БАЛКА
Дневник Руперта. Продолжение (longo intervallo[126])
февраля 10-го, 1908
Я так давно даже не вспоминал об этом дневнике, что теряюсь: с чего мне начать? Я всегда слышал, что женатый мужчина — это очень занятой человек; но когда сделался им, пусть для меня настала новая жизнь, и ко мне пришло счастье, о котором я и не мечтал, узнал, что значит быть женатым. Однако я не имел ни малейшего представления о том, что такое быть королем. Теперь у меня не остается ни минуты для себя, что еще хуже — для Тьюты. Если бы те, кто осуждает королей, побывали в этой роли хотя бы месяц, их мнение о монаршей жизни изменилось бы. Было бы полезно завести профессора по монархизму в колледжах, где обучаются анархисты!
У нас все идет хорошо, замечу я с радостью. Тьюта в добром здравии, хотя совсем недавно фактически отказалась от полетов на аэроплане. Это, я знаю, большая жертва для нее, теперь, когда она стала мастерски водить машину. Говорят, в Синегории мало найдется тех, кто управляет аэропланом столь же ловко, — да и во всем мире тоже, ведь это у нас получил особое развитие такой способ передвижения. С тех пор как мы нашли вкрапления уранинита в главном тоннеле и открыли простой способ извлечения из него радия, мы идем вперед семимильными шагами. Когда Тьюта сказала мне, что не будет пользоваться аэро какое-то время, я решил, что она поступает разумно, и поддержал ее, ведь управление аэропланом — занятие напряженное, крайне утомительное для нервов. И только тогда я узнал причину ее осторожности — обычную для молодой жены. Это произошло три месяца назад, но только сегодня утром она сказала мне, что не будет подниматься в воздух даже со мной, пока не сможет заниматься воздухоплаванием «без риска», и она не имела в виду риск для нее самой. Тете Джанет было известно, в чем тут дело, и она советовала Тьюте держаться ее решения. Итак, следующие несколько месяцев я буду вынужден подниматься в воздух один.
Общественная работа, которой мы занялись сразу после коронации, идет полным ходом. С самого начала мы стали действовать по точно разработанному плану. Первое, что надо было осуществить, так это укрепить Синий вход. Пока возводились укрепления, мы держали все боевые корабли в заливе, когда же безопасность была обеспечена, отправили корабли вдоль наших берегов — нести караульную службу, при этом люди получали необходимую подготовку в морском деле. Мы планируем постепенно провести такого рода обучение среди всех молодых синегорцев, чтобы в результате все население могло бы с одинаковым успехом действовать и на море, и на суше. А поскольку мы готовим людей и к аэрослужбе, они освоятся со всеми стихиями — кроме огня, конечно. Хотя, если это потребуется, возьмемся и за огонь!
Мы начали строительство главного тоннеля на самом удаленном от воды участке Синего входа и повели его строго на запад под углом 45° так что, когда тоннель будет завершен, он пройдет прямо через первую линию гор и откроется на плато над Плазаком. Плато не очень широкое — с полмили максимум, — и строительство второго тоннеля уже начато в западной его части. Этот второй тоннель пойдет под меньшим углом, потому что он теперь должен пронзать настоящие горы. Когда он выйдет на поверхность на западе, то примкнет к крупному производственному району. Здесь растет наш лучший лес, лучшие породы с твердой древесиной; здесь также обнаружены богатейшие залежи полезных ископаемых. Это второе плато имеет большую протяженность и простирается на север и на юг, огибая главную гору, поэтому со временем, когда построим кольцевую железную дорогу, мы сможем транспортировать разные материалы почти не неся расходов. Именно на этом плато мы возвели крупные заводы по производству военной продукции. В проложенных нами тоннелях в горах, богатых залежами угля, мы обеспечили прекрасную вентиляцию при незначительных вложениях, теперь вагонетки так и снуют туда-сюда по подземным коридорам. Мы уже добываем столько угля, сколько потребляем в пределах страны, и можем, при желании, в течение года делать большие экспортные поставки. Значительный уклон, под которым идут наши тоннели, ставит нам на службу силу гравитации, так что мы без особых затрат обеспечиваем себя огромным запасом воды по большому трубопроводу. Европейские и азиатские страны одна за другой начали снижать военные приготовления, и мы через наших агентов набираем их уволенных рабочих; у нас уже сформировалась такая производственная армия квалифицированных рабочих, какой не найдется нигде в мире. Думаю, нам повезло, что мы смогли взять такой высокий темп развития военной промышленности, и если бы некоторые «великие державы», как они называют себя, узнали о степени наших приготовлений, то постарались бы активными действиями подавить наши шаги. В таком случае им придется воевать с нами, а значит, наша работа будет приостановлена. Однако если мы получим еще год мира, то сумеем отбиться от всех захватчиков вместе взятых. Если же мир продлится до той поры, когда нами будет завершено сооружение всего намеченного, то мы сможем обеспечить военные резервы и орудия войны для всех балканских стран. И тогда… Но это мечта. Время покажет.
Пока же все идет хорошо. Орудийные литейные цехи построены и работают. Уже начался выпуск продукции. Конечно, наши первые пушки не очень велики, крупные орудия, и особенно осадные орудия, мы будем производить позже. А когда построим большую железнодорожную ветку, и буровые машины заработают, нам ничто не будет страшно. Думаю, к тому времени верхнее плато превратится в промышленный город — во всяком случае, у нас в запасе много сырья. Шахты, где добывается красный железняк, кажется, смогут работать вечно, и поскольку подъем руды дешев благодаря имеющейся у нас огромной водной энергии, поскольку уголь спускается на плато под действием собственной тяжести, по канатной дороге, мы располагаем естественными преимуществами, которые едва ли найдутся где-то еще в мире, по крайней мере, в таком сочетании, как здесь, у нас. Тот осмотр Синего входа с высоты птичьего полета, во время которого Тьюта увидела картину нашего будущего, был не напрасным. Пользу от аэропланов невозможно переоценить. Аэроплан — вещь мощная и зримая, не заметить его просто нельзя! И мы располагаем уже внушительным воздушным флотом. Заводы по производству взрывчатых веществ находятся, конечно же, в удаленных незаселенных долинах, где последствия различных случайностей сведены до минимума. Так же обстоит дело и с урановым производством, таящим в себе неведомые опасности. Турбины в тоннелях снабжают нас всей необходимой нам сейчас энергией, а позже, когда будет завершено строительство уже начатого нового тоннеля, который мы называем «водным тоннелем», наши энергетические ресурсы станут практически неограниченными. Все упомянутое производство служит развитию нашего судоходства, и мы с надеждой смотрим в будущее.
До этого я говорил о материальном благосостоянии, но вместе с ним приходит жизнь, полная новых возможностей и великих планов. Напряжение, связанное с организацией и налаживанием крупных производств, практически уже позади. Поскольку эти производства не только самоокупающиеся, но отличаются высокой производительностью, тревога по поводу расходов, требующихся от страны, можно сказать, необоснованна. И я способен безраздельно посвятить свое внимание всем этим вопросам более чем национальной важности, от которых зависит будущее развитие нашей страны.
