[413]. Это была первая победа языческих народов над пришельцами из Старой Европы. Они не только применили европейскую тактику осады, используя специальные машины, но также обычную практику крестоносцев, которые всегда при заключении мира с неофитами для обеспечения их лояльности и приверженности новой вере требовали предоставления в заложники детей племенных старейшин. На этот раз, правда, ситуация сложилась обратная — язычники потребовали и получили несколько знатных особ в залог того, что их оставят в покое после удаления с острова христиан. Новость о победе эзельцев, которые показали себя непобежденными, стала тем толчком, который в 1223 году привел к вспышке тотального кровавого восстания эстов не только в областях, подвластных Дании, но также и в южной части страны, принадлежавшей Ордену меченосцев и рижскому епископу[414]. Восстание имело характер языческой реакции, сопровождавшейся убийствами священников и членов Ордена меченосцев; хронист отмечал также случаи ритуального каннибализма, а также отказов платить установленные оброки и десятину в пользу церкви. Вместе с тем, несмотря на осаду и помощь русских из Пскова и Великого Новгорода, восставшим не удалось захватить датский замок в Ревеле. Восстание не распространилось на литовские и ливонские земли, население которых питаю больше страха перед воинственными эстскими племенами и предпочитали взамен своей приверженности христианской вере заручиться гарантией защиты и военной помощи «латинян» на случай нападения северных соседей.
В конечном итоге летом 1224 года не без существенной военной поддержки местного населения восстание было подавлено, последствия чего не замедлило сказаться на положении эстов с материка, которых вместо прежнего оброка принудили платить десятину. После поражения восстания только жители Эзеля сохраняли свою политическую и культурную независимость, что, однако, изменилось по прошествии трех лет. Папский легат епископ Вильгельм Моденский, возвращавшийся в мае 1226 года из Риги, увидал в море приплывшие пиратские корабли, возвращавшиеся на Эзель с добычей и шведскими невольниками. Судьба христианских пленников потрясла его, и по прибытии на Готланд он призвал жителей острова к крестовому походу[415]. Войско, во главе которого стояли два тогдашних ливонских епископа, выступило из Риги в конце января 1227 года. В целом же в походе участвовали крестоносцы, жители Риги, рыцари Ордена меченосцев, оставленный Вильгельмом Моденским в качестве папского вице-легата Иоанн, равно и отряды местных народов — ливов, латтгалов и эстов с материка. После того как Рижский залив замерз, войско сначала переправилось на остров Моон (Муху), население которого, затворившись в крепости, отказалось принять христианство и заключить мир на предложенных им условиях. Поэтому после почти недельной осады с использованием осадных машин крепость была взята штурмом, разграблена и сожжена[416]. Затем войско крестоносцев, находившееся на Эзеле, двинулось к одной из наиважнейших его крепостей, Вольде (Вальяла), и начало готовиться к осаде, однако осажденные уже знали о судьбе крепости на острове Моон и гибели его защитников, а потому сдались и просили о мире. Его племенные старейшины первыми отдали своих сыновей в заложники, согласились платить ежегодную дань, после чего все обитатели крепости были окрещены. В это время прибыли послы и с других частей острова, чтобы просить о мире и крещении, а также предоставить своих сыновей как заложников. Можно предположить, что тогда произошло заключение перемирия с обитателями Эзеля, о чем свидетельствует его упоминание в письме рижского епископа Альберта, адресованном в Любек[417]. Текст договора не сохранился, однако можно предположить, что в нем были установлены размер и порядок взимания дани, жители острова вынуждены были согласиться расстаться с сыновьями знати, отданными в заложники, которым надлежало жить в епископских и орденских замках и принять христианство. Священники, которые прибыли вместе с войском крестоносцев, отправились в остальные крепости острова для совершения обряда крещения[418]. Эзельцы обязались также освободить пленников, захваченных в Швеции, что, предположительно, входило в число обетов, принятых крестоносцами в Висби[419]. Неизвестно, правда, кто подлежал освобождению, пленники, захваченные во время набега предыдущего года, или же все невольники, находившиеся на острове. Последнее выглядит маловероятным, поскольку обращенные в рабов и посаженные на землю пленники являлись важным компонентом хозяйственной жизни острова[420] и их исчезновение могло привести к проблемам со сбором дани. Иными словами: осуществление столь великого милосердия обернулось бы против новых, христианских правителей Эзеля.
