– Но не звони отсюда. Подожди час, доберись на такси до редакции и там позвони, ладно?
Мэдди сдержала обещание подождать, но не стала утруждать себя поездкой в редакцию. Поговорив с детективом из убойного отдела, чье молчание подтвердило, что Томас Ладлоу явился в полицию без адвоката, чтобы признаться в убийстве Юнетты «Клео» Шервуд, она позвонила в отдел городских новостей и сказала, как если бы говорила уже тысячу раз:
– Кэл, это Мэдди Шварц. Соедините с литобработчиком, пожалуйста. Есть сенсационная новость о Клео Шервуд.
Кэл, разумеется, начал задавать вопросы, но у нее уже было все готово, к тому же она завоевала его расположение, выполняя неблагодарные задания в жаркие и скучные августовские дни.
К десяти утра об этом знал весь город. Клео Шервуд убита белым мужчиной, который сделал это по весьма банальной причине, а именно потому, что она не любила его. Новость была напечатана не на первой полосе, и Мэдди понимала почему – убита негритянка, убита на почве неразделенной любви. Но развязка загадочной истории Леди в озере оказалась достаточно интересна, чтобы ее напечатали на странице городских новостей.
Мистер Хит вернулся из отпуска, а Мэдди к выполнению обычной работы, которую, как всегда, делала грамотно, ожидая момента, когда ее вызовут в кабинет босса. Она смирилась с тем, что дальше эту историю и предъявление обвинения Томми Ладлоу будет освещать уже не она, а кто-то другой – либо тот, кто занимается криминальной хроникой, либо тот, кто пишет о работе судов, – и что дальнейшие новости из полиции будет добывать Диллер. Ее это устраивало – она не хотела становиться репортером криминальной хроники.
Когда номер был сдан в печать, к ее столу подошел Боб Бауэр.
– Привет, Сенсация Шварц.
Мэдди невольно покраснела.
– Значит, есть источники, а?
– Да.
– И кто же?
Она замялась. Он наклонился и сказал, тихо и серьезно:
– Никому не говорите, кто ваши источники. Ни другим репортерам, ни начальству. Ни полиции, если уж на то пошло. Что бы вы ни делали, оберегайте источники.
Его слова показались ей странными, но потом до нее дошло, что Боб, как всегда осведомленный, знал, что ее ждало. Потому что, когда менее часа спустя Мэдди вызвали в кабинет заведующего отделом городских новостей, это было сделано не затем, чтобы похвалить. Разъяренный Джон Диллер хотел, чтобы ей сделали выговор за покушение на его тему.
Через полчаса расстроенная, но не плачущая Мэдди вышла из кабинета и зашла в женский туалет, где умыла лицо, а затем дрожащими руками сжала край раковины.
– С вами все в порядке? – спросила Эдна, пьющая кофе, курящая сигарету и вычитывающая материал.
– Думаю, да.
– Видела вашу статью. Хорошая работа. Диллер в ярости, не так ли?
– Определенно.
– Боится, что займут его место. Как будто оно кому-то нужно. Хорошие журналисты там не задерживаются.
– Он… он хотел, чтобы я раскрыла источник. И заявил, что знает его. Не понимаю, какое это может иметь значение.
– Я же сказала, он напуган.
Мэдди он показался не напуганным, а злобным. Он кипел от злости, и казалось, словно карлик Румпельштильцхен из сказки братьев Гримм, готов разорвать самого себя пополам.
– Я знаю, кто рассказал вам об этом признании. Это не источник. Вы поставили под удар престиж газеты, доверившись ему.
– Но я оказалась права. Томми Ладлоу в самом деле признался в убийстве.
Заведующий отделом вел себя так, будто они ссорящиеся дети.
– Джон, был праздник. У нее имелась наводка, она сообщила в редакцию, и все подтвердилось. Что в этом страшного?
– Так дела не делаются. Это было некорректно, непрофессионально, это было…
– На что вы намекаете, мистер Диллер? – Мэдди прилагала такие усилия, чтобы не заплакать, что ее голос прозвучал немного визгливо.
– Вы не понимаете, что делаете. На этот раз вам повезло, хотя у вас был только один источник – и притом источник такого рода. Держитесь подальше от криминальной хроники.
– Но вы же знали, что я пытаюсь сделать материал о Клео Шервуд. И я написала о «Леди-законнице». Тогда вы не возражали.
– То был не материал, а всего лишь какой-то там репортажик.
– Я пытаюсь стать журналисткой. Что в этом плохого?
Когда Диллер вышел, не переставая бормотать себе под нос, заведующий отделом городских новостей вздохнул.
– Хороший материал, Мэдди. Но я не хочу, чтобы вы возлагали какие-то надежды на получение работы журналиста. Это для молодых. Если нам требовалось бы нанять начинающего журналиста, я бы хотел, чтобы у этого парня было долгое будущее.
У этого парня.
Теперь, в туалете, она смотрела на отражение в зеркале и видела, как бледно ее лицо. Если Диллер действительно знает, кто ее источник, что это может значить для нее, для Ферди? Будут ли у него неприятности? Вот бы позвонить ему сейчас, чтобы он ее успокоил. Но она не может ему позвонить. Не знает номера, не знает, где он живет. Если хочет найти его, то остается только отправиться на территорию его участка и шататься по улице, вопя во все горло – именно так она и познакомилась с ним девять месяцев назад. Или подождать, чтобы он явился сам.
