– Лед под Желчью дрогнул! Сиговица провалилась!
Не все поняли что это, но все поняли другое – бежавшие на берег рыцари попросту начали один за другим уходить под лед! Пешему отскочить и то трудно, а уж конному тем более. Ни остановиться, ни просто выбраться из стремительно растущей полыньи рыцари не могли, а потому успешно булькали, пуская пузыри и отчаянно вопя. Русские немного отвлеклись на происходящее на Сиговице, и части рыцарей и кнехтов удалось тем временем бежать на Соболичьский берег. Их преследовали какое‑то время, даже смогли нескольких убить, но потом погиб еще один из ладожан, слишком далеко отошедший от своих, на него набросились сразу трое рыцарей, и русские вернулись обратно, добивать оставшихся у Вороньего камня. Но и там бегство было полным. Остановило рыцарей только то, что лед не просто пошел трещинами, а попросту провалился. Большое количество тяжеловооруженных рыцарей выбраться на берег не смогло. Немцы шли на дно быстро, даже не успев крикнуть: «Помогите!» Хотя все равно спасать никто не стал бы. Русские жалели только доспехи, но никак не врагов в них.
Конные, поняв, что у этого берега делать больше нечего, бросились вдогонку за удиравшими на другой. До самого Соболичьского берега гнали немцев, и били, били, били, не жалея. Пусть надолго, навсегда запомнят, что воевать русских нельзя!
Бой закончился, к тому же вот-вот начнет смеркаться…
Рыцари кто утонул, кто беспомощно валялся на земле, не в силах подняться, кто все же успел удрать. Их кнехты тоже частью погибли, частью оказались плененными, частью бежали.
А на поле боя новгородцы, ладожане, суздальцы, переяславльцы, владимирцы уже собирали своих раненых и убитых. Кому можно, помогали сразу, кто двигаться сам не мог, того везли на щитах, несли на руках, собирая в одно место, чтобы отправить в Псков. Практичные новгородцы принялись стаскивать в кучу рыцарей. Они цепляли крючьями беспомощно барахтающихся немцев и тащили по льду как санки. Никоня, раненный, но не желавший ни убрать оружие, ни уйти отдыхать, наскоро перевязал кровоточащую голову куском, оторванным от подола собственной рубахи, и принялся вместе со всеми собирать оружие и битых рыцарей. Их связывали по трое-четверо и усаживали рядком. Митяй, увидев, что один из рыцарей пытается освободиться от пут, погрозил ему пальцем:
– Но-но! Я тебе! – И зачем‑то объяснил Никоне: – Во дурак! Убьют ведь.
Никоня, зацепив крюком за шпору на ноге, тащил здоровенного рыцаря, совершенно не желавшего подчиняться такому насилию. Немец барахтался, пытаясь подняться, как мог отбивался от новгородца. Тот с трудом справлялся с беспокойным пленником. Приглядевшись, Митяй расхохотался:
– Ты его хоть переверни, мордой же вниз тащишь!
Никоня тоже глянул внимательней, стукнул по шлему, пытаясь определить где у этого ведра перед. Рыцарь отозвался, он действительно лежал на животе. Никоня чуть подумал и махнул рукой:
– И так сойдет!
Латы загрохотали по льду дальше. А немец, похоже, смирился, он уже не брыкался, болтался в своей броне, как ведро с гвоздями.
Русские поспешно собирали брошенное оружие, доспехи, связывали меж собой пленных, выстраивая их для путешествия в Псков. Задерживаться было нельзя, вот-вот тронется лед и наступит весенняя распутица. Русское войско, тяжело груженное добычей и обремененное пленными, двинулось к Пскову.
Князь Александр собрал у себя воевод, тысяцких и сотников. Прежде всего разыскивал глазами тех, кого хорошо знал и кем дорожил. Брат Андрей жив и даже не ранен, хотя бился отчаянно смело. «Потом поругаю за безрассудство», – подумал князь. Недосчитался и кое‑кого из тысяцких, и сотники не все, воевода Миша ранен, но жить будет, нет многих знакомых по первому походу на шведов людей. Но он знал, что так будет, был готов к этому. И все равно больно и жалко. Сам князь тоже ранен, но легко, от рыцарского меча спасла кольчуга, да еще ловкость любимого коня, вовремя метнувшегося в сторону, точно почуявшего опасность для своего хозяина. А может, и правда чуял? В бою конь со всадником одно целое, жизнь обоих от обоих и зависит.
Тысяцкие уже пересчитали людей, теперь рассказывали, у кого сколько погибло. Больше всех пострадал, конечно, Передовой полк и чело. Это было понятно, но русичи взяли дорогую плату за свои жизни. Погибло много рыцарей, много взято в плен. Огромное количество доспехов, оружия, кузнецам работы хватит на год. Князь, поговорив о людях, распорядился:
– Пленных не добивать, отправим в Новгород.
– Зачем они тебе? – чуть сморщился князь Андрей. Ему совсем не хотелось тащить эти груды железа так далеко.
– Из доспехов вытряхнуть, связать и вести в Новгород следом за собой. Пусть все видят, что такое пленный рыцарь. А мы на них псковских заложников выменяем. А рыцарей не посчитали, сколько побито и в плену?
Отозвался тысяцкий Евсей:
– Убитыми, княже, четыре сотни, а раненых не ведаю.
– Сколько? – изумился Александр.
– Четыре, – подтвердил тысяцкий.
Кулак князя резко опустился на наспех сооруженный в шатре стол. Не выдержав, доска треснула. Все даже вздрогнули. Глаза Андрея беспокойно впились в лицо брата, чего это он? Неужели мало? Нет, глаза вон как блестят.
