медальон.
– Помочь застегнуть?
– А так можно? – темные глаза загорелись.
– Если ты хочешь его носить.
– Хочу! Очень-очень!
Софи кивнула и задержала дыхание, пока я застегивала на ней цепочку. Глаза не просто сверкали – лучились недоверчивым счастьем, и от этого в комнате становилось светлее, чем от всех ламп, вместе взятых. Я откинула покрывало, и она быстро забралась под него. На огромной кровати девочка выглядела совсем крохотной и худенькой, еще меньше, чем показалось мне в нашу первую встречу. Сонно моргала, не желая закрывать глаза, подоткнула край одеяла под щеку и сжимала в кулачке подвеску.
– Когда вы уезжаете?
– Через два дня.
По-хорошему, мы должны были выехать завтра, чтобы добраться и устроиться до открытия бала. Но теперь я хотела подольше побыть с Софи, чтобы она немного освоилась в доме, лично познакомить ее с прислугой и все показать. Тем более что мы все равно успевали, пусть и впритык. Не думаю, что много потеряю, если познакомлюсь с остальными змеями чуть позже.
– Рано утром.
– Я встану тебя провожать, – заявила Софи и снова зевнула. Обхватила подушку руками, утопая в ней. – То есть вас. Ты не хочешь спать?
Она удивленно посмотрела на меня, когда я поднялась.
– Сначала пожелаю доброй ночи Анри.
Девочка широко улыбнулась.
– Пожелай и от меня тоже. Он хороший, я это чувствую.
Пока я подбирала слова, Софи уже закрыла глаза и пробормотала сквозь сон:
– Доброй ночи, Тереза.
– Доброй ночи, Софи.
Наклонилась, поцеловала ее в щеку и погасила светильники. Проверила, заперта ли клетка, где постоянно шуршала опилками Лилит. – Видимо, переезд взволновал и ее, и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Вязкая чернильная мгла прокралась и в дом, лишь мерцало пламя в плафонах непотушенных в дальнем коридоре светильников, словно указывая путь. За время отсутствия мужа путь до кабинета я изучила так, что сейчас могла найти его с закрытыми глазами. Шла, повторяя рукой завитки на обоях, у двери задержалась лишь на миг, а потом постучала.
– Входи, Тереза.
– Откуда вы знаете, что это я?
Анри поднялся из-за стола, провел ладонями по волосам и потер виски.
– Узнаю тебя по шагам.
– Я топаю, как слоник?
– Скорее крадешься, как дикая кошка. А еще ты часто ведешь рукой по стене и шелестишь платьем.
Сколько же раз я здесь бывала – не перечесть. Искала подтверждение своим страхам. То, что могло помочь лорду Фраю в его работе: защитить Энгерию и Корону, а мне – близких. Но нашла только сейчас. Все, что мне нужно.
– Софи пожелала вам доброй ночи.
Он коротко улыбнулся.
– Спасибо. Она хорошая девочка.
– Про вас она сказала то же самое.
– Что я хорошая девочка?
Мы молча смотрели друг на друга – в последнее время таких вот «тихих» минут в наших отношениях становилось все больше. Но если рядом с ним мне так хорошо просто молчать, что же будет дальше?
– Что вы сказали мадам Арзе?
Директриса отказывалась отпустить Софи без оформления документов, но после разговора с Анри наедине почему-то изменила своей категоричности.
– Обещал оторвать голову. Воспользовался мужским обаянием… Это так важно?
– Нет. Вы сделали то, на что я не могла решиться целый месяц, за пару часов. Мне не хватило сил.
– Ты слишком полагаешься на свою силу. Иногда, чтобы принять решение, достаточно проявить слабость.
Я подошла ближе: тени под его глазами оказались не игрой освещения. Напротив, слишком глубокие для такого молодого мужчины. И слишком темные. Кажется, впервые в жизни я по-настоящему, отчаянно, искренне пожалела, что не родилась целительницей. Или хотя бы продолжением самой природы, как Лавиния. Хотелось обладать силой, пробуждающей и дарующей свет.
– Вы выглядите уставшим.
– Неважно.
– Важно, – еще один шаг. – Что с вами происходит, Анри? Почему я этого не чувствую?
Тишина. Только шелест занавесок и тонкие нити холода, протянувшие из окна свои щупальца.
– Потому что мгла для меня естественна. Она не причиняет боли.
– Но ваш приступ в Лигенбурге я почувствовала.
Стоило шагам стихнуть, как снова воцарилась тишина. Мы остановились в дюймах друг от друга.
– До первой стычки с Эриком в Лигенбурге я почти не использовал мглу. Учился ее чувствовать, познавал изнутри. Но стоит ей столкнуться с магией, обратного пути уже нет. Сила хэандаме – как зверь, который однажды отведал крови. Ему хочется больше, больше и больше.
– Ей нужна магия?
– Да.
– Но каждый всплеск мглы опасен.