После возвращения крестоносцев на материк — его следовало совершить как можно скорее из-за постоянно существовавшей угрозы перемены погоды и таяния льда, что сделало б невозможным переход через пролив и предуготовило поражение всего похода, — на Эзеле и соседних островах началось утверждение власти христианских епископов. Рижский епископ Альберт, используя полномочия, предоставленные ему папским легатом, избрал Готфрида, бывшего настоятеля цистерцианского монастыря в Дюнамюнде[421], епископом недавно основанного эзельского диоцеза, границы которого еще не были четко определены. В его состав вошли семь территориальных единиц (kilegunde) эстской континентальной провинции Вик; часть его располагалась также на островах (Maritima), самый большой из которых, Эзель, включал пять замковых округов — Вольде, Кармель (Каарма), Киелконд (Киелькона), Каррис (Карья) и Пойде (Пёйде). Именно в этих населенных пунктах возникли первые на Эзеле приходы и наиболее древние церкви[422].
В соответствие с указаниями легата Вильгельма Моденского, завоеванные земли с обращенным населением следовало разделить поровну между Орденом меченосцев, городом Ригой, которым предоставлялась светская юрисдикция в их землях, и местным епископом при сохранении последним управления церковными делами в пределах всего епископства[423]. Епископ передал Ордену меченосцев в ленное держание треть своих владений, включая островные[424]. То же самое он сделал, вероятно, и в отношении города Риги, но соответствующий документ не сохранился. Это было вознаграждение за поддержку при покорении Эзеля, а взамен орден обязался предоставлять епископу, не располагавшему на острове ни светскими вассалами, ни собственными вооруженными силами, военную помощь на случай вражеских нападений, под которыми подразумевались и восстания неофитов. Этот договор отражает, однако, всего лишь желанную перспективу. Поскольку епископ так ни разу на острове не появился, то никакого разделения земель in situ не производилось в течение многих лет, а значит, ни одна из сторон не могла осуществлять там свою верховную власть либо вершить суд. Самое большее, что было для них возможным, заключалось в разделе привезенной с острова дани. О ее взымании уже в первые годы после завоевания свидетельствуют сведения о назначении фогта епископа (или Ордена меченосцев), который отвечал за сбор с острова полагавшихся податей[425], а также описание способа их взимания «общими посланцами» (communes nuntii)[426]. Последнее означало, что собранное добро подлежало разделу только после доставки его на континент — вероятно, в Ригу, коль скоро Эзельский епископ не имел своей резиденции в собственном епископстве.
При решении вопроса об учреждении нового диоцеза рижский епископ Альберт воспользовался трудным положением Вальдемара II, чья балтийская империя перестала существовать в период его более чем двухлетнего плена у графа Генриха Шверинского, и проигнорировал факт изначальную принадлежность Эзеля сфере датского влияния. После поражения короля в битве при Борнхёвёдом в июле 1227 года никто в Ливонии не испытывал беспокойства по поводу того, что в ближайшее время датский флот вновь объявится у берегов Эстонии[427].
Последующие годы в истории Ливонии явились периодом потрясений, связанных с завоеванием Северной Эстонии вместе с замком Ревеля Орденом меченосцев, смертью епископа Альберта, последовавшей в январе 1229 года, двоекратным избранием главы рижской епархии, а также пребыванием в Ливонии цистерцианца Балдуина из Альны, который после обретения в 1232 году полномочий папского легата трижды приезжал в страну и пытался в целях максимального усиления в ней папского влияния переустроить сложившиеся там отношения, что вызвало отпор во всех слоях ливонского населения.
Для эзельского епископства, не обладавшего на тот момент феодальной структурой, это обернулось, конечно же, хаосом и ослаблением связей Эзеля с христианизованной ойкуменой. Эзельское епископство практически перестало существовать, поскольку епископ Годфрид после своего рукоположения, совершившегося, скорее всего, в конце 1228 года в Эрфурте[428], в Ливонию больше не вернулся, а поступил так, как это сделали в 1225 году прочие ливонские епископы, рижский и Леальский, принес ленную присягу за свое епископство германскому королю Генриху VII