[206], и даже к И. В. Мушкетову[207], если Вы это находите нужным. Был бы несказанно счастлив, если бы мое чтение осуществилось на тех основаниях, которые я Вам изложил совершенно откровенно, ибо тогда все дело пошло бы или под знаменем Географического общества, или по крайней мере с его добрым сочувствием».
Помещенные выше извлечения из моего письма М. А. Рыкачеву[208] показывают, что предварительно составленную мною программу плавания по западную сторону Шпицбергена я изменил для того, чтобы заручиться содействием Географического общества. Я считаю, что прежде всего надо убедиться, что «Ермак» может побороть полярные льды, и для этого самое лучшее место находится к северу от Шпицбергена, ибо, в случае поломки винтов или других неблагоприятных обстоятельств, движением льда ледокол вынесло бы на свободную воду, в сравнительно очень короткий промежуток времени. Совсем другая обстановка получилась бы, если бы судно застряло в других местах, не на струе течения, направляющегося в пролив между Шпицбергеном и Гренландией.
Поломка винтов в тех местах могла бы быть более опасна. Между тем не представлялось никакой возможности убедить кого следует, что нужно делать то, что обещает более благоприятные результаты.
Видя, что дело не получает окончательного решения, я был лично у министра финансов и, по возвращении от него, обратился к нему с письмом от 20 апреля (н. с.), в котором просил его двинуть дело вперед. Статс-секретарь Сергей Юльевич[209], получив мое письмо, запросил у морского министра генерал-адъютанта П. П. Тыртова, который дал более благоприятный отзыв.
Он писал:
«Управляющий Морским министерством. По Главному Морскому штабу. 18 апреля 1901 года, № 973.
Милостивый Государь Сергей Юльевич!
На письмо Вашего Высокопревосходительства от 12 сего апреля за № 2194 имею честь уведомить, что со своей стороны не могу не признать несомненной пользы для научных целей экспедиции ледокола „Ермак“ в том ее виде, как она предположена в последних соображениях вице-адмирала Макарова. Обследование всех морских путей в Карское море и далее к устьям сибирских рек и выбор при различных обстоятельствах наиболее безопасного и легкого из них представляется весьма желательным, почему я считаю себя обязанным высказаться в пользу поручения вице-адмиралу Макарову исследовать на ледоколе „Ермак“ путь по северную сторону Новой Земли и одновременно произвести определения положения западного берега этого острова, а также обследование дальнейшего пути к рекам Обь и Енисей.
Относительно обратного пути ледокола я совершенно согласен с приведенным вице-адмиралом Макаровым мнением компетентных ученых, что путь этот следует предоставить усмотрению и благоразумию руководящего экспедицией, в зависимости от состояния льдов.
К вышеизложенному считаю долгом добавить, что Его Императорскому Высочеству августейшему генерал-адмиралу угодно было выразить свое принципиальное согласие на разрешение вице-адмиралу Макарову идти на ледоколе и принять руководство предполагаемою экспедициею в том случае, если бы Ваше Высокопревосходительство, признав возможным ее осуществление, получили на это монаршее соизволение, также разрешить некоторым служащим в Морском ведомстве лицам соответствующей специальности быть участниками в этой экспедиции.
Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.
Приведенные выше извлечение из письма П. П. Тыртова показывают, что адмирал Павел Петрович дал благоприятный ответ главным образом потому, что я изменил программу плавания, поставив на первую очередь обследование северо-западных берегов Новой Земли, так что моя уступка в этом отношении оказалась единственным средством, чтобы экспедиция могла состояться.
Из письма М. А. Рыкачева я узнал, что Академия наук, организовавшая в это время третью и последнюю экспедицию на Шпицберген для измерения градуса меридиана, желает выслать свои пароходы в Стур-фиорд возможно раньше и что поэтому для экспедиции были бы полезны услуги ледокола «Ермак». Поэтому, желая заручиться и сочувствием Академии наук, я обратился с предложением помочь этой экспедиции, рассчитывая, что она выразит желание, чтобы «Ермак» был снаряжен для полярной экспедиции с тем, чтобы он сначала помог проводкою судов к Шпицбергену. Академия наук, действительно, обратилась к министру финансов с просьбой о содействии ледокола «Ермак», но прибавила: «в случае, если отправление ледокола „Ермак“ в Ледовитый океан состоится». Таким образом это ученое общество также не поддержало моей просьбы об организации экспедиции на ледоколе «Ермак». Между тем время шло и нельзя было приступать ни к каким приготовлениям, а приходилось лишь ограничиваться собиранием предварительных сведений и справок.
