Так и было. Но тогда для Мэдди это было чем-то вроде светской беседы с неевреями, которые пытаются разобраться в связях, пронизывающих еврейскую общину. О, она трещала как сорока. Ее бабушка и моя мать были знакомы – думаю, почти любая женщина в северо-западном Балтиморе, у которой есть меховая вещь, знает Файнов. К тому же много лет назад я училась в одной школе с ее отцом. Как-то раз он пригласил меня на танцы. Теперь ей было неловко вспоминать, с какой легкостью она рассказала им все это. Интересно, сочли ли они что-то из этого важным? И ей даже не пришло в голову удивиться тому, что на следующий день ее и Джудит допрашивали по отдельности.
– Впрочем, серьезная подозреваемая из тебя бы не вышла, – добавил Ферди, что отчего-то задело еще больше.
Как же получилось, что Мэдди досталась лишь эпизодическая роль в истории, которая вообще бы не состоялась, если бы не она? Разумеется, не хочется, чтобы о ней писали в газетах или говорили по телевизору, потому что тогда журналистам надо будет объяснять, кто она такая – а кто она? Женщина, проживающая отдельно, бывшая жена такого-то, отлученная (против воли) мать такого-то. Кто такая Мэдди Шварц? Она не могла заявить, что это она обнаружила тело Тэсси Файн, потому что тогда неминуемо был бы задан этот вопрос.
Она хорошо осознавала все это, когда, возвращаясь домой с прогулки на следующий день, обнаружила на крыльце своего дома грузного мужчину в тренчкоте и шляпе.
– Боб Бауэр, – сказал он, протянув ей руку.
– Я знаю, кто вы, – ответила она. Автор популярной колонки в «Балтимор стар». К которой прилагался его нарисованный пером привлекательный портрет.
– А вы…
– Мэдлин Шварц.
– Вас-то я и ищу.
– Могу спросить, зачем?
– Думаю, вы знаете… послушайте, не могли бы мы пройти к вам? Я шел сюда пешком, и мне пришлось идти в гору. Толстяку вроде меня это тяжело.
– Я бы не назвала вас толстым, – сказала она.
– Что ж, тогда я не знаю, как меня вообще можно назвать.
Чувствуя себя очарованной и понимая, что он нарочно старается ее очаровать, она впустила его к себе и предложила ему воды. Поднявшись в ее квартиру, находящуюся на третьем этаже, он дышал тяжело, с присвистом.
– У вас симпатичная квартира, – заметил он. – Я чуть было не отправился по другому вашему адресу, но мой источник указал мне на мою ошибку.
– По другому моему…
– Туда, где вы жили прежде.
Мелькнула мысль, что он имеет в виду Джист-авеню, но потом сообразила, что он чуть не явился в дом, где по-прежнему жили Милтон и Сет. Хорошо, что этой катастрофы удалось избежать, подумала она, потом решила, что ей не стоит смотреть на это под таким углом. Она же не сделала ничего плохого. К тому же было бы неплохо, если бы Сет узнал, что его мать обнаружила тело Тэсси.
– Мы с мужем разводимся, – сказала она.
– Такое случается и в самых лучших семьях. Я подумал, широкой публике было бы интересно почитать историю о том, как вы и ваша подруга нашли тело Тэсси Файн. Эту историю стоило бы рассказать, вы не находите?
Часть ее очень хотела сказать «да». Но тогда раскрылось бы слишком многое. Не только нынешнее положение дел, но также и ход мыслей, который привел ее в парк Силберн Арборетум. Мэдди вдруг показалось, что она не сможет объяснить, что привело ее туда, где было спрятано тело Тэсси, если не расскажет о неистовых ласках, которыми она когда-то обменивалась с парнями как раз в том месте. Она опасалась, что даже если предложит ему подчищенную версию тех событий, то в конце концов все равно выложит все. И о Ферди, и о том, как она притворилась девственницей в первую брачную ночь, а может быть, даже скажет, кем был тот мужчина, из-за которого пришлось притворяться, раскрыв секрет, хранимый столько лет.
– Мне не нужна огласка, – сказала она.
– Мы могли бы упомянуть только ваше имя, – ответил он.
Мужчина излучал доброту и вел себя вежливо, но было видно, что он упорен и цепок, как бульдог. Не получив желаемого, ни за что не отстанет от нее и не встанет со стула на ее кухне, несмотря на то, что на нем все еще надеты шляпа и пальто.
– Я не обязана с вами говорить – я это знаю. Мой муж адвокат.
Он улыбнулся.
– Конечно, не обязаны. Закон не обязывает вас что-то мне говорить. Но люди хотят знать эту историю, и в ваших силах ее рассказать. Неужели вам не хочется?
Она позволила себе нарисовать в воображении этот момент. На нее были бы устремлены все глаза. Какие чувства она бы испытывала, если бы это произошло? И почему ей так хочется узнать? Но нет, если это и произойдет, то не так, решила Мэдди. Она помнит предостережение того патрульного.
Но у нее было такое чувство, словно она должна что-то дать этому репортеру. Почему? Вряд ли можно понять. Однако она знала – когда появляется кто-то, кому нужно что-то получить от нее, она чувствует себя обязанной помочь. Впрочем, это как воспитание детей. Их можно дезориентировать. Подсунуть здоровую еду вместо конфеты или леденца на палочке, которые они хотели съесть, и убедить их, что им с самого начала хотелось именно этого.