Меня занимает и такой вопрос, как Федерация балканских стран. Как выяснилось, это давняя мечта Тьюты, которую она вынашивает всю свою жизнь, так же, как и мечта архимандрита Плазакского — ее отца, посвятившего себя духовной жизни и, решением церкви, монахов, народа, получившего этот великий сан после ухода на покой Властимира Петрова.
Идея подобной Федерации давно витает в воздухе. Что до меня, то я с самого начала видел неизбежность такого объединения. Нынешние агрессивные действия в отношении Италии двуединого государства[127], объясняемые его историческим прошлым, указывают на необходимость подобной защитной меры. И теперь, когда Сербия и Болгария использованы для прикрытия подлинного устремления Австро-Венгрии — присвоить себе провинции, некогда турецкие, но переданные ей под временную опеку согласно Берлинскому трактату[128]; когда Черногория, похоже, навсегда лишилась надежды вернуть себе Бьокке-ди-Каттаро, которую страна завоевала столетие назад и удерживала силой оружия, пока великая держава, движимая ложным убеждением, не передала бухту соседствующему с Черногорией Голиафу[129]; когда Новопазарскому санджаку угрожает судьба Боснии и Герцеговины; когда маленькая отважная Черногория фактически отрезана от моря Далмацией, с ее хваткой спрута ползущей по западному побережью; когда Турция уже почти не соответствует представлению о ней; когда Греция становится почти притчей во языцех; когда Албания как страна (пусть по-прежнему номинально зависимая) столь возмужала, что перед ней открывается великое будущее, — в этих условиях совершенно необходимо что-то предпринять, дабы балканская раса не оказалась постепенно проглоченной ее северными соседями. В целях самозащиты большинство балканских стран, как я понял, хотело бы вступить в оборонительный союз. И поскольку истинная защита сводится к продуманному нападению, я не сомневаюсь, что подобный союз должен преследовать и такие цели. Наибольшие трудности для создания подобного объединения представляет Албания по причине ее осложненных отношений с сюзереном, а также ее гордыни и подозрительности ее народа, что и диктует крайнюю осторожность в подходе к ней. Успех в деле объединения будет возможен, только если я сумею открыть глаза ее правителям на то, что, несмотря на великую гордость и отвагу албанцев, северное наступление с его мощью подомнет их, не воспрепятствуй мы ему, объединившись.
Признаюсь, такой взгляд на карту был делом нервозным, потому что я не мог не видеть, что за наступлением Австрии кроется жажда Германии расширить свои границы. Как и прежде, три великие державы Центральной Европы одержимы идеей экспансии. Россия устремилась на восток в надежде присоединить к своей территории богатые северо-западные провинции Китая, и тогда бы она господствовала в Северной Европе и Азии — от Финского залива до Желтого моря. Германии же хотелось связать Северное и Средиземное моря посредством своей территории и, таким образом, перегородить неприступной стеной Европу с севера на юг. А тогда бы Природа подкрепила господство королевской Империи[130], которая, как властелин по естественному праву, двинулась бы через немецкоязычные области все южнее и южнее. Австрия, пребывая, конечно, в неведении относительно конечных целей своей соседки, была бы вынуждена расширять свою территорию в южном направлении. На западном направлении ее продвижение было остановлено партией ирредентистов Италии, и, следовательно, Австрии пришлось вернуться к границам Каринтии, Каринолы и Истрии.[131]
Моя мечта создать новую карту замыкалась на «Балке» — Балканской федерации, которая бы включала в себя земли южнее черты, проведенной от острова Змеиный[132] до Аквилеи.[133] Будут, неизбежно будут трудности в осуществлении этого плана. Конечно же, Австрия должна будет отказаться от Далмации, Истрии и Славонии[134], а также частью от Кроации[135] и венгерского Баната.[136] Но взамен Балка сможет рассчитывать на целые столетия мира на юге. Впрочем, сохранение мира потребует значительных жертв от тех государств, которые станут его сторонниками. Своим же субъектам федерация обеспечит длительное удовлетворение их интересов и участие в политике новой мировой державы. Каждый из этих субъектов будет осуществлять полное самоуправление и будет пользоваться независимостью, предполагающей объединение в целях взаимовыгоды. Я не теряю надежды, что даже Турция и Греция, признав пользу и безопасность такого объединения, не устраняющего и даже не ущемляющего национальные особенности, рано или поздно вступят в федерацию. Идея уже вызвала такой отклик, что в течение месяца правители различных заинтересованных государств должны собраться на тайную неофициальную встречу. Несомненно, за ней последует разработка масштабных планов и дальнейшие инициативы. Пока идея не получит своего воплощения, для всех тех, кто входит в означенную зону — и кто вне ее, — это будет напряженное время. Во всяком случае, военное производство так или иначе будет существовать до момента решения поставленной задачи.
Дневник Руперта. Продолжение
марта 6-го, 1908
Я могу вздохнуть с облегчением. Встреча проходила здесь, в Виссарионе. Формальный предлог встречи — охота в Синегории. Не какое-то официальное обсуждение. Среди присутствовавших не было ни канцлеров, ни госсекретарей, ни дипломатических представителей. Только высшее командование. Это, между прочим, была настоящая встреча охотников. Отличные спортсмены, вдоволь дичи, много загонщиков, прекрасная организация во всем и впечатляющие результаты. Думаю, мы все были довольны как спортсмены, и поскольку политическим итогом встречи стало полное единодушие в отношении наших целей и намерений, то не могло быть никаких поводов для недовольства.
Итак, все решено в пользу мира. Не возникло даже намека на возможность войны, мятежа или какого-нибудь конфликта. Мы продолжаем проводить свою линию еще в течение года, стремимся к достижению своих целей, как и в настоящее время. Но мы должны следить за тем, чтобы у каждого в его стране был порядок. Все, что приносит успех, следует всемерно поддерживать, а над тем, что пока не удается, следует работать. Речь идет только о защите и обороне, и мы хорошо понимаем друг друга. Но если какая-нибудь громадина попытается вмешаться в наши внутренние дела, мы сразу же объединимся, чтобы сохранить подходящий нам порядок вещей. Будем начеку. Альфредова максима о мире неизбежно вновь подтвердится. Тем временем заводы в наших горах будут работать безостановочно, а их продукция покроет нужды нашего сообщества (торговый контракт будет заключен позже — на взаимовыгодных условиях). По этому вопросу вряд ли можно было ожидать разногласий, так как все станут потребителями наших избыточных продуктов. Мы производим прежде всего нужное нам, а затем уже — продукцию для ограниченного рынка нашей зоны. Поскольку мы охраняем наши границы — на море и на суше — и в состоянии делать это, то наша продукция будет храниться в Синегории до момента, когда будет востребована на мировом рынке, и особенно на европейском. Если все пойдет хорошо и спроса на этих рынках не обнаружится, продукция будет доставлена покупателям согласно договоренности.
Вот итоги встречи, что касается чисто торговой стороны взаимодействия.
Записки Джанет Макелпи
мая 21-го, 1908
Руперт забросил свой дневник, став королем, вот и я заметила, что тоже предпочитаю другие занятия ведению записей. Но заниматься маленьким Рупертом — нет, это я не уступлю никому. Дитя Руперта и Тьюты — такое сокровище, что о нем следует говорить только с любовью, даже оставляя в стороне тот факт, что в свое время он будет королем! Поэтому я пообещала Тьюте, что если о первом короле из династии Сент-Леджер, о его высочестве наследном принце будут вестись записи, так единственно ее рукой. Или моей. И Тьюта доверила это мне.
