Коробочку мы купили, еще приглядели мальчишкам игрушки и вдруг… такой голубой цвет я видела только однажды – это был цвет плаща князя Романа, того самого, который сделал меня под Козельском главой рати. На мгновение замерев, я бросилась к купцу, расталкивая всех на своем пути. Лушка едва поспевала, отчаянно вопрошая:
– Ты чего? Ты чего, Настя?
Голубой ткани у купца было много, куда больше, чем на один плащ, он мог безо всякого убытка отрезать мне с полметра, как раз осталось бы еще кому-то. Но хитрый тип уловил мой сумасшедший интерес к этой ткани и принялся отрицательно мотать головой, мол, нет-нет, только всю или ничего! Куда он денет остальное?
– Сколько стоит?
Он загнул цену раза в три. Дальше последовала сцена, которую наглец наверняка запомнил надолго, если не на всю жизнь. Я подбросила ему монету и, пока ловил, успела вытащить из ножен саблю. Привычка иметь с собой оружие укоренилась у меня, кажется, на всю оставшуюся жизнь (надеюсь, она будет долгой). Это, конечно, не боевая, но вполне годная для того, чтобы вспороть его толстое брюхо.
Увидев блестящую сталь перед собой, купец сначала совершенно отчетливо икнул и даже чуть присел, а потом раскрыл рот, чтобы заорать на весь торг, мол, грабят! Но сделать это мы ему не позволили, я ловко откромсала небольшой кусок ткани и спрятала его в рукаве. Сабля с легким шипением исчезла в ножнах.
Лушка ехидно посоветовала так и не заоравшему купцу:
– Рот закрой, ворона нагадит…
Мы удалялись гордые своей победой над жадным купцом, ожидая окрика или хотя бы его вопля. Не закричал. Вообще-то, денег, что я ему кинула, хватило бы на приличный кусок, куда больше того клочка, что я отрезала, потому обвинить меня в воровстве или порче товара он не мог.
Нас догнал какой-то новгородец, видевший всю сцену, восхищенно блестя глазами, он хохотал:
– Ловко вы его! Вот ловко!
Мужик говорил, а я смотрела на пряжку его пояса. Луша при этом озабоченно разглядывала меня, понимая, что дело не совсем в порядке, если я так странно себя веду: то рву куски ткани, которую можно просто купить, то вперилась в пряжку на поясе у человека, пряжку вовсе не такую уж красивую или богатую… Сестрица не успела поинтересоваться, какая муха укусила меня с утра, как я вдруг ткнула в пузо мужику и попросила:
– Продай?
– Чего? – опешил тот.
– Пряжку от пояса продай.
– Чего это? – мужик тоже усомнился в моих умственных способностях, даже пряжку рукой закрыл.
Чтобы он не успел слинять от такой чокнутой, я достала деньги и снова предложила:
– Весь пояс продай. Мне именно такой нужен.
Может, бедолага и драпанул бы, но вид серебряного кружка, именуемого гривной, обездвижил его напрочь. Я повертела монетой перед носом и поинтересовалась:
– Продашь или у другого поискать?
Видеть перед собой сумму, на которую поясов можно было купить на половину Новгорода, и упустить только из‑за собственной нерасторопности мужик, конечно, не мог. Его пояс тут же перекочевал в мои руки. Но я оторвала пряжку и вернула пострадавшую деталь наряда владельцу:
– Остальное забери.
Если до того момента он еще сомневался, что я не в себе, то тут сомнения исчезли как дым. Выхватив у меня из рук пояс, бедолага исчез в толпе еще быстрее, чем его сомнения по моему поводу.
Теперь пришел черед Луши:
– Настя, ты чего?
– Луша, я не сошла с ума. Смотри, точно такой плащ был у князя Романа. А потом у меня. Такой кусок мы посылали Батыю в знак, что я жива.
– Ух ты! – Лушка вспомнила наши рассказы о войне с Батыем. Но оставалась еще пряжка и потрясенный новгородец.
Я подбросила на руке пряжку:
– А вот точно такая, вернее, обломок, была там, где мы ставили тавро хану. Пряжкой ставили, больше нечем было.
Луша смотрела на меня с явным сомнением:
– А я думала, вы все врали про тавро…
– Было такое, было! И вот это будет подарком хану с напоминанием обо мне, о нас.
– Осталась стрела?
– Нет, Вятич прав, стрела – это вызов, а вызывать его сейчас я не могу. Очень хочу, но не могу. Главное, чтобы вспомнил.
Вятич, услышав о моей задумке, согласно кивнул:
– Умнеешь, старушка…
Луша возмутилась:
– Какая она старушка?!
– А кто же вы, как не старушки?
– Да нам всего…
Лушка не успела договорить, Вятич захохотал:
– Вам не всего, а уже. Это мне всего.
– Да ты старше нас!
Я понимала, в чем дело, и только тихо посмеивалась, сейчас скажет, мол, мужчине всегда всего, а женщине всегда уже. Так и есть, сказал. Лушка чуть подумала, потом фыркнула, как кошка, видно, решив, что Вятич ничего не понимает в женщинах.
Сначала Александр Ярославич и слушать не хотел о том, чтобы я ехала в Сарай вместе с ним. Слишком серьезной и опасной была поездка. Но Вятич о чем-то долго беседовал с князем, и тот согласился. Мне Вятич сказал, что все, что нужно, Невский знает, чтобы я не распускала язык там и оповещала весь белый свет о наших с Батыем взаимоотношениях. Я и без этого понимала, что опасно, причем не только для меня, но и для Невского.