– Главная в этой истории не я, – сказала она. – А продавец из зоомагазина.
– Откуда вы это знаете? Ведь его не арестовали.
Она не могла ответить ему: Я это знаю, потому что об этом мне рассказал любовник. И вместо этого сказала:
– На теле имелось кое-что такое, о чем полиция умалчивает. Они ожидают результатов экспертизы. Когда их получат, вероятно, арестуют продавца.
Он явно был впечатлен. И, что еще важнее, кажется, теперь он больше не интересовался ею самой.
– Мне неприятно задавать этот вопрос – и мы все равно не смогли бы напечатать такое в газете, – но считает ли полиция, что это было преступление на сексуальной почве?
Она не знала ответа, но чувствовала какое-то странное желание защитить Тэсси Файн.
– Нет, – сказала она. – Но это точно он. Увидите.
Он приподнял шляпу.
– Миссис Шварц, вы очень мне помогли.
– Вы же не станете упоминать мое имя, не так ли?
Он улыбнулся.
– Нет, ведь я даже не могу назвать вас своим источником. Но, заливая уши друзьям в офисе, я могу сказать им, что обладаю информацией, полученной из первых рук? Она ведь из первых рук?
Мэдди точно не знала, что в этом контексте значит «из первых рук», но все равно кивнула.
Колумнист
У меня своя колонка. Мне не нужно выискивать сенсационные новости и беспокоиться, что кто-то опередит. Теперь я, в общем-то, нечасто занимаюсь именно новостями. Считается, что это особая честь – достичь в журналистской профессии таких высот, когда можешь оставаться над схваткой, когда тебе разрешено читать мораль или же просто делать маленькие зарисовки из собственной жизни. Именно этим я в основном и занимаюсь. Пишу о жизни в пригородах – о моей жене, о детях. Но иногда начинаю думать, что надо бы написать о чем-то ином. Г. Л. Менкен[51] прославился не потому, что писал забавные скетчи о своей жене. Если ты журналист и работаешь в Балтиморе, то равняться тебе следует именно на него. И не только на Менкена, но и на Джима Бреди[52] и, возможно, Рассела Бейкера[53], хотя я помню то время, когда он только начинал писать и, освещая работу ночной смены балтиморской полиции, ничего собой не представлял.
Следовало написать про Тэсси Файн. И разузнать детали. Проще всего было бы поговорить с ее родителями. Они бы открыли мне дверь. Так поступают почти все. Если в газете каждый день печатают шарж на тебя, люди становятся более склонны тебе доверять. Разве может быть какой-то вред от беседы с таким, как я? Ведь я всего лишь смешной рисунок, который ожил.
Я много об этом думаю. Об ожившем шарже.
Короче, я заливал уши Диллеру, нашему репортеру, который освещает ночную работу копов и занимается этим уже так долго, что он больше коп, чем репортер. Второго такого нелюбопытного человека я не встречал. В газетах работает куда больше таких малых, чем вы можете себе представить. Если бы можно было научить пса носить фетровую шляпу и везде таскать с собой блокнот, он бы делал свою работу именно так, как ее делает Диллер, лающим голосом сообщающий по телефону ночному литературному обработчику: Девочка, мертвая. Обнаружена рядом с Силберн-авеню. Никто пока не арестован. Источники подтверждают: это Тэсси Файн. Но иногда бывает, что Диллер знает кое-что, не осознавая, что он это знает, и именно он описал мне двух женщин, которые присутствовали там, где найдено тело. У меня и сейчас есть достаточно источников среди копов, так что мне удалось выяснить имя одной из них.
Отправляюсь к ее дому на Катидрал пешком, поскольку всегда забываю, как холмист наш город, если идти на север от гавани, где располагается здание «Балтимор стар». Это не плохой район, но и назвать его хорошим тоже нельзя. «Что приличная девушка делает в такой дыре?» – хочется мне сказать, когда я вижу, как она подходит по улице к своему дому. В своей одежде, выдержанной в стиле битников[54], кажется молодой, но, когда подходит ближе, вижу, что не так уж и молода. Но все равно выглядит бодрой и свежей, как сегодняшний ветерок, который больше напоминает раннюю осень, чем конец зимы. Похожа на мою жену, на мою настоящую жену, а не на ту женщину, на которой я женат сейчас. То есть я женат на одной и той же женщине уже почти двадцать семь лет, но это уже не тот человек, с кем я познакомился в Квинси, Пенсильвания, когда мы оба учились в старшей школе. И сам я тоже уже не тот. Не могу ее винить, ведь сам Иов не сумел бы выдержать то, через что прошли мы.
Меня шокирует нежелание этой дамы говорить со мной. Все хотят поговорить с Бобом Бауэром. Но она играет честно и сообщает мне кое-что получше. Надо полагать, подслушивала разговоры копов на месте обнаружения тела, а может, кто-то из патрульных что-то сболтнул. Когда перед тобой такая хорошенькая женщина, может возникнуть желание похвастаться и покрасоваться. В общем, звоню одному знакомому детективу, который всегда был добр ко мне. Возможно, из жалости, но я не против. Заслужил. Прошу его встретиться со мной в баре, где мы не наткнемся на других копов и репортеров, и мы встречаемся «У Алонсо» на Колд-Спринг-лейн.