Но тогда уже оказалось поздно. Право выбора уже было отнято у меня, а я об этом даже не подозревала.
В три часа ночи первого января я подошла к своему шкафу и выбрала одежду для свидания, удостоверившись, что среди выбранных вещей нет шмоток Летиши. Мы одалживали одежду друг друга, но моя была намного, намного лучше. Это было не первое мое ночное свидание, к тому же на праздники я всегда оставалась одна. Считала это чем-то вроде своей второй смены. Мой мужчина был щедр, но мне всегда требовалось больше, а торча за барной стойкой, я не получала тех чаевых, которых была достойна, и кто тут виноват? Все знали, что у меня бывают ночные свидания. Все, кроме него. Надеюсь, он так ничего и не узнал, но уверена, что те, кто хотел настроить его против меня, сделали так, чтобы узнал.
Я засунула меховой палантин поглубже в шкаф, положив его в мешок из химчистки, как будто зима уже подошла к концу. И для меня она действительно закончилась. Для меня все закончилось. Я жила не в самом благополучном районе, в не очень-то хорошей квартире, несмотря на вид на парк и озеро. Полагаю, эти дома на Друид-Хилл когда-то были шикарными – тогда в них жили белые, но это было давно. Такова история нашего района, такова история всего мира. Белые всегда успевают убраться вовремя – они чуют, когда полетят водопроводные трубы, когда испортится проводка и случится короткое замыкание. Взять хотя бы тебя, Мэдлин Шварц: скорее всего, ты считала, что как раз вовремя избавилась от своего брака.
Я затолкала свой меховой палантин в самую глубину своего шкафа и отправилась на свидание, хотя живот подводило от страха. Но надо было идти. Конец уже был написан, и не в моих силах было что-то изменить.
Полтора месяца спустя, когда мать уговорила домовладельца пустить ее в нашу с Летишей квартиру, она нашла палантин и поняла, что я любила его. Отнесла его ясновидящей, и та уткнулась лицом в бледно-розовую шелковую подкладку, гладя белый мех. Это кролик, но она объявила его горностаем, что ясно говорит о том, чего стоит женщина, утверждавшая, будто видела последние часы моей жизни. Зеленое и желтое, как же. Да, на мне была зеленая блузка, но желтого там не было вообще. Если не считать трусости[85] мужчины, который решил, что я должна умереть, но не соизволил сделать все сам.
Июнь 1966 года
Джудит Вайнштейн собиралась съесть ложку куриного супа с креплах[86], когда Мэдди рассказала ей о своем визите к мадам Клэр. Джудит, помешанная на чистоте, не пролила из ложки ни капли супа, но ее приятно удивили недавние похождения Мэдди.
– Я ходила в морг и видела тело Клео Шервуд. А затем нанесла визит ясновидящей, к которой обращалась ее мать.
– Вы об этой мертвой негритянке? Той, которая работала в клубе Шелла Гордона?
– Во «Фламинго». Ты об этом заведении? Кто такой Шелл Гордон?
Джудит фыркнула, хотя это было более похоже на кошачий чих, сдержанный и аккуратный.
– Стюарт Гордон по прозвищу Шелл[87]. Мелкая рыбешка, пытающаяся стать крупной, как Уилли Адамс[88], которого он и боготворит, и ненавидит.
– Кто они такие? Я никогда не слышала ни одного из этих имен.
– Я же тебе говорила, тебе надо вместе со мной сходить в Демократический клуб. Это интересно. Хотя большую часть того, что я об этом знаю, мне рассказал дядя Дональд. Шелл Гордон хочет стать закулисным политическим воротилой, как Адамс. Он раздает кучу денег в день выборов.
– То есть?
Джудит сделала глоток своего супа, хотя странно было выбирать в меню суп в такой жаркий день. Супы в «Сабарбан Хаусе» были хороши, но сегодня Мэдди решила побаловать себя и заказала бейгл с копченой лососиной и сливочным сыром и диетическую колу. На этой неделе пришлось много ходить, к тому же Ферди она нравилась такой, какая есть.
– Таким образом обеспечивается явка тех избирателей, которые голосуют за твоего кандидата.
– Но ведь это противозаконно – платить людям за то, чтобы они голосовали как кому-то нужно.
Джудит улыбнулась, довольная тем, что в недавно зародившейся нежной дружбе она может сыграть роль более информированной подруги.
– Людям платят не за конкретное голосование, а за то, что они вообще приходят голосовать, наращивая явку.
– Не вижу разницы.
– Да, в конечном итоге разницы может и не быть.
Мэдди не интересовала политическая кухня. Она разыскала Джудит, поскольку ей нужна была наперсница, которой можно рассказывать о работе. Ферди для этого не годился – он или скучал бы, или был бы шокирован, поведай она о своих похождениях – о визите в морг, о том, что побывала в негритянском районе. Своей матери она не могла рассказать об этом и подавно, так что требовалась подруга – но оказалось, что у нее нет подруг. Попробовала позвонить Элинор Розенгрен, которую не видела со дня того ужина с Уоллесом Райтом, изменившего ее жизнь. Но Элинор говорила сухо. И Мэдди поняла, что старые друзья в Пайксвилле будут на стороне Милтона – это так же очевидно, как то, что Пайксвилл – пригород, а не часть города. Мэдди покинула не только Милтона, но и все сообщество. Ее новая жизнь была упреком им всем.