Наш дорогой маленький Руперт появился на свет в срок и совершенно здоровеньким. Ангелы, которые принесли его, очевидно, заботились о нем неустанно и, прежде чем оставить его, одарили дитя сполна. Он так мил! Как его отец и мать. А этим все сказано. Лично я считаю, что он прирожденный король! Не знает страха и думает о других больше, чем о себе, маленьком. И если это не свидетельство королевской натуры, то что же тогда…
Тьюта прочла эти строки, предостерегающе подняла палец и сказала:
— Тетя Джанет, дорогая, все верно. Он мил, он король и ангел! Но пока нам не следует много писать о нем. Это должна быть книга о Руперте. Поэтому наш маленький мужчина может появляться на ее страницах как следствие.
Да, конечно. Замечу здесь, что создание книги — идея Тьюты. До рождения маленького Руперта она прекрасно заботилась о себе и делала все, что было на пользу ей в ее положении. Я, стараясь помочь и подыскать ей спокойное занятие, которое было бы ей интересным и при этом не утомляло, обратила ее внимание (конечно же, с разрешения Руперта) на его старые письма, дневники, записки — на все то, что я хранила для него во время его путешествий. Сначала я немного опасалась, как бы ей не повредило такое чтение, потому что порой она обнаруживала сильное волнение, узнавая некоторые вещи, и мне приходилось остерегать ее. Но она умела прекрасно управлять собой. А мой самый главный аргумент, который успокаивал ее, был таков: наш дорогой мальчик с успехом преодолел все опасности, он с нами — сильный и великодушный еще более, чем прежде.
После того как я вместе с ней перечитала все им написанное несколько раз (для меня тоже записи были фактически незнакомыми, и я не могла сдержать волнение, как и она, хотя знала Руперта намного дольше), мы пришли к выводу, что эта книга должна состоять из выборочных записей. Всех же их столько, что хватило бы на несколько томов, и у нас есть не лишенный честолюбия литературный замысел — когда-нибудь выпустить edition de luxe[137] все, что создано его пером. Это будет редкость среди сочинений, принадлежащих королям. Эта же книга должна быть только о нем, чтобы в будущем она могла послужить основой для его биографии.
Постепенно мы добрались до того этапа, когда надо было задавать Руперту вопросы, и он так заинтересовался работой Тьюты — он в ней действительно души не чает, да и чему тут удивляться, — что нам пришлось полностью посвятить его в наш проект. Руперт пообещал, что поможет нам и предоставит нам свои последние дневники и те письма, бумаги, которые держит при себе. Но сказал, что у него есть одно условие, — приведу его слова:
— Поскольку вы, две дорогие мне женщины, станете моими редакторами-составителями, вы должны пообещать, что текст окажется точно таким, каким был написан мною. Я не потерплю никакой фальши. И не хочу никаких глупостей только по той причине, что и я вам дорог. Что написано — писалось со всей искренностью, и если у меня есть изъяны, не надо их скрывать. Если уж биография, то она должна быть правдивой, пусть даже она выдает вас или меня.
Мы пообещали.
Руперт также добавил, что поскольку сэр Эдуард Бингем Трент, баронет — да, теперь баронет, — наверняка располагает некоторыми материалами, которые покажутся нам интересными, он напишет тому и попросит переслать материалы нам. Несомненно, продолжил он, кое-что найдется и у мистера Эрнста Роджера Хэлбарда Мелтона из Хамкрофта, графство Сэлоп (Руперт неизменно называет того полным именем с присоединением адреса, а это его способ выразить свое презрение и человеку), и Руперт сказал, что побеспокоится, чтобы тот тоже откликнулся. Тот откликнулся. Канцлер направил в Хамкрофт письмо, велеречивое донельзя. И мистер Э. P. X. Мелтон из Хамкрофта, графство Сэлоп, прислал ответ со следующей почтой. Его ответ — документ, говорящий сам за себя.
Хамкрофт, графство Сэлоп
мая 30-го, 1908
Мой дорогой кузен король Руперт, я удостоен чести по просьбе господина канцлера твоего королевства, написавшего мне от твоего имени, внести свою лепту в том, который составляет моя кузина, королева Тьюта, при содействии твоей прежней гувернантки мисс Макелпи. Я охотно сделаю это, так как ты, естественно, хотел бы, чтобы в упомянутый труд были включены некоторые записи, сделанные главой дома Мелтонов, с которым ты в родстве, пусть хотя бы по женской линии. Это вполне естественное стремление даже для короля варваров — или полуварваров, — и не мне, главе дома, отказывать в подобной, столь желанной для тебя привилегии. Возможно, тебе известно, что теперь я глава дома: мой отец скончался три дня назад. Я предложил матери переехать в дом, составляющий вдовью часть наследства, — в соответствии с ее обязательством, оговоренным в брачном контракте. Но она предпочла поселиться в ее поместье Карфакс, в графстве Кент. Она отправилась туда сегодня утром, после похорон. Предоставляя тебе возможность воспользоваться написанным мною, я ставлю единственное условие, но, надеюсь, оно будет строго соблюдено. Условие таково: все, что я написал, должно войти в книгу in extenso.[138] Не хочу, чтобы мои записи искажались ради каких-то посторонних целей, кои принизили бы мою честь или честь моего дома. Ты не мог не заметить, мой дорогой Руперт, что составители семейных хроник часто из зависти вносят изменения в рукописи, которые им позволяют использовать, и все это делается в угоду их целям, ради удовлетворения их тщеславия. Думаю, мне надлежит оповестить тебя о том, что я имею заверенную у «Петтера и Галпина», торговцев писчебумажными товарами для судебных учреждений, копию, а следовательно, смогу проверить, было ли честно соблюдено мое условие. Я направил мои записки, которые, естественно, ценны и тщательно упакованы, сэру Эдуарду Бингему Тренту, баронету (коим он теперь является, с позволения сказать), атторнею. Пожалуйста, проследи, чтобы он вернул их мне в должном порядке. Он не имеет права обнародовать из моих записей что-либо касающееся его самого. А ведь представители его класса склонны рекламировать тот факт, что кто-то из знати заметил их. Я бы сам доставил тебе рукопись и остался бы у тебя на какое-то время, но твои люди — подданные, как я думаю, ты теперь называешь их! — такие хамы, что жизнь джентльмена едва ли безопасна среди них. Нигде, кроме как у тебя, не встречал людей, которые бы совершенно не понимали шуток! Кстати, как Тьюта? Она ведь из их числа. Я слышал, она вывела потомство. Надеюсь, ребенок здоров. Я тебе это на ухо шепнул, запомни, так что не зазнавайся, старина: я согласен быть крестным отцом. Но это только если другие крестные отец и мать достойные люди: у меня нет желания отдуваться за всех! Ясно? Целуй Тьюту и ребенка за меня. Он обязательно должен побывать у меня потом, когда достигнет подходящего возраста и не будет досаждать мне. Ему пойдет на пользу, если он увидит настоящий английский сельский дом, такой как Хамкрофт. Для человека, привычного к грубой и скудной жизни, роскошь такого дома, которая не может не запомниться, со временем станет примером для подражания. Я скоро еще напишу. Не стесняйся, обращайся с просьбами, если выполнить их в моих силах. Пока!
