и предводителем дружины.
Характерно, что Генрих обычно отмечает когда «король Владимир» (или «король Псковский») действует не один, а с горожанами. В рассказах о походах 1216, 1217 и 1223 годах это подчеркнуто[217]. Псковичи же выступают инициаторами смены князя — изгнания Владимира в 1211 году. Роль псковской общины активна, но она явно зависима от Новгорода. И, судя по всему, не только в военной сфере.
Примечательно, что Генрих Латвийский очень четко фиксирует иерархию князей, а соответственно, и общин, которых они представляли: «великий король Новгорода, а также король Пскова»[218]. «Король Новгорода Мстислав» всегда «великий», а Пскова и Полоцка — просто «короли»[219]. И речь в данном случае о статусе Новгорода, а не Мстислава. В 1217 году эсты прислали в Новгород послов с предложением заключить союз против немцев. Генрих отмечает, что Мстислав уже покинул свой «престол» и оставил вместо себя «нового короля», которого хронист даже не знает по имени. И этот новый король отвечает эстонцам, обещая «прийти с большим войском вместе с королем Владимиром и многими другими королями»[220]. Он вполне распоряжается псковскими вооруженными силами. Союз сохраняется и в обратной ситуации — после ухода из Пскова Владимира: в 1212 году в походе на Гервен псковичей в новгородском войске возглавляет князь Всеволод Борисович[221]. Псков зависел от Новгорода не потому, что там правил старший брат местного князя, а потому что так заведено.
Новгородцы строят крепость Великие Луки, а сажают туда князя псковского. Мстислав остался в памяти новгородцев как правитель, очень чуткий к настроениям горожан. Затруднительно предположить, что он без согласования с ними передал вновь отстроенные укрепления соседнему правителю. Скорее всего, стороны отдавали себе отчет, что контроль над верховьями Ловати не перешел Пскову, а в целом остался за новгородцами. Сторонники признания полной независимости Пскова скажут, что речь о военном союзе, но нет — речь об имуществе, а за ним новгородцы следили ревностно.
Теперь о внешнеполитических контактах Пскова. Начиная с 1210 года, появляются известия, в которых Псков выступает стороной в международных переговорах и соглашениях. Но насколько он самостоятелен? В декабре 1210 года рижане созывают воинов в карательный поход на эстов: «Известие дошло и до Пскова, бывшего тогда в мире (pacem) с нами, и оттуда явился очень большой отряд русских на помощь нам»[222]. Е.Л. Назарова считает, что речь о «сепаратном мире», заключенном тогда псковичами с ливонцами[223]. Но ведь раньше и войны не было! Более того, в следующем известии под 1212 годом, Генрих Латвийский сообщает, что в Эстонию отправились и новгородцы, узнав о походе туда немцев: «Когда великий король Новгорода Мстислав услышал о тевтонском войске в Эстонии, он тоже поднялся с пятнадцатью тысячами воинов и пошел…»[224]. Этот поход — к граду Воробиину (Варболе) — известен по Н1Л (под 6722 годом)[225]. Причем указано, что в нем участвовали и псковичи. В чем же сепаратизм? Это обычные грабительские набеги: вместе удобнее, а награбленного на всех хватит. Новгородский летописец восхищенно отмечает в каких долях князь Мстислав распределил награбленное по результатам похода: «и Мьстиславъ же князь възя на нихъ дань, и да новгородьцемъ две части дани, а третью часть дворяномъ»[226]. Требовалось ли псковичам подписывать с рижанами договор о мире, чтобы поучаствовать в подобном предприятии? Скорее всего, нет. В данном случае речь не о существовании какого-то мирного соглашения, а просто констатируется факт отсутствия противостояния.
В начале 1217 года новгородцы с псковичами совершают большой поход под Оденпе. Генрих Латвийский четко фиксирует инициаторов похода и участников: «новгородцы на Великий пост собрали большое русское войско. Пошел с ними и король Псковский Владимир со своими горожанами»[227]. Немцы были наголову разгромлены и заключили мир: «И был заключен мир (pacem) с ними <…>. И позвал Владимир зятя своего Теодориха пойти с ним в Псков, чтобы скрепить там мир (pro pace confirmanda)». Когда Теодорих согласился и «вышел к нему», то был немедленно схвачен «новгородцами» и уведен как пленник[228]. Владимир и псковичи в этой истории выглядят чуть ли не статистами. Инициатива похода и руководящее положение за новгородцами. Причем за общиной, а не за князем, который даже не упомянут. В Н1Л указано, что новгородцев возглавлял посадник Твердислав[229]. Мир с немцами заключили от имени Новгорода и эстонцев, так как в том же году рижский епископ «отправил своих послов в Новгород и в Сакалу для утверждения мира, заключенного в Одемпе»[230].