– Не всплеск, а возрастание силы. Каждый раз поглощая магию, она становится сильнее. Сильнее, чем я способен выдержать сейчас, отсюда боль и жар. Ты чувствуешь болезнь, но сейчас я не болен, Тереза. Каждый новый выброс мглы провоцирует приступ и делает меня сильнее, чем дальше – тем больше. До полного выгорания.
– Это можно как-то остановить? – Я закусила губу.
– Можно замедлить, – Анри положил руку мне на спину, мягко направляя к креслу. – Или смягчить.
Так вот зачем ему понадобился эликсир.
– И вы нашли способ?
– Есть одно средство.
Под шорох платья мы одновременно сели за стол: я – со своей стороны, он – со своей. Наверное, нам так проще, когда нас разделяет хотя бы что-то.
– Не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
– Почему?
Взгляд пристальный и внимательный. Глаза полуприкрыты, обманчиво расслабленный захват пальцев на подлокотниках.
– Потому что в этом будет и моя вина тоже.
– Не хочешь чувствовать себя виноватой?
– Никто не хочет.
Всевидящий… вот что, что я несу?
– В таком случае постараюсь тебя не расстраивать. Я подготовил чеки для бала – достаточно, чтобы ты ни в чем себе не отказывала. Если понадобится что-то сверх, разберемся на месте.
Анри открыл верхний ящик стола и протянул мне конверт.
– Спасибо.
Наверное, нужно уходить. Во рту пересохло, руки и ноги словно превратились в свинец, медленно стекающий в кресло всей своей тяжестью. Кончики пальцев похолодели, как бывало во время пробуждения тьмы, а потом тело стало неожиданно легким, как накачанный горячим воздухом шар. Я поднялась, обошла стол и положила руки на окаменевшие плечи. По едва уловимому движению – резкому, хотя Анри и попытался его сгладить, повернувшись так, чтобы мне было удобнее, поняла: не ожидал. Для начала освободила волосы, стянув ленту. Мягко прошлась пальцами от кромки воротника к лопаткам – сжимая, разминая, поглаживая. Текла и переливалась под моими ладонями живая сила стальных мышц, напряжение отступало. Моя же кровь закипала огнем, невысказанные слова обжигали.
– Пойдемте наверх, – предложила я. – Вы же не будете против, если я на одну ночь отниму у вас половину кровати?
Анри запрокинул голову.
– А когда-то был?
Одно движение – и кресло врезается в стену. Мои запястья у его груди, теперь уже мне нужно запрокидывать голову, чтобы смотреть в глаза. Вот только захват непривычно нежен, а кольцо пальцев скорее согревает, чем обжигает. Дыхание скользит по шее шелковой лентой, от прикосновения губ сердце сбивается с ритма.
– Непростительно давно не носил тебя на руках.
– Разве? Кажется, это было…
– Непростительно давно.
Его сердце тоже колотится как сумасшедшее: чувствую всей ладонью, всей кожей и полыхающим отзывом браслета.
Глухие шаги и мечущиеся по стенам тени.
Звенящая тишина спящего холла, разбиваемая нашим дыханием и шелестом скользящего по перилам подола. Прерывистые, между вдохами и выдохами поцелуи, от которых горят губы. Глухой стон, рождающийся в его груди, прокатывающийся по телу безумием возбуждения, когда я слегка прихватываю кожу на шее зубами и тут же ласкаю укус языком.
В спальне мужа свежо. Слишком мало времени прошло после возвращения Анри, комната еще не ожила, но все равно здесь все пропитано его запахом. И подушки, на которые он отбросил мой халат. И атлас простыней, скользящий прохладой по коже, когда я села на кровать. Воздух был напоен ароматом лаванды, а на губах, сливающихся с моими, пламенел горьковатый травяной вкус.
Вкус эликсира его жизни.
Анри потянулся к пуговицам рубашки, но я перехватила его запястья.
– Позвольте мне.
Искра удивления растворилась в сумасшедшем, яростном пламени. Его взгляд ласкал разгоряченное тело, и от невесомых призрачных прикосновений твердели соски. Пуговицы все не кончались, выскальзывали издевательски медленно – могли бы и быстрее, но зачем? Есть что-то проникновенно-нежное в том, чтобы повторять их путь губами, пальцами и ладонями. И я повторяла. Стянула рубашку, отбросила в сторону, потянулась к темно-коричневому соску и мягко накрыла губами, содрогнувшись от бережно-острой ласки, сполна отразившейся во мне-в нем-в нас.
Хотелось откинуться на спину, оплести мужчину, что сейчас сидит рядом, руками и ногами. И отдаваться – самозабвенно, до сбившегося дыхания и рваных грудных стонов. Вместо этого толкнула его на спину, целовала сильные плечи, широкую грудь и подтянутый сильный живот горячо, жестко. Пальцы мужа сжались на моих ягодицах, подтягивая, заставляя прогнуться, ладони скользнули между ногами. Терялась под движениями пальцев, всхлипывала сквозь сбивающееся дыхание, спустилась ниже – туда, где дорожка пшенично-медовых волос уходила под брюки. Расстег