Любящий тебя кузен
Эрнст Роджер Хэлбард Мелтон
Отрывок из письма Э. Бингема Трента королеве Синегории Тьюте
<…> Поэтому я думаю, лучший способ услужить этому чудовищному невеже — поймать его на слове и включить его литературную лепту полностью. Я сделал и заверил копию его «Записок», как он их называет, с тем чтобы избавить Вас от лишних хлопот. Однако я посылаю оригинал, поскольку опасаюсь, что, не увидев его записки, сделанные его рукой, Вы не поверите, что он — или кто-то еще — мог всерьез сочинить документ столь инкриминирующего характера. Убежден, он забыл о том, что именно написал, ведь даже такой тупица, как он, не захотел бы предать огласке подобные вещи… Он сам себе уготовил наказание. И орудие его наказания — его ipsissima verba.[139]
Дневник Руперта. Продолжение
февраля 1-го, 1909
Все подготовлено к началу активных действий. Когда российский царь, которому славянами было предложено выступить арбитром в деле урегулирования балканского вопроса, отклонил предложение под предлогом того, что он сам, если поразмыслить, заинтересованная сторона, правители балканских государств пришли к единодушному мнению, что с предложением взять на себя роль посредника надо обратиться к королю западной державы, поскольку все, кого непосредственно касается названный вопрос, не сомневаются в мудрости и справедливости этого лица. И король великодушно откликнулся на такое предложение. Уже полгода, как он занимается вопросом, взяв на себя труд сбора детальных сведений. Через своего премьер-министра он оповестил нас, что его решение почти выработано и будет сообщено нам в кратчайшие сроки.
На будущей неделе мы вновь устраиваем охоту в Виссарионе. Тьюта отнеслась к этим планам с необычайным интересом. Она надеется представить нашим братьям из балканских государств нашего маленького сына и жаждет узнать, найдет ли у них одобрение ее материнская гордость за него.
Дневник Руперта. Продолжение
апреля 15-го, 1909
Решение арбитра было сообщено нам его премьер-министром, и последний передал нам документ лично — в знак дружеского расположения к нам короля западной державы. Решение воодушевило нас всех. Премьер-министр оставался с нами до завершения охоты, которая удалась на славу. Нас всех не отпускает чувство радости, ведь балканская раса теперь может уверенно смотреть в будущее. Тысячелетняя борьба — внутренняя и внешняя — прекращается, и мы полны надежд на длительное и счастливое взаимодействие. Премьер доставил нам весть о благоволении монарха к каждому из наших государств. И когда я от имени собравшихся в Виссарионе попросил премьера ответить, согласится ли его величество оказать нам честь своим присутствием на церемонии официального провозглашения Балканского объединения, премьер сказал, что король уполномочил его заверить нас в том, что он с радостью приедет, если мы выразим такое пожелание; в случае приезда короля будет сопровождать флот. Премьер также добавил от себя лично, что, возможно, и другие нации смогли бы быть представлены на подобном форуме — своими послами и даже своими флотилиями, пусть сами монархи и не прибудут на встречу. Он намекнул мне, что следовало бы подготовиться к такой расширенной встрече. (Премьер явно принял меня, одного из числа собравшихся, за лицо, на которое возложена ответственность в решении балканского вопроса, а возможно, посчитал, что может говорить доверительно со мной, поскольку я по рождению связан с иной страной.) В ходе беседы премьер все более воодушевлялся и, наконец, сказал, что, несомненно, все нации мира, связанные дружбой с его королем, признанным лидером, захотят принять участие в церемонии. Похоже, это будет беспрецедентная международная встреча. Тьюта обрадуется такой перспективе, и мы сделаем все, что в наших силах, для достойного проведения церемонии.
Записки Джанет Макелпи
июня 1-го, 1909
Наша дорогая Тьюта с нетерпением ждет провозглашения Балканской федерации, церемония же провозглашения должна состояться ровно через месяц. Я, однако, должна сказать, что начинаю испытывать некий страх из-за размаха предполагаемых торжеств, ведь он просто чудовищный. Руперт непрерывно занят — это продолжается уже несколько недель подряд: он, кажется, круглые сутки не оставляет аэроплан — облетает вдоль и поперек страну, дает распоряжения и следит за их исполнением. Дядя Колин тоже постоянно в делах, как и адмирал Рук. Тьюта стала сопровождать Руперта в полетах. Эта девочка совершенно не знает страха, прямо как Руперт. И они оба, кажется, озабочены тем, чтобы малыш Руперт был похож в этом на них. Да ведь он действительно таков. Несколько дней назад, едва забрезжил рассвет, Руперт и Тьюта отправились на верх замковой башни, чтобы вылететь. Малыш Руперт тоже был там — он ранняя пташка и всегда оживлен. Я держала его на руках, и когда Тьюта наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание, он протянул к ней ручки, будто хотел сказать: «Возьми меня с собой». Она умоляюще взглянула на Руперта, он же кивнул и произнес:
— Хорошо. Возьми его, дорогая. Когда-то же нужно его приучать. Чем раньше, тем лучше.
Ребенок, переводя с одного на другого глазенки, в которых был немой вопрос, вроде того, что вы иногда замечаете в глазах котят и щенят, — но, конечно же, и страстность души при этом, — понял, что его берут, и прямо-таки прыгнул на руки к матери. Я думаю, она предполагала, что он полетит вместе с ними, потому что тут же взяла у Маргариты, его няньки, маленькую кожаную накидку и, зардевшись от гордости, принялась заворачивать ребенка в нее. Когда Тьюта, с сыном на руках, взошла на аэроплан и заняла свое место посередине машины, позади Руперта, молодые люди, гвардейцы наследного принца, вскричали «Ура!». Под эти возгласы Руперт потянул за рычаг управления, и они взмыли в рассветное небо.
Отряд гвардейцев наследного принца был организован самими горцами в тот день, когда наследник появился на свет. Десять самых крепких, ловких и сообразительных молодых синегорцев на торжественной церемонии принесли клятву охранять юного принца. Они так условились, что по крайней мере двое из них всегда держат малыша или место, где он находится, в поле зрения. Они все поклялись, что испустят дух прежде, чем ему будет причинен вред. Конечно же, Тьюта отнеслась с пониманием к этому установлению. Как и Руперт. Эти десять молодых людей пользуются наибольшими привилегиями в замке. Они замечательные парни, все до одного; мы их очень любим и уважаем. Они прямо поклоняются ребенку.
С того самого утра малыш Руперт теперь всегда — за исключением разве что времени, отведенного для сна, — отправляется в полет вместе с матерью, у нее на руках. Я думаю, в любом другом месте вышел бы государственный запрет на пребывание всей королевской семьи одновременно в условиях риска, но в Синегории не знают, что такое опасность и страх. Странно, что в языке синегорцев вообще существуют слова для этих понятий. И мне кажется, ребенок получает удовольствие, летая на аэроплане, еще большее, чем его родители. Он прямо птичка, догадавшаяся, зачем ей крылья. Храни его Бог!
