Тащить такой величины судно при этих условиях совершенно бесполезно. Чтобы снять «Громобой», нужно было или иметь прибыль воды более 4 футов, или же предпринять огромную работу по прорытию канала на расстоянии всех 300 сажен. Сделав промер и убедившись, что глубины повсюду ровные, я отправился с ледоколом в Петербург, чтобы подробно доложить управляющему Морским министерством о положении, в котором находится «Громобой». Покамест я находился на крейсере, лед немножко двигался, и ледоколу пришлось давать ход, чтобы удержаться в канале и не быть сдвинутым на отмель.
По пути от места стоянки «Громобоя» к Петербургу, мы во многих местах встретили набивной лед, который возвышался над поверхностью около 3 футов и простирался вниз футов на 10 или 12. В одном месте ледокол даже остановился, так что пришлось дать задний ход и пройти это место с разбега. Правда, на ледоколе был пар лишь в четырех котлах, и он остановился с малого хода, тем не менее, весьма удивительно, что в столь короткий срок могло образоваться такое большое количество набивного льда. Надо думать, что под северным берегом образовывались тонкие ледяные поля, которые отрывались от своих мест, и что они-то именно и были причиной нагромождения. Тут, вероятно, были льды, образовавшиеся у Финляндского берега даже к северо-западу от Сестрорецка.
На пути от «Громобоя» к Петербургу мы увидали в стороне от фарватера еще один коммерческий пароход, также стоявший на мели, но до него было очень далеко, и углубление «Ермака» не позволяло приблизиться к несчастному мореплавателю, державшему сигнал о своем бедственном положении. Опасность, разумеется, была для парохода, а не для экипажа.
В Гутуевский порт мы прибыли уже в сумерки, и я тотчас же отправился к управляющему Морским министерством со сведениями о положении «Громобоя». Адмирал Павел Петрович поручил мне съемку «Громобоя» с мели, одобрив в общих чертах мои предположения. Предстояла длинная зимняя работа, гораздо более трудная, чем при съемке крейсера «Россия», ибо «Громобой» был от канала в 3 раза дальше, чем «Россия», и, кроме того, последняя стояла на мели вплотную к Кронштадтскому порту, тогда как «Громобой» находился на полпути между Петербургом и Кронштадтом. Надо было сейчас же озаботиться снабдить «Громобой» углем; что же касается провизии, то мы уже успели передать ему с «Ермака» часть наших запасов, которых на ледоколе имеется всегда в достаточном количестве и для себя и для других судов.
Вернувшись на ледокол, я застал полную каюту гостей. Собрались все командиры пароходов, зазимовавших в Петербурге, представители контор и Карл Карлович Баррот. Я условился с ними, что утром поведу их в море и что по каналу в пределах дамб мы можем пройти во всяком случае; что же касается дальнейшего пути вне дамбы, то надо переждать благоприятной погоды, так чтобы лед не был в движении. Если лед движется, то я могу вести только по одному пароходу, ибо пробитый мною канал передвигается в сторону, и, следовательно, пароходы, идущие по нем, могут оказаться на отмели. Было условлено, каким порядком пароходы повернутся в канале и будут следовать за мной.
Едва разъехались командиры по своим пароходам, как я получил по телефону известие от управляющего Морским министерством, что вода прибывает и что надо ждать большого подъема ее. Надо было не терять времени, а потому, только что показались первые лучи света, мы тронулись от своего места, разломали лед у остальных пароходов и пошли на взморье. Все 12 пароходов снялись со швартовов и пошли за нами. Часть из них должна была поворачиваться, но, вероятно, всем им хотелось на простор, так как запоздавших не было, и вся эскадра пошла на тесных промежутках по направленно к морю. Подходя к концу дамб, я увидел, что лед находится в движении, и пароходам лучше переждать в дамбах. Оставаясь тут, они рисковали потерять лишь несколько дней, тогда как если бы, вследствие высокого состояния уровня воды, их сдвинуло в сторону из канала на мелкие места, то была бы опасность потери и пароходов, и грузов. Кроме того, мое главное дело было помочь крейсеру «Громобой», и, разумеется, для этого можно было пожертвовать простойными днями коммерческих пароходов, оставив их в безопасном месте в дамбах. Так я и сделал.
По выходе из дамб, мы, при довольно мрачной погоде, не сразу увидели «Громобой», но когда он открылся, то к общей радости оказалось, что он был на фарватере. Он воспользовался прибылью воды, которая по счастливой случайности к рассвету этого дня достигла 5 футов выше ординара. «Громобой», при этих условиях, без посторонней помощи вышел на глубину. То же сделал и коммерческий пароход, также выбравшийся на фарватер. Мы шли следом за «Громобоем», догоняя его, и только перед Кронштадтом, когда «Громобой» застрял во льду и был сдвинут им в сторону от фарватера, проход «Ермака» с левой стороны освободил его от давления льда и помог выйти на глубину. В Кронштадт мы прибыли около 2 часов дня.
