– Это Марджори Шварц, – сказал Диллер.
– Мэдлин, – поправила его она. Может, протянуть им руку, подумала она, но решила, что рука нестерильна. – Надеялась поговорить с вами о Клео Шервуд.
– Ах да, Леди в озере[77], – отозвался патологоанатом, и Мэдди подумала, что ей нравится это прозвище. Возможно, если использовать его, оно облагородит, очеловечит историю Клео Шервуд, как прозвище «Крестик-нолик» придавало какое-никакое достоинство жертвам этого убийцы.
Патологоанатом подвел ее к холодильным камерам и начал беспорядочно выдвигать их, как будто ему было неизвестно, в какой лежит тело Клео. Мэдди увидела мужчину с колото-резаными ранами, несколько ничем не примечательных тел и наконец то, ради которого пришла. К горлу подкатила тошнота, но она смогла сохранить самообладание.
– Ее… лицо, – проговорила она. Это едва ли можно было назвать лицом, и цвет его не был ни белым, ни коричневым, а серым и пятнистым. – Мать видела ее такой?
– Опознала сестра.
Как, хотела спросить Мэдди. Но вместо этого спросила:
– Что именно с ней произошло?
– Труп пять месяцев пролежал в воде, а это не шутки. Мы смогли установить, что она не утонула и у нее нет костных травм.
– Нет, я о другом. Это же не может быть ничем иным, кроме убийства, не так ли? И как иначе ее тело могло попасть в фонтан?
– Это не наше дело, – ответил патологоанатом. – Мы должны установить причину смерти, но пока не удалось.
– Каковы варианты?
– Гипотермия, переохлаждение. Может, застряла в фонтане – первого января, в тот день, когда ее последний раз видели живой, было тепло.
– Вы думаете, она подплыла к фонтану, будучи полностью одетой – она ведь была полностью одета, не так ли, – и залезла в него?
Он заглянул в свой отчет и прочитал:
– «Покойная была одета в леопардовые брюки, красное шерстяное полупальто и зеленую блузку». – Затем поднял глаза. – Вы бы удивились, узнав, что творят пьяные. Не говоря уже о наркотиках – тут можно ждать всего.
– Вы говорите об ЛСД? – Мэдди читала жуткую статью в «Тайм».
– В Балтиморе? У нее? Нет, тут речь, скорее, о героине.
– Клео Шервуд была наркоманкой, сидевшей на героине?
– Я этого не говорил. Мы не можем знать.
Мужчины смотрели на нее, оценивали, ожидая, что она сорвется. Мэдди повернулась к Диллеру.
– Уже почти полдень. Не хотите пообедать? Умираю с голоду.
Он повел ее в закусочную напротив.
– Когда-то владельцем этого заведения был отец Крошки Рута[78], – сказал он.
Мэдди затошнило при виде блюд в меню – скрэппл[79], мясная башенка, – но она решила, что сегодня будет уплетать за обе щеки или, во всяком случае, сделает вид. Она привыкла притворяться своей в доску, женщиной, которая любит побаловать себя жирной калорийной едой, и заказала сэндвич с мясом, помидорами, салатом и майонезом и картошку фри, зная, что лишь слегка притронется к нему, после чего будет просто возить по тарелке, кроша на мелкие куски. Когда Диллер заказал пиво, она заказала тоже.
Мэдди решила, что он ненаблюдателен, но он заметил, как мало она ест.
– Неважно себя чувствуете?
– Пытаюсь похудеть, – сказала она. – Некоторые женщины едят творог. А я заказываю что хочу, но съедаю всего несколько кусочков.
Они ели – он ел – молча.
– Вы говорили с ее семьей?
Вопрос явно озадачил его.
– С чьей?
– С семьей Клео Шервуд. Леди в озере.
– Зачем?
– А почему нет? Разве не так вы поступаете, когда кто-то умирает?
Он доел бургер и вытер рот салфеткой. Он не мужлан. Манеры его не хуже, чем у Мэдди, а то и лучше. Рубашка белоснежная, чисто выбрит, пиджак из полосатой льняной ткани безупречен.
– Она цветная.
– И что с того?
Похоже, он воспринял этот вопрос всерьез; возможно, потому, что тот был ему непривычен.
– Когда умирают цветные, важными новостями такое не назовешь. Это даже вообще не новости. Собака кусает человека, ну и что? К тому же вы слышали, скорее всего, речь о наркотиках. Обдолбалась и решила, что может поплыть к фонтану.
– Но она умерла, можно сказать, у всех на виду. И при этом загадочной смертью.
– Поэтому-то и обратили внимание, когда ее нашли. Но «Афро-американ» уже испробовал все возможные подходы. Она просто девушка, которая отправилась на свидание с плохим парнем. Из этого ничего не выжмешь. Насколько мне известно, она встречалась со множеством парней.
– Множество – это сколько?
– Не знаю. Я просто… – Он старался выбирать выражения. – Просто повторяю, что слышал. Есть такие женщины, девушки легкого поведения. Так они зарабатывают на оплату жилья. К тому же она работала в этом клубе, «Фламинго». Это что-то вроде суррогата «Плейбой-клуба», для тех, кому настоящий не по карману. Девушки в откровенных нарядах, подающие клиентам разбавленные напитки, второразрядные музыкальные группы. И владелец этого заведения держит проституток, это знают все.