Похоже, что и мне придется поучиться придворному этикету. На церемонию Балканского объединения соберется столько наций, столько королей, принцев и знати будет присутствовать на ней, что мы должны постараться не допустить никаких промахов. Только попадись на перо журналистам — высмеют! Руперт с Тьютой иногда приходят ко мне по вечерам, и мы, уставшие после целого дня забот и трудов, отдыхаем за обсуждением приготовлений к торжествам. Руперт говорит, что будет больше пятисот репортеров, а то и тысяча, ведь число заявок на участие в освещении церемонии стремительно растет. Вчера вечером, во время разговора, он неожиданно замолчал, а потом произнес:
— У меня идея! Вообразите тысячу журналистов, каждый из которых хочет прорваться вперед и готов призвать на помощь все адские силы, чтобы заполучить особые сведения. Единственный человек, который способен справиться с ними, это Рук. Он знает, как обходиться с воинственными мужчинами, и поскольку у нас уже есть штат тех, кто будет присматривать за гостями-журналистами, он его и возглавит. И сам назначит себе помощников. В каких-то обстоятельствах потребуются крепкие нервы и выдержка, чтобы сохранить мир и спокойствие. Рук создан для подобного дела.
Мы все были озабочены одной вещью, важной на женский взгляд: как одеться Тьюте? В древние времена, в эпоху королей и королев, в торжественном случае полагалось бы пышное и красочное облачение, но прежние старинные королевские одеяния уже столетия, как истлели, а иллюстрированных журналов в те примитивные времена не существовало. Тьюта, нахмурив свои прекрасные брови, горячо обсуждала этот вопрос со мной, когда Руперт, который читал какой-то объемистый документ, поднял глаза и сказал:
— Дорогая, ну конечно же ты наденешь саван!
— Отлично, — вскричала она и захлопала в ладоши, как обрадовавшийся ребенок, — именно то, что нужно! И нашему народу он придется по вкусу.
Признаюсь, на мгновение я встревожилась. Это было чудовищное испытание женской любви и преданности. В пору приема в своем доме королей и всякой знати — а они, конечно же, будут при полном параде — появиться в подобном облачении! Таком простом, без намека на изящество, не говоря уже о великолепии! Я высказала свое мнение Руперту — опасалась, что Тьюта, разочарованная его советом, не осмелится сказать об этом. Однако он не успел рта раскрыть, как Тьюта выпалила:
— О, благодарю тебя, дорогой! Я предпочту этот наряд всем другим. Я не предложила его сама, решив, что ты посчитаешь меня высокомерной, самонадеянной. Ведь я, Руперт, действительно очень горжусь этим одеянием и тем, как наш народ воспринимает его.
— А что тут удивительного? — откликнулся Руперт со свойственной ему прямотой. — Это предмет нашей всеобщей гордости; народ уже принял его как национальный символ — символ нашей отваги, верности, нашего патриотизма, которые, я надеюсь, всегда будут ценимы мужчинами и женщинами нашей династии… и народом, народом, каким он станет.
Позже тем же вечером мы получили поддержку народа, необыкновенным образом выразившего свою волю. Без всякого официального уведомления вечером в замок прибыла «народная депутация» горцев — в соответствии с изданным Рупертом «Декретом о свободе», по которому все население страны получало право посылать депутации к королю по своей инициативе с целью обсуждения вопросов государственной важности. Эту депутацию составляли семнадцать человек — по одному представителю, выбранному от каждого района, — так что группа выступала выразителем воли всего народа. В депутацию входили люди разных социальных слоев и разного достатка, но в основном это были люди «из народа». Говорили они сбивчиво — возможно, по причине присутствия Тьюты и даже моего, — однако, с пылкостью. Они высказали одну просьбу — чтобы королева на великой церемонии провозглашения Балканской федерации была одета, как в официальный костюм, в саван, столь полюбившийся им всем. Глава депутации обратился к королеве и, обнаруживая грубоватое красноречие, сказал:
— Это вопрос, ваше величество, в котором к голосу женщин, естественно, надо прислушаться, поэтому мы, конечно же, спрашивали у них. Они обсудили вопрос между собой, потом вместе с нами, и они того мнения, что для народа, для женской его половины будет благом, если вы сделаете это. Вы показали им да и всему свету, на что горазды женщины, как им надобно поступать, и синегорки хотят, в память о вашем великом подвиге, хотят, чтобы саван стал прославленным одеянием женщин, которые заслуживают всенародной чести. Впредь он будет одеянием только избранных женщин, заслуживших право облачиться в него. Но женщины наши надеются, да и мы вместе с ними, что по торжественному случаю, когда страна выступит как ведущая в глазах всего света, все женщины Синегории смогут в этот день надеть его, с наглядностью показывая, что готовы выполнить свой долг даже ценой смерти. И поэтому — тут глава депутации повернулся к королю, — Руперт, мы верим, что ее величество королева Тьюта поймет: поступая по желанию женщин Синегории, она как королева завоюет их преданность, равную той, какой пользовалась среди них, будучи воеводиной. Отныне и навеки саван станет прославленным нарядом в нашей земле.
Тьюта просияла от гордости. Звезды в ее глазах вспыхнули белым огнем, когда она заверяла депутацию в том, что исполнит просьбу. И так завершила свою короткую речь:
— Я опасалась, что если последую своему желанию, то могу показаться высокомерной, но желание Руперта совпало с моим; и теперь я знаю, что вольна облачиться в одеяние, в котором буду под вашим покровительством и под защитой короля, моего господина. — Тут она одарила его любящим взглядом и взяла его руку в свою.
Руперт обнял ее и при всех страстно поцеловал, а потом произнес:
— Передайте вашим женам, братья, и всем остальным женщинам Синегории, каков был ответ мужа, любящего и чтящего свою жену. Весь мир на церемонии провозглашения федерации Балка увидит, что мужи любят и почитают женщин, которые преданны и умрут ради исполнения долга. И вот что, мужи Синегории, недалек тот день, когда мы воспользуемся этой идеей и увековечим ее как Орден Савана: это будет высшая награда для женщин с благородным сердцем.
Тьюта на минуту исчезла и вернулась с наследным принцем, держа его на руках. Каждый из присутствовавших попросил позволения поцеловать королевское дитя и сделал это, преклонив колена.
Федерация Балка(От корреспондентов «Свободной Америки»)
Издатели «Свободной Америки» считают, что было бы интересно представить в должной последовательности репортажи наших специальных корреспондентов, присутствовавших на церемонии в составе восьми человек. Ни одного слова не было изъято из репортажей, однако тексты комбинировались таким образом, чтобы читатели смогли наблюдать за происходящим под разными углами зрения, благодаря тому что каждый из наших корреспондентов максимально воспользовался преимуществами своего местонахождения при освещении событий. Корреспондентский корпус был столь велик — присутствовало свыше тысячи журналистов из разных стран, — что наши репортеры не имели возможности находиться одновременно в одном и том же месте и рассредоточились, так чтобы выбрать удачные позиции и со всем своим мастерством описать церемонию. Один из наших репортеров расположился наверху бронированной башни при Синем входе; другой был на специальном судне для прессы, стоявшем на якоре рядом с «Леди», бронированной яхтой короля Руперта, на которой собрались короли и правители балканских государств, вошедших в федерацию; еще один расположился на торпедном катере, свободно перемещавшемся в заливе; был и такой, что забрался на вершину высокой горы, нависавшей над Плазаком, и поэтому мог с высоты птичьего полета охватить всю картину событий; еще двое устроились на укреплениях справа и слева от Синего входа; был репортер, выбравший себе место у начала главного тоннеля, который от уровня моря поднимается вверх, до горного плато, с расположенными на нем шахтами и заводами; еще одному посчастливилось получить доступ к аэроплану, и он побывал везде и видел все. Аэроплан вел старейший спецкор «Свободной Америки», закадычный друг нашего корреспондента, освещавший ход русско-японской войны, а также постоянный в Синегории спецкор «Офишиал газетт».