Дело с «Громобоем» было окончено, но лишь только «Ермак» остановился в Кронштадте на Малом рейде, как было получено приказание министра финансов ледоколу «Ермак» поступить в распоряжение морского ведомства, согласно желанию которого ледокол должен был принять из порта различные предметы и немедленно отправляться на помощь броненосцу «Генерал-адмирал Апраксин», который во время снежной бури выскочил на берег у острова Гогланда. Заведывание этой работой возложено было на адмирала Ф. И. Амосова, так что ледокол отправился без меня. Что же касается пароходов, оставленных в Петербурге, то на следующее утро, когда наступила тихая погода и лед пришел в состояние ослабления, они все вышли из Петербурга при помощи маленьких ледоколов лоцманского общества.
С уходом «Ермака» я мог опять заняться вопросом о переделке носовой части. Все чертежи были окончены к началу декабря. Между тем 6 декабря состоялось мое назначение Главным Командиром Кронштадского порта. На этой должности я не был так свободен, как прежде, когда был старшим флагманов, и с этого времени я уже никогда не мог лично плавать на ледоколе. Все последовавшие рейсы он совершал со своим командиром М. П. Васильевым, который мастерски управлялся с этим своеобразным кораблем.
Работа подле броненосца «Генерал-адмирал Апраксин» заняла всю зиму. Пришлось снабжать броненосец провизией и углем, подвозить к нему якоря, канаты, водолазов и прочее, необходимое для работ. Также пришлось отвезти туда деревянные, построенные в Ревеле бараки для жилья офицеров и команды. Исполняя все это, ледокол должен был 4 раза приходить в Кронштадт и 6 раз в Ревель.
Приходя в Кронштадт, ледокол прорубал канал во льду по Большому рейду и тем преграждал доступ к Кронштадту на санях от южных фортов и от деревень, лежащих на южном берегу. Между тем оттуда подвозится большое количество строительного материала, а также свежей провизии для Кронштадта. Я решил построить мост через канал и обратился с просьбой к генералу Иванову, начальствовавшему над крепостной артиллерией. Он с готовностью настоящего военного человека нашел это дело простым и легко осуществимым, и меньше чем в сутки мост был построен и наведен. Затем его несколько раз снимали и наводили для прохода «Ермака», и всякий раз эта операция совершалась молодцами-артиллеристами быстро и без всяких затруднений. Все дело обошлось около 500 рублей, считая в том числе и материал, и вознаграждение солдатам за их работу.
Этот небольшой опыт показал, что неудобство, производимое «Ермаком», по отношению к санной езде, легко преодолимо.
Ниже приведена таблица всех рейсов, сделанных ледоколом в течение минувшей зимы, с показанием пройденного расстояния и средней скорости во льду, причем приняты к счету остановки от трудности льда, но выпущены остановки на ночь.
Из числа 2257 миль, пройденных ледоколом в течение этой зимы, сделаны по свободной воде 3 первые перехода – 270 миль, остальные 1987 миль сделаны во льдах.
Вышеприведенная таблица дает материал для выводов о расходе угля и силе, потребной на ломку балтийского льда.
В эту зиму холода стояли довольно упорные, и, после того, что миновало время осенних штормов с сильным колебанием уровня моря, установилась довольно спокойная погода, и, вследствие этого, Финский залив в своей восточной части покрылся льдом при выгодных условиях. В минувшем году лед был набивной и более тяжелый; в этом же году «Ермак» сравнительно редко останавливался, хотя по временам шел очень тихо. С конца ноября стал выпадать снег, и в феврале месяце на льду лежал слой снега, толщиною от 1 до 2 футов. Это сильно задерживало ход ледокола.
Толщина льда по измерениям в Кронштадте была в январе месяце в Средней гавани 2 фута 6 дюймов, на Большом рейде 2 фута. В феврале и марте месяце на Большом рейде толщина льда была 2 фута 6 дюймов, а в Военной гавани 3 фута.
Финский залив в эту зиму покрылся льдом до Дагерорда еще в конце января, и это произошло так же неожиданно, как и в Кронштадте. В это время в Ревеле находился готовившийся к дальнему плаванию крейсер «Адмирал Нахимов». 26 января командир крейсера капитан 2-го ранга Всеволожский[187] решился выйти в плаванье, но лишь только он оставил рейд, как встретил сплошной лед, заградивший ему путь в море. Командир пробовал найти свободное место через другой проход, но и там оказался сплошной лед. Всякая надежда выйти в море была потеряна, как вдруг неожиданно для них на горизонте показался «Ермак» и выручил крейсер.
Вот как один из служащих на крейсере описывает это событие в «Новом времени» от 3-го февраля: «25-го января, окончив определение девиации[188] компасов и покончив расчеты с берегом, стали ждать телеграммы из Главного Морского штаба. Ночью получена была телеграмма и предписание немедленно идти в заграничное плавание.
Накануне еще дувший скверный ветер, гнавший на рейд отдельные небольшие льдины из залива, не предвещал ничего хорошего, но командир, надеясь, что залив еще не скован сплошным льдом, решил утром на рассвете во что бы то ни стало попытаться выйти в море, хотя бы и в ущерб деревянной и медной обшивкам, которые неминуемо должны были пострадать от льда.