– Разбили ливонцев! Разгромили! – Видя, что никто не понимает, пояснил: – Их всего‑то было восемь сотен! А мы половину положили!
Меня все же пару раз крепко приложили, болела рука, снова многострадальный бок, уже получавший свое в боях с ордынцами, и голова. Но знамя я так и не выпустила, даже когда все закончилось. Сползла с коня и уселась прямо на лед, потому что ноги не держали и перед глазами все плыло. Сидела, привалившись к чему‑то, но крепко сжимая в руках драгоценное древко, нет, даже сейчас стяг не должен опуститься, упасть. Тем более сейчас! Это знамя победы.
В голове страшно гудело, явно получила сотрясение мозга. Ладно, пройдет. Правый глаз заливала кровь… Что это, моя? Нащупав рукой рану, я убедилась, что она не смертельна, скорее большая ссадина, которая сильно кровила. Наверное, я размазала кровь по лицу, потому что ко мне наклонился какой‑то мужик:
– Что, девонька, ранена? Пойдем, помогу до телеги добраться.
Я помотала головой, отчего перед глазами замелькали черные мушки:
– Нет, я немного посижу и встану. Пройдет…
– Давай, стяг‑то заберу. Или сама князю отдашь?
Только тут я сообразила, что до сих пор крепко сжимаю древко стяга. Во какая героиня – так и не дала ему упасть!
Голова постепенно стала проясняться, и сразу возникла мысль о Вятиче. Этот герой погнал рыцарей до самой Риги и поэтому до сих пор не разыскал меня?
Чуть посидела, соображая, что надо подниматься, потому что сижу попросту в большой луже на льду. Вдруг стало по‑настоящему тревожно из‑за Вятича. Где это он? Я была совершенно уверена, что погибнуть муж не мог, у него наверняка настолько сильный оберег, что если уж меня не смогли укокошить эти громилы с ведрами на головах, то его тем более ни один меч не возьмет.
– Настя, – я подняла голову на голос князя Александра, он показал своему оруженосцу, чтобы тот взял у меня стяг, и чуть смущенно крякнул: – Вятич там…
«Там» означало телеги, на которые грузили убитых! Что?! Мушки перед глазами разлетелись в стороны сами собой и больше не посмели показываться, в одно мгновенье я оказалась перед санями, на которых поверх еще кого‑то действительно лежал Вятич.
– Вятич!
У меня перехватило дыхание. Это не мог быть Вятич, но это был он. Лицо белое, в нем ни кровинки, дыхания не видно. Я вцепилась в мужа, как сумасшедшая, принявшись трясти его, как грушу:
– Не смей подыхать, слышишь?! Не смей помирать! Если ты умрешь, я придушу тебя собственными руками!
Я орала что‑то несусветное, и наплевать, что думали обо мне вокруг. И вдруг… нет, мне не почудилось, что‑то действительно дрогнуло.
Я сползла на снег, вглядываясь в такое дорогое лицо и пытаясь найти в нем хоть какой‑то признак жизни.
– Вя… тич, миленький… – рыдания душили, крупные слезы невыразимого горя текли по щекам, руки дрожали… – не умирай… Мы с Федькой не сможем без тебя… не умирай… не умирай, родной…
Руки гладили и гладили его лицо. И снова мне показалось, что я что‑то чувствую.
– Он жив, не смейте его хоронить, он жив!
– И-и… девонька, столько крови потерять, кто ж тут выживет? – вздохнул какой‑то ратник.
– Не смейте увозить его! Я не отдам! Я выхожу.
– Чует что? – сокрушенно покачал головой второй. – Давай на эти сани, и сама садись тоже, вон еле на ногах держишься, вся в крови.
Они помогли мне переложить Вятича, по‑прежнему не проявлявшего никаких признаков жизни, в другие сани, и возница щелкнул кнутом:
– Я тебя поскорее в деревню отвезу, тут неподалеку есть. Там в тепле согреешься, а завтра и похоронишь своего милого…
– Никого я хоронить не буду! Он жив, – в моем голосе было столько уверенности, что мужик только покосился на бесчувственного сотника.
– Ну и ладно, ну и хорошо.
Я всю дорогу держала голову Вятича в своих руках, чтобы не сильно трясло, мысленно умоляя:
– Ну хоть какой‑то знак дай, если ты жив. Хоть вздохни, дрогни ресницами…
Но сколько ни прислушивалась, дыхания не чувствовала.
В деревне привезший меня мужик сокрушенно кивнул на нас с Вятичем:
– Твердит, что жив.
Хозяева небольшой избушки на самом краю оказались людьми понятливыми, они согласились пригреть до утра не только меня, но и моего погибшего мужа.
Вятича перенесли на лавку, мне сказали, чтобы брала все, что в печи есть, не чинясь, а если что надо, так звала соседей. Обещали завтра отправить своего мальчонку за знахаркой, она в соседней деревне живет, что в стороне.
– Ноне поздно уже, лесом не пройти…
Я только кивнула. Какая знахарка, если Вятич не выживет сам, то ему никто не поможет…
Русские дружины покидали поле боя со славой и полным удовлетворением. Рыцарская свинья нашла свою погибель на льду Чудского озера.
И снова полководческий талант молодого князя помог ему справиться с теми, с кем, как считалось, справиться невозможно. Главная сила тарана стала его слабостью, Невский сумел воспользоваться даже такой проблемой, как подтаявший лед. Этот бой вошел в историю как Ледовое побоище, несмотря на многие старания потомков принизить и размах, и значение этой победы. Потомки не всегда благодарные и не всегда честные, но князю тогда было не до памяти на долгие года, он одержал победу над сильнейшим врагом, не погубив отцовских дружин, не оставив Русь без защиты.