Плазак
июня 30-го, 1909
Гости Синегории начали съезжаться за два дня до даты церемонии. Раньше всех прибыли журналисты, прибыли почти из всех стран мира. Король Руперт, хорошо подготовившийся к торжеству, разбил лагерь исключительно для прессы. Каждому из нас отводилась отдельная палатка — конечно же, маленькая, поскольку в Синегорию съехалось свыше тысячи журналистов, — однако вокруг стояло несколько больших палаток общего пользования — столовые, библиотеки, «зоны» отдыха и т. д. В читальнях, которые предназначались для работы, были свежие, насколько это возможно, номера газет со всего мира, списки лиц, занимающих государственные должности, путеводители, справочники и все, что только могло потребоваться репортеру в качестве вспомогательного материала. Кроме того, в нашем распоряжении находилось несколько сотен опытных служащих в униформе и с личной карточкой, они были нам помощниками в том, что касалось наших профессиональных обязанностей. Король Руперт поставил дело, как надо.
Были разбиты и другие лагеря специального назначения, причем все они были прекрасно организованы и снабжены транспортными средствами. Каждый из монархов федерации имел свой лагерь с возведенным на его территории монументальным павильоном. Для монарха западной державы, выступавшего арбитром по делу о федерации, король Руперт выстроил настоящий дворец, и не иначе как с помощью лампы Аладдина, потому что всего несколько недель назад на месте этого дворца были первозданные леса. У короля Руперта с королевой Тьютой был павильон, как и у всех прочих членов федерации, только намного скромнее — и по размерам, и по убранству.
Повсюду можно видеть стражей Синегории, вооруженных всего лишь кинжалом, который является здесь национальным видом оружия. Стражи одеты в национальный костюм; благодаря цвету и покрою форменная одежда утрачивала свою строгость, но придавала всему множеству облаченных в нее защитников страны некую монолитность. Стражей было по меньшей мере семьдесят-восемьдесят тысяч.
В первый день прибывшие выясняли все, что их интересовало. В течение второго дня одна за другой появлялись свиты высоких членов федерации. Некоторые были весьма внушительны. Например, султан (только что ставший членом федерации) направил сюда больше тысячи человек. Они представляли собой грозное зрелище, ведь все это были крепкие и прекрасно обученные мужчины. Когда они расхаживали вокруг с важным видом поодиночке или группой, в своих ярких куртках и мешковатых штанах, в шлемах, увенчанных позолоченным полумесяцем, каждый думал про себя: столь воинственных людей опасно иметь врагами. Лэндрек Мартин, мудрейший из журналистов, сказал, обращаясь ко мне, когда мы стояли и наблюдали за ними:
— Мы свидетели нового курса, взятого Синегорией. За всю тысячелетнюю историю впервые такая многочисленная группа турок ступила на эту землю.
июля 1-го, 1909
Сегодняшний день, назначенный для церемонии, был необыкновенно хорош даже для Синегории, где в эту пору года почти всегда стоит хорошая погода. Синегорцы рано встают, но сегодня работа закипела еще до рассвета. Отовсюду слышались звуки горна — здесь все происходит по музыкальным сигналам, — а также барабанов (если барабан можно назвать музыкальным инструментом); после наступления темноты оповещение осуществляется с помощью световой сигнализации. Мы, журналисты, тоже были готовы приняться за работу — с наступлением утра в наши спальные палатки нам принесли кофе и хлеб с маслом, а плотный завтрак подавался повсюду в павильонах-столовых. Мы совершили предварительный осмотр места событий, затем прервались, чтобы, как и все, позавтракать. И отдали должное трапезе.
Открытие церемонии было назначено на двенадцать, но уже в десять часов все пришло в движение. С приближением полдня возбуждение нарастало. Один за другим стали собираться представители государств, вступивших в федерацию. Все прибывали по морю, а имевшие морские границы — в сопровождении национального флота. Каждого из тех, кто не располагал флотом, сопровождал, по крайней мере, один броненосец синегорцев. Должен сказать, что никогда в жизни не видел более устрашающих судов, чем эти небольшие боевые корабли короля Синегории Руперта. Зайдя в Синий вход, каждый корабль занимал предназначенное ему место, корабли с представителями государств — членов федерации соединялись в отдельную группу в маленькой, окруженной высокими скалами бухточке, что находилась в самой удаленной части этого обширного залива. Бронированная яхта короля Руперта стояла вблизи берега, там, где начинался главный тоннель, уходивший в толщу горы с широкого плато, которое было наполовину естественным, наполовину сложенным из массивных каменных блоков. Вот здесь, сообщили мне, продукцию внутренних районов страны спускают с гор в современный город Плазак. Как только часы начали отбивать половину двенадцатого, яхта выскользнула в ширь «входа». За ней шли двенадцать огромных барж, убранных по-королевски, и цвета убранства каждой соответствовали цветам национальных флагов государств — членов федерации. Правители этих государств вместе с охраной поднялись на баржи, а затем были доставлены на яхту Руперта, где заняли места на мостике, свита же оставалась на нижней палубе.
Тем временем на южном горизонте завиднелись многочисленные флотилии: государства направляли свою морскую квоту в Синегорию по случаю крещения Балки! В превосходном порядке, будто эскадра боевых кораблей, это великое множество зашло в Синий вход и сгруппировалось в отведенных для флотилий местах. Не хватало лишь военного представительства великой державы, возглавляемой западным монархом. Но в запасе было еще время. И действительно, когда люди повсюду стали поглядывать на часы, длинная шеренга судов появилась к северу от берегов Италии. Суда шли на большой скорости — около двенадцати узлов в час. Зрелище было захватывающее — пятьдесят красивейших в мире судов! Новейшего образца военно-морские гиганты, представленные типичными для своего класса судами: дредноуты, крейсеры, эсминцы. Они шли клином, и первой шла королевская яхта под штандартом монарха. На каждом корабле эскадры развевался красный вымпел, причем такой длины, что с топ-мачты он бы достал до воды. С бронированной башни у входа в гавань можно было видеть мириады лиц: сушу и море покрыли мириады белых звезд — то оживились собравшиеся на церемонию люди.