Но дополнительным потрясением для князя оказался факт, что вместо одной беспокойной барышни ему придется везти двух – Лушка категорически заявила, что если не поедет она, то я тоже не поеду! Почему на это согласились Вятич и Анея, для меня так и осталось загадкой. Но, вспомнив их тандем перед Рязанью, я поняла, что далеко не все знаю о тетке.
Убедиться в этом пришлось быстро. Анея умела командовать всеми мужчинами, попадавшими в ее поле зрения. Когда-то подчинялся мой отец в Козельске. Вятич вот там и здесь, подчинялись князья и епископ Спиридон, подчинился на этот раз и князь Александр. Чем его взяла тетка, не знаю, только он покорно вздохнул и согласился взять еще и мою сестрицу.
Провожая нас в Сарай, Вятич попросил одно:
– Настя, вернись живой сама и не погуби никого другого, ладно?
Я только вздохнула:
– Как получится…
Рука мужа резко притянула меня за шею, он буквально зашипел:
– Нет, ты сделаешь, как я прошу! Твой ненужный героизм никому пользы не принесет. Ты будешь осторожна, слышишь?! Ты! Будешь! Осторожна! Очень осторожна, Настя!
Потрясенная таким обращением, я только сдавленно пискнула:
– Хорошо.
Отпуская мою шею, Вятич сокрушенно вздохнул:
– Так я тебе и поверил…
Компания у нас подобралась занятная. С князем ехали опытные люди, не раз бывавшие в дальних краях и готовые ко всяким неожиданностям, в том числе и неприятным.
Мы уже знали, что у Батыя побывали, кроме Ярослава Всеволодовича, несколько князей, и для Михаила Черниговского все закончилось бедой. За отказ «поклониться кусту», то есть пасть ниц перед идолами, он был казнен, причем зверским способом – забит насмерть на виду у остальных. Единственный попытавшийся заступиться боярин последовал за князем.
Я знала и другое – Михаила Александровича забили точно так же, как убили в Киеве у него на глазах монгольских послов. Посол личность неприкосновенная, их нельзя убивать ни при каких обстоятельствах, можно нахамить, отправить обратно без ответа. Но только не убивать. Послам даже прощались оплошности, которые стоили бы жизни гостям. Михаил Черниговский скорее поплатился жизнью за это, чем за нежелание кланяться.
Побывавший у Батыя перед этим князь Даниила Галицкий никому не кланялся, кроме Батыя, конечно, но убит не был, напротив, принят с честью, хоть и злой (под ней имелось в виду угощение кумысом, честно сказать, не самое большое оскорбление).
Как-то встретит Батый князя Александра? С отцом говорил почти ласково, хотя и свысока, но ведь Ярослав Всеволодович приехал сам, а Невского пришлось семь раз приглашать! Последнее приглашение выглядело уже как откровенный приказ с угрозой: «…один ты не желаешь приехать…»
Что мог противопоставить Невский? Дружину с собой не потащишь, разоружат по дороге и положат рядками в траву еще на подходе к степям. Потому особенно обвешиваться оружием не стали, скорее лишь для защиты от всяких лихих людей, которые за время войн забыли, что можно жить мирной жизнью. В составе свиты Невского охраны было немного, к тому же все ехавшие, включая меня и Лушу, умели держать меч в руках. Всадники скорее изображали почетный эскорт (мне тут же пришло в голову, что по «четным» эскорт, а по «нечетным» Батыя душить?).
Но были в окружении Невского и весьма занятные личности вроде… я даже не поняла статус Чекана – слуга не слуга, показалось, что князь взял его с собой, чтобы скучно не было. Ну а если не скучно, то это обязательно рядом с нами с Лушкой. Как и следовало ожидать, Чекан оказывался всегда возле меня. С Лушкой они были как два близнеца – сентенции по любому поводу от солнца в небе до лошадиного чиха. Хохот не смолкал.
Немного погодя мне даже стало казаться, что сопровождающие как‑то плавно перетекают от князя к нам.
А если уж сводились Чекан и Лушка… расслабленных смехом, нас можно было брать голыми руками. Я сделала вывод, что полководцы зря не используют такой метод подрыва сил противника – обучить Чекана монгольскому языку и забросить в тыл. Через неделю ставка вымрет от хохота сама…
Но Чекан монгольского не знал, потому пока болели животы у нас. К тому же он умудрялся просто притягивать к себе самые различные ситуации, от которых мы падали со смеху. Князь даже предупредил Чекана, чтобы тот к Батыеву шатру не смел приближаться, потому что хохотать рядом с ханом смертельно опасно, можно не успеть объяснить, что ты не над ним.
Стало труднее, когда пошли степи. Здесь на солнышке снег сошел раньше, уже даже подсохло, но холодный ветер норовил выдуть из‑под одежды, кажется, не только тепло, но и саму душу из тела.
Солнце появлялось из‑за горизонта и как‑то сразу выкатывало на самый верх; оно стояло там яркое, выбелив даже само небо, редкие облака, даже не облака, а просто напоминание о них, проносились где-то так высоко, что никакой тени не оставляли вовсе. Сейчас холодно из‑за ветра, зимой наверняка тоже, а как же летом?