Она решила дойти до «Нового Орлеана» и выпить чашку кофе перед закрытием. Усевшись у стойки, увидела ту самую официантку, что обслуживала их с Бобом Бауэром – та, облокотившись, читала газету. Статью Мэдди.
– Я написала, – сказала она.
Строго говоря, написал Эттлин, литературный обработчик, на основе ее заметок. Но она ничего не могла с собой поделать.
– Значит, вы… – Официантка посмотрела на имя в заголовке статьи, затем перевела взгляд на нее. – Мэдди Шварц?
– Да.
– Я знала ее. Клео. Вместе работали в заведении «У Вернера». – Вид у нее был одновременно и робкий, и взволнованный. Сейчас Мэдди впервые заметила, как она молода, моложе, чем сама Мэдди, с веснушками на носу и на груди в вырезе розовой униформы.
– Какой она была?
Официантка не отвечала так долго, что Мэдди решила, что та не расслышала ее. Но затем сказала:
– Не удовлетворена тем, что у нее было. Чего-то хотела, но сама не знала чего.
Уж мне ли не знать, как это бывает, подумала Мэдди. Вот только она знала, чего хочет. Стать журналисткой. И не абы какой, а такой, как Боб Бауэр. Иметь свою колонку и право самой выбирать, о чем писать.
Правда, добиться этого ей будет труднее, чем ему. И хотя она ясно видела сияющую цель, путь оставался темен. Как нелепо. Ей только что сказали, что она не может быть даже репортером криминальной хроники, освещающим ночную работу копов, что «Стар» никогда не наймет ее. Однако она похожа на Клео Шервуд. Если хотела чего-то по-настоящему, добивалась этого. Хотела Аллана Дерста и соблазнила его точно так же, как он соблазнил ее. Хотела Милтона и респектабельности, которую сулил брак с ним после того, как Дерст оставил ее, лишив девственности и едва не погубив. Хотела ребенка. А потом захотела свободы. Возможно, в тридцать семь и поздновато начинать, но то, чего она хочет, все же нельзя назвать невозможным. В конце концов, есть же… Да хотя бы Бабушка Мозес[123]… Господи, должен же быть кто-то помимо Бабушки Мозес!
Когда Мэдди вернулась в редакцию, атмосфера на пятом этаже была напряженной; необычно после сдачи номера в печать.
– Что происходит? – спросила она одного из посыльных.
– У здания суда стреляли, – ответил он. – Когда судья должен был предъявить обвинение парню, который сознался в убийстве Леди в озере.
Она использовала это выражение в своем утреннем материале, и вот оно уже прижилось, уже увековечено. Она и думать забыла, что украла его у патологоана тома.
– Как?
– Парня подстрелили, когда он вышел из полицейской машины перед боковым входом.
– Убит? – Она ощутила странное сочувствие к этому мужчине, который проводил ее до такси и сравнил Клео Шервуд со стихотворением.
Но тут она вспомнила, что он убил ее.
– В операционной. Сведений о его состоянии еще не поступало.
– А кто подстрелил?
– Отец Клео Шервуд.
Мэдди взяла блокнот и отправилась на Очентороли-Террас. Потрясенная миссис Шервуд впустила ее в квартиру, рыдая. В течение последних двенадцати часов тайна смерти дочери оказалась раскрыта, но затем муж совершил глупость, попытавшись отомстить. Дочь погибла, а теперь еще и мужа посадят в тюрьму, притом, возможно, по обвинению в убийстве.
Мэдди подошла к Кэлу Уиксу около восьми вечера, зная, что к этому времени он уже поужинал.
– Кто-нибудь уже говорил с матерью?
– С какой?
– С Мервой Шервуд. Матерью Клео. – Кэл явно ничего не понимал. – Ее муж – отец Клео – был арестован за попытку застрелить убийцу. Родители, – добавила она, – предпочитали называть дочь именем, которое дали при рождении, – Юнеттой.
– Когда туда явился наш репортер, никого не было дома. Скорее всего, скрываются у кого-то из родни.
– Я разговаривала с ней. Прежде уже была в их квартире – в нерабочее время. Я была так заинтригована смертью Клео и не переставала думать, что у этой загадки должен быть ответ. Похоже, теперь он есть.
– Делали заметки?
– Да.
– Отдайте обработчику.
– Но я же здесь, а времени еще…
– Отдайте обработчику. Не беспокойтесь, авторство укажем.
– Не беспокоюсь. Но я обещала ее матери, что материал напишу сама. Получите мои записи только со мной в комплекте.
Хотя она не могла написать всего, что ей было известно о Клео, она могла рассказать историю ее матери. Женщины, которая потеряла дочь, а теперь потеряет и мужа. Женщины, чей стенной шкаф полон красивой одежды, но она понятия не имеет, как она досталась дочери. Мэдди могла рассказать о ясновидящей и о ее непонятных видениях, где фигурировали зеленое и желтое. Об официантке, которая знала Клео по работе «У Вернера». Материал здорово сократили: «Это же всего лишь боковая колонка, в конце-то концов», – сказали ей, но она настояла, чтобы осталось упоминание о перешитых вещах на проволочных вешалках «ИЗ Клинерз». Пусть Изикиел Тэйлор знает, что кому-то известны его секреты.