Неожиданно, без всякой видимой причины, вся эта масса белизны померкла — каждый повернулся и смотрел теперь в противоположную сторону. Я обратил взгляд к горе на дальнем берегу залива, к могучей горе, поднимавшейся к самому небу. На ее вершине взмыл флаг Синегории, и мощный флагшток издалека походил на столб света. Флагшток был высотой в двести футов, выкрашен в белый цвет, и поскольку на таком расстоянии стальные опоры были незаметны, то он поражал воображение своей монументальностью. У основания флагштока, темная на его белом фоне, виднелась группа людей, и я смог рассмотреть их, воспользовавшись полевым биноклем.
За аэропланом, который не просто поблескивал, а сиял, будто покрытый пластинами золота, в центре группы горцев стояли король Руперт и королева Тьюта.
Лица всех вновь обратились на запад. Эскадра приближалась к Синему входу. На мостике яхты стоял западный монарх в форме адмирала, рядом с ним стояла королева, облаченная в пурпур с золотом. Еще один взгляд, брошенный на вершину горы, — и мы увидели, что там все пришло в движение. Орудийный расчет возле каждой пушки приготовился действовать по команде. В группе у флагштока выделялся король Руперт: рост и крепкая фигура делали его заметным даже на таком большом расстоянии. Рядом с ним виднелось белое пятно, и мы догадывались, что это, должно быть, королева Тьюта, которую в Синегории просто боготворят.
К этому моменту бронированная яхта с членами федерации Балка на борту (за исключением короля Руперта) подошла ко входу в залив и встала, в ожидании монарха-арбитра, чья эскадра одновременно приостановила движение и чуть покачивалась на воде, кипевшей при только что стихших двигателях.
Когда штандарт монарха на носу яхты оказался почти напротив укрепленного узла при входе в залив, западный монарх поднял пергаментный свиток, поданный ему одним из офицеров. Мы, зрители, затаили дыхание, потому что спустя мгновение стали свидетелями события, которое уже никогда не сможем увидеть вновь.
Как только западный монарх вознес руку, с вершины горы раздался пушечный залп — оттуда, где высился мощный флагшток с флагом Синегории. А затем загрохотали, давая яркие вспышки, все пушки, и несмолкаемое эхо салюта покатилось вниз по горным склонам. При первом залпе благодаря какому-то мастерски осуществленному трюку сигнализации на флагштоке затрепетал непонятным образом поднятый флаг федерации Балка — поднятый над флагом Синегории.
В тот же миг фигуры Руперта и Тьюты пригнулись: король с королевой занимали свои места в аэроплане. Еще миг — и подобно громадной золотистой птице аэроплан взвился в небо, затем «птица» наклонила голову и устремилась вниз, под тупым углом. Мы могли видеть короля и королеву выше пояса — король был в национальном, зеленого цвета, костюме синегорцев; королева, закутанная в свой белый саван, прижимала к груди ребенка. Затем, далеко оставив за собой горную вершину и оказавшись над Синим входом, механическая «птица» подняла крылья и хвост и камнем пошла вниз, а когда до воды оставалось несколько сотен футов, она плавно опустила крылья и хвост. Король и королева, полускрытые бортом аэроплана, сидели вместе в крохотной кабине, которая, казалось, была теперь утоплена в дно машины; королева сидела позади короля — по обычаю замужних женщин в Синегории. Этот полет на аэроплане был самым волнующим эпизодом совершенно удивительного дня.
Несколько секунд свободного парения — и двигатели вновь заработали, а машина приняла горизонтальное положение и сидевшие в ней теперь снова над бортом. Скользящим движением золотистый аэро придал себе устойчивость в воздухе. Аэроплан летел всего футах в ста над водой, направляясь от дальнего конца залива ко входу в него, в пространство между двумя рядами боевых кораблей, представлявших разные государства. Как только прозвучал первый залп салюта на вершине горы, на каждом из кораблей раздалась команда «По реям!». И когда аэро пролетал над кораблями, моряки дружно приветствовали его. Эти оглушительные приветственные возгласы сопровождали аэро, пока король с королевой не достигли яхты западного монарха, и тогда королевские пары смогли поприветствовать друг друга. Ветер переменился и до укрепленного узла в Синем входе донеслось множество голосов: на разных языках долетали до нас приветствия, среди которых отчетливее других было мягкое «Банзай!» на японском.
Король Руперт, не выпускавший рычаг управления, сидел неподвижно, будто мраморное изваяние. Его прекрасная жена, облаченная в саван, с юным наследным принцем на руках, казалась подлинной статуей.
Аэро, ведомый точной рукой Руперта, мягко опустился на корму яхты западного монарха. Затем король Руперт, подхватив королеву Тьюту с ребенком на руках, ступил на палубу. И когда король Синегории оказался среди других стоявших людей, все осознали, что он был действительно человек богатырского сложения. Он возвышался над всеми присутствовавшими не то что на голову — они были ему по грудь.
Когда король и королева Синегории покидали аэроплан, западный монарх и его королева сходили с капитанского мостика. Хозяин с хозяйкой, вероятно, по своему обыкновению, рука об руку поспешили навстречу гостям, чтобы поприветствовать их. Встреча была трогательной в своей простоте. Монархи пожали друг другу руки, а их супруги, воплощение красоты женщин Севера и Юга, инстинктивно потянулись друг к другу и расцеловались. Затем королева-хозяйка, приблизившись к западному монарху, с грациозной почтительностью опустилась перед ним на колени и поцеловала его руку. Приветствие ее было таким:
— Добро пожаловать, ваше величество, в Синегорию. Благодарим вас за все, что вы сделали для Балки, а также за то, что вы и ее величество королева удостоили нас своим присутствием.
Монарх, казалось, был растроган. Привычного к высоким церемониям, его взволновали искренность и сердечность королевы-хозяйки, а также изысканная смиренность, символизируемая этим старым восточным обычаем. И монарх великой страны, король над многими народами Дальнего Востока импульсивно нарушил придворный этикет и сделал то, что, как мне потом говорили, навечно расположило к нему синегорцев: он опустился на одно колено перед прекрасной, облаченной в саван королевой, взял ее руку и поцеловал. Этот жест видели все, кто был в Синем входе и на берегу вокруг; мощное «Ура!» сотрясло воздух и понеслось над водой, взмыло к горным склонам и затихло вдали, на вершине горы, там, где возвышался мощный флагшток с флагом Балканской федерации.
Никогда не смогу забыть эту удивительную сцену национального триумфа, ее главные моменты навечно запечатлены в моей памяти: безупречно чистая палуба как символ безукоризненного исполнения военно-морской службы; король и королева величайшей нации на земле[140], принимаемые новым королем и королевой, завоевавшими себе империю, так что прежний подданный своего бывшего короля теперь приветствовал как собрата-монарха в исторический день, когда при его попечении рождалась новая мировая держава. Белокурая северная королева в объятиях темноволосой, с лучистыми глазами южной королевы. Изящная простота облачения северного короля и почти по-крестьянски безыскусный костюм южного короля-гиганта. Но всех затмевала — даже западного монарха с его королевской родословной в тысячу лет, даже Руперта с его врожденной королевской статью и даже северную королеву, образец достоинства и любезности, — всех затмевала Тьюта в своем непритязательном саване. Не было человека в этом огромном собрании, который не слышал бы хоть вкратце ее удивительную историю; не было такого, кто бы не радовался за эту благородную женщину, завоевавшую империю, даже оказавшись в когтях смерти.