Наконец 17 мая (н. с.) последовало решение, что «Ермак» может идти в Ледовитый океан с тем, чтобы вначале он помог проводкою судов Шпицбергенской экспедиции в Стур-фиорд. Времени оставалось очень немного, ибо 29 мая (н. с.) ледокол должен был выйти из Кронштадта, чтобы своевременно поспеть в Тромсе.
Нечего было и думать о каких-нибудь особых приготовлениях; надо было брать то, что возможно было найти.
Столь короткий срок на приготовления к полярному плаванию можно признать беспримерным, и в этом отношении мы побили всякий рекорд.
Надо еще и то заметить, что лица, собирающиеся в Ледовитый океан, посвящают приготовлениям все свое свободное время, я же этого сделать не мог, ибо состою в должности главного командира Кронштадтского порта, при которой приходится очень много работать. На обдумывание того, что мне требовалось для плавания, имелись лишь небольшие обрывки времени, так что, откровенно признаюсь, я не в состоянии был заняться этим делом с той усидчивостью, которой в сущности оно требовало.
Относительно состава ученых мне удалось заблаговременно до некоторой степени заручиться некоторыми лицами.
Мне было жаль, что наш известный ученый математик Алексей Николаевич Крылов[210] не мог отправиться в плавание на «Ермаке». Он обрабатывал данные по ломке льда, собранные из наблюдений, сделанных над крепостью этого материала на «Ермаке» и в лабораториях. Он точно так же делал выводы из кинематограммы, снятой во время разбивания тороса. В каждое дело, к которому прикасается А. Н. Крылов, он вносит научную постановку, и, таким образом, в его руках получаются надежные выводы даже из сравнительно слабых наблюдений. Причина, почему А. Н. Крылов не мог идти с нами в плавание, так оригинальна, что о ней стоит упомянуть. Дело в том, что он застрахован и в таком обществе, в котором путешествия в разные страны не предусмотрены, и даже имеется такса о величине надбавки на случай поездки туда или сюда. Ледовитый океан не упомянут в этой таксе, а потому общество заявило, что в случае путешествия А. Н. Крылова в Ледовитый океан оно не только не возьмет на себя ответственности ни за какую прибавку, но и будет считать себя вправе по возвращении А. Н. Крылова из плавания переосвидетельствовать его и затем принять страхование на прежних условиях или на иных по своему усмотрению. Человек может вернуться из Ледовитого океана более здоровым, чем он туда отправился. Но, так как для общества выгодно считать его здоровье пошатнувшимся и нарушить прежний договор, то эксперт, служащий в обществе, безусловно даст отзыв в интересах этого общества, что лишает клиента выгод всего предшествовавшего страхования. Это совершенно несправедливо, но говорят будто бы, что страхование жизни может быть прибыльно для общества только при условии, что многие не платят до конца установленного срока и, выбывая, теряют весь свой капитал.
А. Н. Крылов потерял бы все преимущества, достигнутые платежом в течение ряда лет, что весьма тяжело для человека, желающего обеспечить свою семью.
Вместо А. Н. Крылова я пригласил Семена Петровича Вуколова[211], который взял на себя магнитные наблюдения и различные физические и химические исследования.
Весьма важно иметь подходящего ученого для драгировок и консервирования собранных организмов. К счастью для меня, врач Морского ведомства Александр Григорьевич Чернышев, бывший со мною в предшествовавшее плавание на «Ермаке», надеясь, что мне удастся организовать новую экспедицию, отказался от предстоявшей ему другой ученой поездки и принял мое предложение. Он же был и судовой врач.
Для работ по геологии председатель Геологической комиссии академик Чернышев рекомендовал Валериана Николаевича Вебера[212].
По ботанике служащий на ледоколе второй штурман А. А. Палибин просил о своем двоюродном брате Иване Владимировиче Палибине[213], который служит в Императорском Ботаническом саду.
По астрономии, метеорологии и гидрологии первоначально я предполагал взять лейтенанта И. И. Ислямова, но затем, по выходе уже в море, он передумал, и я пригласил лейтенанта Владимира Константиновича Неупокоева[214]. По прибытии на «Ермак» в Тромсе командир обратился ко мне с просьбой, чтобы я оставил хронометры на руках у старшего офицера барона Гревеница[215], что я и исполнил. У лейтенанта Неупокоева осталась метеорология и гидрология, но он также участвовал в астрономических наблюдениях.
По картографии я обратился к генералу Штубендорфу[216], и он очень любезно назначил в мое распоряжение классного военного топографа Аполлона Павловича Ровинского