В 1218 году псковичи участвовали вместе с новгородцами в большом походе на Эстонию и Ливонию. Это было масштабное предприятие с множеством участников[231]. Генрих Латвийский назвал его «первым разорением Ливонии»[232]. По возвращении из похода псковичи обнаружили, что во время их отсутствия Псков разорили литовцы («часть этого города разграблена литовцами»)[233]. Сразу вслед за тем, на псковские села совершили нападение летты, мстившие за недавнее ограбление[234]. Русское воинство пограбило и ушло, оставив псковичам пограничные конфликты. Судя по всему, они были крайне обременительны. Пытаясь их разрешить, псковичи в том же 1218 году направили в Ригу посольство с предложением о мире: «И отправили русские из Пскова послов в Ливонию сказать, что они готовы заключить мир с тевтонами. Но замыслы у них с эстами были по-прежнему злые и полны всяческого коварства»[235]. По мнению Э. Мугуревича и Е.Л. Назаровой речь здесь идет либо о ратификации, либо о возобновлении «сепаратного мирного договора», заключенного ранее при Оденпе[236]. Выше мы показали, что ни в 1210 году, ни под Оденпе псковичи никаких отдельных от Новгорода («сепаратных») соглашений с немцами не заключали. Более того, из текста «Хроники Ливонии» вовсе не следует, что и в 1218 году мир был заключен. Ливонцам не было никакого резона подписывать перемирие только с псковичами, так как не они являлись главными участниками противостояния — главными были новгородцы. Да и грабить псковские земли было более безопасно. В следующем 1219 году те же летты вместе с орденскими братьями вновь напали на псковские земли и «обратили в пустыню всю местность вокруг Пскова», вызвав тем самым ответный поход горожан[237]. А как же договор? Он заключен не был.
В начале 1220 года рижский епископ запросил мира с русскими, о чем Генрих Латвийский сообщает весьма показательно: «Затем, отправив послов в Руссию, епископ обратился к новгородцам со словами мира»[238]. Для немецкого хрониста мир с русскими — это мир с Новгородом. Был ли он заключен? Если да, то это было всего-навсего подтверждение мира при Оденпе 1217 года. Во всяком случае в следующем году с немцами расторгают тот мир, что был подписан при Оденпе.
В 1221 году «русские из Пскова отослали обратно грамоту о мире, заключенном у Одемпе, а вслед за тем и сами пришли с большим войском, и стоял во главе войска король Новгородский»[239]. Характерно, что поход возглавляет «король Новгородский», а мир с рижанами расторгают псковичи. После этой кампании немцы совершили ответное нападение на «Новгородское королевство», «оставив позади Псков»[240]. Отметим, что немцы различают эти топосы: Псков не относится к «Новгородскому королевству».
В 1223 году псковичи участвуют в большом походе на Ревель под предводительством нового новгородского князя Ярослава Всеволодовича. Поход был удачным, награблено было много. Ярослав попытался закрепиться в Эстонии, оставив в захваченном Дерпте своего наместника[241]. Но в 1224 году ливонцы берут Дерпт штурмом. Новгородцы не успевают этому противодействовать: «Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, <…> возвратились в свой город»[242]. Обратим внимание на пассивность псковичей, которые ждут новгородцев, чтобы деблокировать осажденных. Хотя это можно объяснить и непосредственной зависимостью Дерпта от Новгорода или от Ярослава, который к тому времени уже покинул Северо-Запад.
Судя по всему, к 1224 году десятилетняя война за Эстонию изрядно утомила как Ригу, так и Новгород, где готовы были отказаться от завоеваний в Прибалтике в обмен на стабилизацию на границах, отказ от грабежей и набегов. В Н1Л об этом ничего не говорится. А Генрих Латвийский триумфально завершает свой рассказ о покорении Прибалтики: «Русские из Новгорода и Пскова также прислали в Ригу послов просить о мире. И согласились рижане, заключили с ними мир, а дань, которую всегда собирали в Толове, возвратили им.