Бронированная яхта с остальными представителями Балканской федерации подошла ближе, и правители Балкан ступили на борт яхты западного монарха, чтобы приветствовать его, а тогда Руперт, полагая, что выполнил долг хозяина, присоединился к ним. Он скромно занял место с последних рядах группы приветствовавших и выказал почтительность монарху-арбитру уже в качестве члена федерации.
Вскоре к королевской яхте подошел еще один военный корабль — «Балка». Он доставил послов иностранных держав, канцлеров и великих сановников из балканских стран. Этот военный корабль был сопровождаем целой флотилией боевых кораблей, каждый из которых представлял одну из стран — членов Балки. Великая Западная флотилия стояла на якоре и, за исключением того, что моряки поднялись по реям, не принимала непосредственного участия в происходящем.
На палубе вновь подошедшего судна стояли монархи Балкан; официальные лица каждого государства выстроились за своими правителями. Послы составили отдельную и более многочисленную группу.
Затем на первый план выступил западный монарх. Он был без сопровождения (если не считать обеих королев). В руках он держал пергаментный свиток с текстом своего арбитражного решения. Монарх зачитал текст, многоязычные копии которого предварительно были розданы всем присутствовавшим монархам, послам и сановникам.
Текст был длинным, однако событие представляло такую важность и вызывало такое волнение у присутствовавших, что все забыли про время. В тот миг, когда монарх развернул свиток, громкое «Ура!» смолкло и настала полная тишина.
Когда чтение было завершено, Руперт поднял руку, и тут же раздались оглушительные орудийные залпы: они неслись отовсюду — с кораблей в порту, с горных склонов, с вершины горы.
При смолкавших ликующих криках, сопровождавших салют, на борту судов завязался общий разговор, гости представлялись друг другу. Затем баржи доставили гостей к укреплениям Синего входа.
Здесь, перед укрепленным узлом, были сооружены временные помосты, с которых могли взлетать аэропланы. За этой площадкой возвышались даже не трибуны, а троны для западной королевской четы и для всех правителей Балки — теперь de jure[141] и de facto[142] существовавшей новой Балканской федерации. Позади тронов, для нас, тонувших в пурпуре и золоте, располагались места для остальных присутствовавших. Для журналистов была предусмотрена какая-то церемония, в подробности которой нас заранее не посвятили. Насколько я мог судить по лицам присутствовавших, никому заранее ничего не сообщили. Так что некий сюрприз мы, конечно же, предвкушали с особым волнением!
На площадку сел аэро, в котором король Синегории с королевой спустились с горы. Высокий молодой горец, управлявший машиной, сразу же покинул ее. Король Руперт, усадив свою королеву (по-прежнему с ребенком на руках) на ее место, занял свое и потянул за рычаг управления. Аэро понесся вперед и, казалось, сорвался с площадки, сделал дугу, устремляясь вверх, и через несколько секунд уже плавно скользил в сторону флагштока на вершине горы. Сразу после этого на площадку опустился другой аэроплан, значительно больших размеров. К нему шагнули десять высоких, красивой наружности молодых мужчин. Взмыв в воздух, аэроплан понесся вслед за королевским. Западный монарх, обращаясь к адмиралу флота, который лично командовал боевым кораблем, предоставленным для гостей, спросил:
— Кто эти люди, адмирал?
— Гвардейцы наследного принца, ваше величество. Они выбраны народом.
— Скажите, адмирал, а есть у них особые обязанности?
— Да, ваше величество, — прозвучал ответ. — Их особая обязанность — отдать свою жизнь за юного принца, если потребуется!
— Хорошо! Отличная служба. Ну а если кто-то из этих десяти расстанется с жизнью?
— Ваше величество, если кто-то из них погибнет, есть десять тысяч желающих занять его место.
— Хорошо, очень хорошо! Хорошо, когда есть хоть один человек, готовый умереть, чтобы выполнить долг. Но десять тысяч?! Это же целый народ!
Когда король Руперт достиг площадки с флагштоком, на нем взвился штандарт короля Синегории. Руперт, выпрямившись во весь рост, вскинул руку. Пушка позади него дала залп; затем мгновенно откликнулись одно за другим остальные орудия. Вспышки залпов напоминали цепь зарниц. Стоял неумолчный грохот, но силу звука ослабляло расстояние. Впрочем, в полной тишине, царившей у нас, мы слышали, как звуки залпов будто бы перемещались, описывая окружность, и наконец воображаемая кривая, которая шла на север, замкнулась на юге. Последний орудийный залп прозвучал к югу от флагштока.
— Что это был за чудесный круг? — поинтересовался западный монарх у адмирала флота.
— Это, ваше величество, линия границ Синегории, вдоль которой у Руперта стоит десять тысяч пушек.
— А кто же стреляет из них? Похоже, здесь собралась вся армия Синегории.
— Женщины, ваше величество! Они несут на границе службу сегодня — для того чтобы их мужья могли собраться здесь.
Как раз в этот момент один из гвардейцев наследного принца поднес к борту королевского аэро что-то напоминавшее резиновый мяч на конце шнурка. Королева взяла «мяч» и протянула его ребенку, которого держала на руках. Тот схватил «мяч». Гвардеец отступил назад. Вероятно, стиснув «мяч», юный принц подал некий сигнал, потому что в ту же секунду загрохотала установленная на возвышении пушка с жерлом, что было направлено вертикально. Снаряд взлетел вверх на небывалую высоту. И разорвался с такой яркой вспышкой, что ее можно было видеть при свете дня, а красный дым после вспышки точно был виден с Калабрийских Апеннин в Италии.
Когда снаряд разорвался, королевский аэроплан вновь взлетел с площадки, вновь сделал «нырок» и понесся к Синему входу на такой скорости, что у смотревших на него дух захватывало.
Когда же он стал приближаться к нам — а вслед за ним летательная машина с гвардейцами наследного принца и еще несколько, — все горы, казалось, ожили. Отовсюду, со всех горных вершин, даже едва различимых вдали, взлетали аэропланы, и все их великое множество на чудовищной скорости неслось по следу, оставленному королевским аэро. Король обернулся к королеве Тьюте и, очевидно, сказал что-то, потому что она подала знак капитану гвардейцев наследного принца, управлявшего машиной. Он отклонился вправо и вместо того, чтобы проследовать над водным пространством между рядами военных кораблей, полетел высоко над крайним из них. Один из находившихся на борту аэро каждый раз, когда машина пролетала над очередным кораблем, что-то бросал вниз, неизменно умудряясь доставить свою «почту» прямо на капитанский мостик.
Западный монарх вновь обратился к господарю Руку (адмиралу флота):
— Требуется ловкость, чтобы бросить депешу с такой точностью.
Адмирал невозмутимо ответил:
— Легче бросить бомбу, ваше величество.
Полет аэропланов был незабываемым зрелищем. Воистину историческим. Отныне ни одна нация, думающая защищаться или же наступать, не будет иметь успеха, если не овладеет воздухом.
И впредь любой нации следует уповать только на Бога, если она вознамерится атаковать кого-нибудь из членов Балки. Несдобровать захватчикам там, где в людских сердцах живут Руперт и Тьюта, соединившие обитателей Балкан в неодолимую общность.