Как уже было сказано, с годами разум леди Тремейн начал сдавать, всё глубже погружаясь в горькую раскалённую лаву ярости и отчаяния. Единственным смыслом своего существования она видела теперь возможность выдать замуж хотя бы одну из своих дочерей – это, как надеялась леди Тремейн, могло бы вытащить их всех из нищеты, в которой они увязли уже по самое горло.
Постепенно менялись и Дризелла с Анастасией. Пока их мать всё глубже погружалась в безумие, сёстры всё сильнее начинали сожалеть о том, как они обращались с Золушкой. Теперь Дризелла и Анастасия смотрели на прошлое уже не детским, но женским, взрослым взглядом. Они до поздней ночи засиживались вдвоём, разговаривая о своём детстве и пытаясь сложить вместе отдельные осколки воспоминаний. Постепенно сёстры начинали понимать, что совсем не так ужасно вела себя Золушка по отношению к их матери, как они думали тогда, годы и годы назад. Ведь в конечном счёте и Золушка, как и они сами, была лишь марионеткой в руках своего жестокого, страшного отца. Но этим самым поразительным открытием, которое сёстры сделали во время тех ночных бесед, они ни за что не решились бы поделиться со своей матерью. Ни за что. Впрочем, и свои попытки заставить мать посмотреть на всё, что было, поставив себя на место Золушки, её глазами, сёстры давно уже оставили, поняв, что это бесполезно и только вызывает у матери новый прилив ярости. Так что секреты свои сёстры от матери хранили и делали то, что она им приказывала. Надевали, как она велела, белые свадебные платья, когда вали разговаривать с ней, и терпеливо выслушивали её бред. Но всему наступает предел, и настал такой момент, когда Анастасия и Дризелла слишком уже устали жить словно пара призраков в замке с привидениями и решили наконец постоять за себя. Да, битву за рассудок матери они проиграли, но побороться за своё будущее всё ещё могли.
Поначалу тот день казался самым обычным в бесконечной череде одинаковых, неразличимых дней. С утра леди Тремейн сидела в мрачной гостиной своего замка. В комнате было темно, лишь отдельные острые лучики света проникали сквозь проеденные молью дырки в плотно задёрнутых шторах. В лучах света плавали пылинки и серебрилась паутина.
Леди Тремейн по своему обыкновению громко разглагольствовала, причитала, спорила сама с собой, а когда их мать была в таком состоянии, Анастасия и Дризелла старались всячески избегать её. Они сидели в своих комнатах наверху, но и туда, к сожалению, долетал материнский голос, эхом отдаваясь в пустом лестничном колодце.
– Я всё испортила, – причитала леди Тремейн. – Я погубила свою жизнь и жизни моих дочерей. А всё ради кого? Ради человека, в сердце которого хватало места только для его покойной жены и любимой дочери. А для меня и моих девочек там места не было, ты понимаешь меня?
Это она говорила, обращаясь к лениво развалившемуся у неё на коленях пухлому чёрно-белому коту.
– И мы оказались заточёнными в этом доме с тех пор, когда эту ужасную Золушку увёз отсюда принц. Увёз и сделал её своей невестой. Невестой, представляешь? А между тем в королевском замке должны были жить мои дочери и я, а не эта жеманная глупая кукла!
Кот моргнул, своими круглыми янтарными глазами и приготовился дальше слушать свою хозяйку.
– А ведь она была сумасшедшая, совершенно безумная девчонка! С мышами разговаривала, наряды им шила, шляпки, жилетки разные. Кошмар! Мерзость! Интересно было бы знать, нравится ли королю, что его королева наводнила их замок мышами? Этими гнусными грязными тварями?
– С кем это ты разговариваешь, мам?
Это была Дризелла. Она стояла, держась в тени, избегая солнечных лучиков, падающих сквозь дырки в шторах.
Леди Тремейн прищурилась, пытаясь разглядеть свою дочь.
– Выйди на свет, моя дорогая, чтобы я могла тебя видеть, – сказала она. Дризелла осталась стоять, застыв на прежнем месте как статуя. Опасалась показаться матери. – Делай, что тебе сказано, Зелла! Выходи немедленно и не изображай из себя привидение! – Дризелла медленно, неохотно сделала шажок вперёд. – Давай, давай! Я всю тебя видеть хочу, а не только носки твоих туфель!
И тут леди Тремейн вдруг стало ясно, почему её дочь держится в тени.
– Ах, вот оно что! – сердито воскликнула леди Тремейн, моментально покраснев от гнева. – Ты что, забыла, о чём мы столько раз договаривались, Зелла?
– О том, чтобы я не спускалась вниз не одетой как подобает! – испуганно ответила юная женщина.
– Вот именно! А теперь немедленно ступай наверх и приведи себя в порядок!
– Мама, прошу тебя! Не заставляй ты меня носить это белое платье! – умоляющим тоном попросила Дризелла, но её слова лишь ещё сильнее рассердили мать.
– А как ты собираешься привлечь внимание своего будущего мужа, если не будешь одета как подобает? – возмущённо воскликнула леди Тремейн. Усиленный эхом, её голос раскатился по всему дому, потревожив мирный покой многочисленных чёрно-белых кошек, обитавших в этом заросшем плющом и покрывшемся плесенью замке. Они недовольно завозились, зашипели и разбежались по углам. Досыпать. – Немедленно поднимись к себе и оденься! – Дризелла продолжала упрямо стоять на месте, уставившись на носки своих туфель, а её мать тем временем продолжала кричать. – Зелла! Иди! Я не желаю тебя видеть до тех пор, пока ты не сменишь платье! И пришли сюда свою сестру!