И она обратилась к Джудит, молодой женщине, полной энтузиазма, которая всегда была готова пообщаться. Джудит с такой готовностью согласилась вместе поужинать! И даже предложила пойти после ужина в кинотеатр «Пайкс», после чего она отвезет Мэдди домой на машине отца.
Мэдди полагала, что за ужином разговор пойдет о подвигах, связанных с работой в газете, что Джудит будет просто слушать, но, к ее удивлению – и, если честно, досаде, – оказалось, что Джудит тоже хочет кое-что рассказать.
– Помнишь копов, которые… – Ей было все еще тяжело говорить о Тэсси Файн, о металлической подбойке, о рыжих волосах, зеленом пальто.
– Конечно.
– Мой мне позвонил.
Мэдди отметила про себя это слово – мой. Следует ли из этого, что второй коп был ее? Он хотел проводить ее до двери дома, но ведь это наверняка всего лишь вежливость, не так ли? Как бы то ни было, он не позвонил, не попытался связаться, и ее слегка кольнула зависть, как будто они с Джудит побывали на двойном свидании, но для Джудит оно оказалось успешным, а для нее нет. Какая глупость. Она бы ни за что не стала встречаться с копом. Хотя… уже встречается. Нет, не встречается. Это слово не подходит для того, чем она занимается с Ферди. Она покраснела, но Джудит этого не заметила.
– Что ему было надо?
Джудит не обиделась на этот вопрос, хотя он был не очень-то вежлив.
– Пригласил сходить куда-нибудь. Я знала, что мать будет шокирована, но больше всего разозлился отец. Не знаю, что возмутило его больше – то, что он коп, или то, что он ирландец. В общем, он заявил, что ни за что не позволит своей дочери куда-то пойти с «таким человеком».
– Жаль, – сказала Мэдди, хотя вовсе так не думала. – Он был довольно мил. – И опять-таки она так не думала. Не смогла бы вспомнить об этом копе ничего, кроме бессодержательной болтовни.
– Он хочется встретиться с нами сегодня вечером, – сообщила Джудит. – В кинотеатре. Ты согласна?
Мэдди почувствовала, что Джудит использует ее, и ощутила себя дурой, хотя сама позвонила. Даже подумала, что скорее сочувствует не Джудит, а ее родителям, к которым она была ближе по возрасту. Если бы Сет захотел встречаться с шиксой[89], Мэдди бы это не одобрила. Но повела бы себя осторожно, не став возражать. Именно так поступила ее мать, когда в старшей школе начались отношения с Алланом. Сделала вид, будто это ее не беспокоит, и пригласила его родителей на Седер Песах.
Интересно, что бы сделала мать, если бы узнала, кто на самом деле был ее первой любовью? Каким-то образом ей удалось скрыть его ото всех. Возможно, в этом состоит ее настоящий талант, в тайных любовных связях. Но сейчас 1966 год, и быть куртизанкой – не способ сделать карьеру.
«Куртизанка». Ей казалось, она слышит, как первая любовь смеется над ней. Эвфемизмы для трусов, Мэдди. Если подумать, он часто смеялся над ней. Над желанием писать. Говорил, что она станет просто еще одной мамашей из пригорода.
– Разумеется, я согласна, – заверила она Джудит.
– И еще я подумала, – сказала Джудит, – что, если ты не против, мы оплатим тебе такси до дома. Понимаешь, если мои родители будут думать, что мне надо отвезти тебя к твоему дому, в город, и затем вернуться домой, а это занимает не менее часа, и…
На сей раз покраснела уже Джудит. Мэдди позавидовала бы ей, если б не знала: чем бы Джудит и этот коп ни занялись в этот украденный час, оно не пойдет ни в какое сравнение с тем, что за тот же период времени проделывают она и Ферди. Но как было бы здорово просто посидеть с кем-нибудь в кино, держась за руки. Всегда ли приходится делать именно такой выбор: респектабельность или страсть?
Они собрались смотреть «Кулика»[90]. Разыграв якобы случайную встречу в фойе, выбрали места в заднем ряду, после чего Мэдди сказала, что пересядет вперед, поскольку забыла очки. (Коих не носила.) Джудит и ее коп – Пол как-его-там – вяло запротестовали. Он был одет в гражданское и показался Мэдди не особенно привлекательным. Но в осведомленности об этой тайной любви (похоти) через одиннадцать рядов было что-то восхитительное. А может, дело в Ричарде Бертоне, таком привлекательном, несмотря на рябую кожу. Она чувствовала, что возбуждена.
И тут мужчина рядом положил руку на ее колено.
Мэдди взяла ее и переложила на его колени, украдкой посмотрев на него. Он не выглядел порочным – не пытался трогать себя, и его глаза смотрели на экран. Следовало бы закричать, позвать служителя – однако у него оказался неплохой профиль. Красивый римский нос, густые волосы, глаза с длинными ресницами за стеклами очков. Ни грязного плаща, ни расстегнутых брюк…