Мэдди подумала о том, что ей пришлось увидеть, о разложившемся теле, которое когда-то было Клео Шервуд. Природа жестока. Когда четыре года назад умерла Мэрилин Монро, люди говорили, что ее сгубило увядание красоты и что она хотела, чтобы после нее осталось красивое тело. Но никому не удается оставить после себя красивое тело. Даже если смерть не сопровождалась травмами, по прошествии нескольких часов только бальзамировщику под силу придать телу презентабельный вид. С каждым днем Мэдди становится чуть менее красивой, чем день назад. Каждую минуту она умирает.
Монро было тридцать шесть, когда она умерла. Мэдди оставалось несколько недель до тридцать седьмого дня рождения, когда она решила жить.
– А если я отправлюсь к ее родителям и поговорю с ними?
Диллер пожал плечами.
– Это было бы как-то нехорошо, особенно если не получится материал, который напечатают, однако, полагаю, вы можете делать что хотите, если босс не против. Но, если ищете материал для очерка, почему бы вам не обратиться к медиуму?
– К кому?
– К медиуму. К ясновидящей, спириту, или как там правильно. Родители Шервуд обращались, чтобы она определила, куда подевалась дочь. Вы могли бы использовать это, чтобы написать очерк. Та заявила, что видит зеленое и желтое, но в фонтане нет ничего желтого, а из зеленого только водоросли, да и тех не было, когда Клео Шервуд пропала. А бармен к тому времени уже сообщил полиции, что она в зеленой блузке, так что это была не новость. Готов поспорить, если вы сегодня попросите медиума объяснить эти ее слова, она заявит, что лицо Шервуд было повернуто к солнцу – неправда – или что на берегу озера росли нарциссы, но их там не было, в январе-то. – Он рассмеялся и так хохотал, что едва мог говорить. – Только не звоните ей перед тем, как прийти, потому что… – он хлопнул себя по колену, – потому что сама она наверняка не сможет увидеть, что вы собираетесь явиться.
Легавый
Я знаю, что за глаза мои коллеги называют меня Легавым и говорят, что я больше коп, чем репортер. Что не умею писать и только поэтому, проработав газетчиком тридцать лет, остаюсь репортером криминальной хроники. Что, если журналист серьезно относится к карьере, он не станет долго писать на полицейские темы. Эта молодая кобылка воображает, будто сможет сделать карьеру, написав о какой-то там мертвой негритянке. Никакого соображения. Даже в «Стар», которая даже не пытается стать такой же расфуфыренной, как «Бикон», имеющая корпункты за границей и содержащая в Вашингтоне штат из восьми человек, криминальная хроника считается промежуточной станцией, где никто особо не задерживается.
Пятидесятидвухлетний репортер криминальной хроники – это феномен. В глаза остальные репортеры криминальной хроники называют меня «патриархом» и делают вид, будто восхищаются. А на самом деле пытаются переманить мои источники, считая, что смогут использовать их лучше. Но эти источники работают со мной именно потому, что я никуда не собираюсь уходить. Молодые ребята в два счета выдали бы кого-нибудь из них. Я неформально общаюсь с полицейскими, хожу на крестины их детей, на барбекю, проводимые Братским орденом полиции, наравне с копами покупаю на всех выпивку в барах, которые они предпочитают.
В полицейском управлении я чувствую себя счастливым. У меня всякий раз обрывается все внутри, когда приходится бывать в редакции, если не считать тех случаев, когда являюсь за зарплатным чеком или получаю деньги в счет служебных расходов. Это единственные основательные причины для моего появления в «Стар».
Мой отец работал в газете в Филадельфии, он был колумнистом, легендой. Джонни Диллер. Он был Джонатан, а я Джон, ошибка в свидетельстве о рождении, так что я не Джонатан-младший и никому не позволяю называть меня Джонни. Мне, само собой, хотелось заниматься тем же, чем занимался мой отец. Казалось, что это круто. Люди вели себя с ним так, будто он особенный, потому что его имя регулярно появлялось на первой полосе. Я попал в «Стар», потому что учился в Университете Джонса Хопкинса и редактировал тамошнюю газету «Бюллетень». Всегда полагал: когда-нибудь вернусь домой, в Филадельфию, как колумнист или там политический обозреватель.
Была только одна проблема – я не умел писать. То есть да, могу складывать предложения в нужном порядке, но утратил дар, который был когда-то. Не знаю, как объяснить. Система в газетах устроена так, что поначалу ты не должен ничего писать. Отправляешься на место преступления, находишь телефон-автомат, звонишь в редакцию и сообщаешь факты литобработчику. В вечерней газете у тебя нет времени вернуться в редакцию и сдать написанный материал. И ты выучиваешь расположение всех городских телефонов-автоматов, поскольку работать приходится из них.
Отправившись на первое убийство – это было на третий день работы, – я с превеликим тщанием написал статью в блокноте, полагая, что продиктую ее и таким образом избавлю обработчика от лишнего труда. Он устроил мне разнос. Я не экономлю его время, а зря растрачиваю его, заявил он, потому что моя писанина никуда не годится.