– Парус долой! – крикнул Безрод. Оглянулся на Гюста. – Веди.
– Первые пять – суши!
Более длинные носовые весла взметнули в воздух и убрали внутрь. Гюст почти шагом повел Улльгу вперед между скал и подводных камней.
– Еще три суши!
Убрали еще три пары весел.
– Как, говоришь, поучал жену? – с тенью улыбки Безрод повернулся к Гюсту.
– Да просто! Говорю, дескать, что такое! Всего несколько дней мужняя жена, а уже душу из меня гонишь! – Гребцы навострили слух. – Несколько дней? – говорит. – Да я всю жизнь этого ждала!
Сумеречная тишина вспорхнула вместе с птицами, осевшими на скалах. Надрываясь громогласным хохотом, парни едва не растрясли Улльгу от борта до борта, а над ними клекотал растревоженный пернатый народ.
– Это что! – усмехнулся Безрод. – А вот однажды отец не пустил дочь на посиделки.
– Рассказывай, – улыбнулся Гюст. Только они вдвоем и не смеялись.
– Жили-были как-то нос-отец и сопля-дочь. И собирается как-то вечерком сопля на посиделки. Пред зерцалом повернется и так, и эдак. Откуда ни глянь, хороша! – Парни едва дышали, чуть не падая со скамей. Воевода еще рассказывать не начал, а уже до смерти смешно! – И тут нос-отец грозно спрашивает, – дескать, а куда ты, дочка, собралась? Та отвечает, мол, на посиделки с подружками, лясы поточить, косточки парням перемыть. Тут нос-отец сделал так – глядите, не зевайте!..
Безрод шмыгнул битым-перебитым носом.
– …И говорит: Никуда ты, дура, не пойдешь!
Весла так и заходили в руках гогочущих парней, – хорошо, хватило ума сушить. Гребцы из них уже никакие. Остальные хватали широко раскрытыми ртами воздух, и все им было мало. Стоять уже не могли, катались по настилу, били себя в грудь, ржали, чисто кони. А над Улльгой клекотали поднятые с гнезд моречники. Безрод, ухмыляясь, оглядывал берега. Показалось, – или на самом деле в деревьях что-то шевельнулось? Но об этом узнают лишь на берегу. Еще долго хохотали. Только начнут успокаиваться, как одного опять смех разбивает. А много ли нужно остальным? И снова катаются по палубе. Сивый – и тот улыбнулся в усы. Уж на что байка стара, а смешит как новая. Вроде успокоились, тяжко дышат, за животы держатся, встают кое-как. И тут в хрупкой тишине Вороток возьми, да без всякой задней мысли, носом и шмыгни. Безрод махнул рукой и отвернулся. Лишь двое остались на ногах, Сивый – потому что в мачту вцепился, Гюст – потому что на кормиле повис. Наверное, никогда эти тихие скалы не оглашал такой бешеный хохот. Пересмешник моречник не в счет. Смеялись, пока солнце не зашло. Только тогда унялись. Просто не смогли больше. Едва-едва встали на ноги, уселись за весла. В небесном багреце провели ладью через россыпь подводных камней и посунули носом в гальку.
– Моряй, Щелк, Вороток, Нюнга со мной. Остальным оставаться на ладье.
– Опять что-то удумал! Неужели и костей размять не даст? Вои беззлобно заворчали. С таким воеводой никогда не заскучаешь.
Безрод первым спрыгнул на берег, остальные четверо ушли следом. Вороток и Нюнга с луками. Впереди стояла стена леса, сосны да березы, берег пуст и чист. Сивый повел туда, где приметил шевеление. С опаской вошли в деревья, и будто попали в темный мир. Снаружи небо догорает пурпуром, – хоть какой, а свет – тут же темень почти кромешная. Кое-как углядели тропку. Безрод оставил стрельцов по обе стороны от дорожки, в кустах, и сам-третий ушел вперед.
Лес миновали, вышли на открытое. Скорее даже не лес, а подлесок. Леса, наверное, дальше стоят.
– Заметил? – бросил за спину Безрод.
– Заметил, – буркнул Моряй.
Справа, то появляясь из-за камней, то снова исчезая, скользила какая-то тень.
– Следят, – Щелк оглянулся, положил руку на рукоять. – Аж мурашки по спине разбежались.
– На языке оттниров что-нибудь знаешь?
– Самую малость. «Эй, красавица, неси пива», и «Сей же миг, оттнир, по зубам получишь».
– А ты?
– Да тоже немного. – Моряй поморщился. – Припоминаю вот: «Больно цены ломишь, сволочь», и «Эту вонючую горчину пей сам».
– Должно хватить. – Безрод усмехнулся.
Дошли до скал. Теперь и справа, и слева, не скрываясь в наступающих сумерках, по обеим сторонам плыли тени. – Гляди, встречают! – Щелк махнул рукой вперед.
С дюжину трюллей выступило из-за скалы, – в руках мечи, на телах доспех. Хмурые, злые, походникам даже показалось, задери хозяева губы – во рту сахарно блеснули бы клыки с мизинец. Так и зыркают из-под нависших бровей. А лбы и впрямь низки да узки.
– Мне вот интересно, спросят чего или сразу бросятся?
– Если спросят, говори, что знаешь. Если бросятся, тоже на месте не стой, – шепнул Безрод.
– Говорить, что знаю? – изумился Щелк. – Которое?
– То, второе. Про зубы. Вперед выступил здоровенный трюлль и занес над плечом старый, потемневший от времени меч. Дескать, если что, – рубить буду сразу.
– Чего надо?
– Да вот шли мимо, дай, думаем…
– Во-о-он! – заревел островной.
Оглоушил так, думали – слуха лишит. Щелк ему и выложил, что знал.