Дризелла со вздохом повернулась и пошла прочь. Хозяйка дома мрачно следила за тем, как её дочь исчезает, поднимаясь по ступеням лестницы.
– Глупая девчонка! – швырнула ей вслед потёртую бархатную подушечку леди Тремейн. – Прости, дорогой, – сказала она перепугавшемуся коту. – Ну-ну, успокойся, Люциферчик. Испугался, да? Ну, иди к своей мамочке. – Кот медленно, вальяжно вернулся к своей хозяйке. – И не смотри на меня так, пожалуйста. Не нужно. Я ведь извинилась уже, правда? Скажи лучше, что нам делать с этими девчонками, которые не желают носить свои лучшие платья, отказываются искать мужей, чтобы мы могли выбраться из этого убожества, в котором оказались?
– Мам, ты что, опять с кошками разговариваешь? – это была Анастасия. Длинные рыжие растрёпанные пряди волос странным, слегка пугающим образом обрамляли её бледное, как чистый лист бумаги, лицо, на котором пылали намалёванные алой помадой губы. – Ты же помнишь, что это не Люцифер, да? Он умер много лет назад.
– Как ты смеешь говорить, что мой сладенький малыш умер? Ты же вот жива, не так ли? – Леди Тремейн погладила надменного чёрно-белого кота, делая вид, что не замечает больше стоящей перед ней дочери. – Не слушай эту глупую девчонку, Люцифер. Хороший мой.
– Мама, мы уже не раз говорили с тобой об этом. Этот кот всего лишь похож на Люцифера. Тоже чёрно-белый.
– Анастасия! Сколько раз тебе повторять, что я назвала котика в честь его отца? И перестань обращаться со мной словно со слабоумной! – Лицо леди Тремейн перекосилось от гнева, но тут же разгладилось, когда её взгляд остановился на свадебном платье, в котором была Анастасия. Точнее, на том, во что оно превратилось. – Девочка моя дорогая! Нет, ты только взгляни на себя! Ты прелестна, неотразима! Стася, ты станешь нашей спасительницей, потому что ты не такая, как твоя упрямая, ужасная сестра! А где она, кстати? Зелла! Зелла! А ну иди сюда сейчас же!
С лестницы медленно спустилась Дризелла в таком же белом платье, как и её сестра, с припухшими, покрасневшими от слёз глазами и размазанной по щекам тушью.
– А вот и ты, Зелла! Прекрасно, прекрасно! Красавица ты моя! – не переставала восхищаться леди Тремейн своими дочерями, стоявшими перед ней в своих потрёпанных, заляпанных жиром и грязью подвенечных платьях, с одинаково бледными, нездоровыми лицами, много лет уже, казалось, не видевшими солнечного света. – Нет, вы только взгляните на моих милых крошек! Куколки! Ну просто живые фарфоровые куколки!
– Да перестань ты, мам. Это несерьёзно.
– Что значит несерьёзно, Зелла? Скажи, Люцифер, разве мои дочери не само совершенство, а? Как ты считаешь? – Кот лениво моргнул своими янтарными круглыми глазами. – Ну вот, видите? Люцифер тоже считает, что вы восхитительно выглядите! И любой мужчина, который войдёт в этот дом, то же самое скажет!
– Мама, не надо! – в один голос воскликнули девушки. – Лучше позволь нам постирать эти платья!
– Ага, постирать! А пока они будут сохнуть, эти платья, в дом может зайти молодой человек, и тогда эти дурочки упустят свой шанс выйти за него замуж, ты согласен со мной? – доверительно обратилась леди Тремейн к коту, нежно почёсывая его за ушком. – Никогда! – рявкнула она, обращаясь теперь к своим дочерям.
– Мама, молодые люди в наш дом не заходят. Сюда вообще никто много лет уже не заглядывал, – сказала Анастасия. – Ты хоть знаешь, что говорят о нас в деревне? А что должна думать о нас королева Золушка каждый раз, когда узнаёт о том, как ты ведёшь себя, получив очередную посылку из дворца?
– Не смейте произносить при мне имя той предательницы! – моментально взорвалась леди Тремейн. – Никогда! Поняли? – Она вновь переключила своё внимание на кота и нежно заворковала ему: – Мой красавец, хороший мой, любимый, единственный. Ну скажи, что нам делать с этими неблагодарными девчонками? Бесконечно жалуются на прекрасные платья, которые я им купила, потому что не перестаю надеяться, что девочки выйдут наконец замуж и вытащат нас из этой тюрьмы. А они ещё пытаются при каждой возможности защищать – нет, ты слышал? Защищать! – эту ужасную Зол... ну, ты сам понимаешь кого.
– Но послушай, мама! Ведь если бы мы обратились к Золушке, сказали ей, как мы раскаиваемся в том, что с ней делали, то она, очень может быть, простила бы нас и предложила свою помощь, – сказала Анастасия.
– Да, мама, да. Я уверена, что она простила бы нас. К тому же и предавать тебя она вовсе не хотела, я уверена в этом. Ведь Золушка была тогда совсем ещё ребёнком и просто не понимала по-настоящему, что она делает, – добавила Дризелла.
– Как вы смеете защищать и оправдывать передо мной эту... эту... – резко повернула к ним голову леди Тремейн. – И это после всего, что она с нами сделала! Ведь это из-за неё мы оказались запертыми здесь! Я не желаю больше слышать о ней! Не желаю! Никогда! – и моментально вновь переключила всё внимание на своего любимого кота. – Ох, Люциферушка! Ну что мне делать со своими доченьками, а? Я последние гроши на них трачу, самые лучшие подвенечные платья им покупаю, а что получаю в ответ, ты слышал? А, вот то-то и оно. Ума не приложу, что мне делать?