– Сей же миг, оттнир, по зубам получишь.
Моряй тут же добавил:
– Больно цены ломишь, сволочь!
Хозяин с ревом обрушил меч на чужих. Рубил справа налево, хотел голову снять. Безрод присел, и клинок молнией просвистел над макушкой. Сивый едва не быстрее той молнии рванул вдогон за уходящим мечом, левой ногой подсек звероватого трюлля под коленом, а правой ладонью приложился к лицу. Падая, здоровяк задел мечом кого-то из своих. Бил одного, – упали двое. Хозяева с криком ринулись крушить, ломать дерзких чужих. Безрод сотоварищи огрызнулись. Трое островных полегли в первые мгновения. Еще трое чуть погодя.
– Уходим! – рявкнул Безрод. – Живо!
Повернулись и побежали. Наперерез из-за скал выметнулись «тени», что провожали всю дорогу. Моряй врезался в заслон и разметал соглядатаев, как большая ладья маленькие лодки. Безрод и Щелк на бегу порубили то, что отвалилось в стороны после Моряя. Вот и лесок. Ломая ветви и кусты, походники влетели в чащобу, а, дабы свои же стрелами не утыкали, Моряй во все горло рявкнул: – Вороток, Нюнга, это мы!
Миновали. А как только разведчики, в мыле и чужой крови, пронеслись мимо, стрельцы отпустили тетивы. Пока сидели, попривыкли к лесному сумраку. Каленые стрелы с жутким свистом унеслись в глубь леса, и кто-то истошно завопил. Расстреляли весь запас, и все вместе побежали назад, на ладью. Безрод последним взлетел по веслу на отходящего Улльгу. Встал на носу, что-то крикнул и расхохотался.
Из лесу осторожно изникло несколько островных. Увидели отходящую ладью и взревели. Безрод все кричал и кричал, и от его слов трюлли растеряли и без того скудный рассудок. Подбежали к самой воде, швыряли камни, метали стрелы, да все без толку. Камни не долетали, стрелы не доставали. Да и стрельцы из них оказались те еще…
Улльга сторожко крался на двух парах весел назад в чисто море.
– Что ты кричал? – Щелк зачерпнул бадейкой морской воды и, отфыркиваясь, умывался. – Ишь, лютуют! Того и гляди, вплавь догонять бросятся!
– Да, ничего. – Сивый протирал тряпицей меч. – Стращал. Дескать, мы уходим, да заместо нас другие придут. Нынче же ночью. Злее и страшнее.
Вои замерли. Ждали продолжения.
– Хозяева обещали съесть живьем. Моречники с гневным криком снялись со скал. А ведь только-только успокоились. Вои рухнули на палубу как один, будто трава под косой. Катались, хохотали, задыхались. Да сколько можно! Животы лопнут! На ногах остались только двое: Безрод усмехался, сидя на скамье, а Гюст хохотал, повиснув на кормиле. Дело к ночи, скоро оттниры с красным парусом подойдут к острову и встанут на ночлег. Тут хозяева и встретят, как обещались. Добрая будет драка. И тем, и другим все равно кого резать, – и те, и другие жаждут крови. У оттниров, к тому же, кости в море затекли. Вот и разомнут.
Улльга шагом пробирался меж камнями и низкими скалами. Небо на востоке стало темно-сизым, на западе догорало последними красками. Перед островами Трюллю, как дозорный, стояла одинокая островерхая скала. Сами проходили мимо, и оттнирам с красным парусом ее не миновать.
– Ловко придумал! – Моряй наощупь чистил меч да посмеивался.
Безрод отмахнулся.
Едва-едва успели. Только схоронились за дозорной скалой, а граппр уже тут как тут, – из темноты наплывает. Красный парус убран, идут на трех веслах. Безрод замер с поднятыми руками. Эх, знать бы с какой стороны видсдьяуры обойдут «дозорного», справа или слева! Граппр пошел с правой стороны, и Безрод резко выбросил в сторону левую руку. Три пары весел тихонько вспороли воду, и ладья прянула влево. Граппр с красным парусом обходил скалу с полудня, Улльга – с полуночи. Невидимые друг для друга, корабли разошлись. Оттниры убрали еще одно весло, ползли вперед, будто улитка по камням.
– Ну, куда нам вторая ладья? – шепотом дурачился Рядяша. – Разве что на привязи поведем, ровно телушку?
Сивый оглядел воев. Подозвал Воротка.
– …В драку не вяжись. Будто и нет тебя. Тишок да молчок. Твое дело только смотреть!
Вороток улыбнулся. Не маленький! Умишка достанет! Сбросил с себя рубаху, приладил за спину меч, встал на весельный люк и прямо, как стрела, ушел в воду. Взял вправо от граппра, не вместе же выходить на берег!? и поплыл от камня к камню, будто крупная рыба. Осталось ждать. Вои мрачно поглядывали на утонувший во мраке остров и точили мечи. Безрод замер на носу. Ледок рядом. Оба слушали.
– Будто крикнул кто, – неуверенно пробормотал Ледок. – А вот еще.
– Мечного лязга не слыхать? – Не слыхать.
– Наверное, на берег пустили. Дождутся, как уснут, и сонными порубят. – Вои чесали затылки. В предположениях недостатка не было.
– Может быть, заведут в лес, да там и оставят, – отвечали другие.
Все может быть. Безрод до рези в глазах проглядывал темень, до звона в ушах слушал тишину. Ничего. Востроглазый Ряска – и тот оказался бессилен.
За полночь. И вдруг Ледок, раскинув руки, призвал к тишине. Вои, не договорив, замерли. Не донеся точил к мечам и секирам, застыли на месте. Ледок слушал.