Так удается понять, что в городском населении отразилось два разных антропологических пласта. Население Изборска относится к гиперморфному ультрадолихокранному и узколицему антропологическому варианту. Население Риги и Пскова представлено иным краниологическим комплексом. Возможно, это объясняется и эпохальными изменениями, так как эти серии относятся к чуть более позднему времени, однако думается, что здесь представлено близкое в антропологическом отношении население, отличное от населения Изборска и его округи. Сельское население рассматриваемой территории представляет собой относительно однородный антропологический пласт, судя по всему органично укладывающийся в понятие балтийской расы (по В.В. Бунаку). Это долихокранное население в основном с высоким сводом, со среднешироким или узким, средневысоким или высоким лицом.
Несмотря на это относительное расовое единство, удается зафиксировать одну уникальную выборку (из Верепково близ Изборска), где представлен совершенно чуждый данной территории антропологический вариант — гипоморфный, мезобрахикранный и платикранный, с низким и относительно широким, несколько уплощенным лицом, с низкими орбитами и широким носом. Данный тип хорошо распознается как «сублапоноидный» (по некоторым классификациям). Большинством исследователей он выводится от антропологических вариантов каменного века. Он находит себе близкие аналогии исключительно среди западных прибалтийских финнов, с большинством которых имеет мозаичное сходство. При этом, на территории Метсеполе — древней земли ливов, обнаруживается краниологическая серия из Пале, правда, более позднего времени (XIV–XVII веков), которая может рассматриваться как очень близкая аналогия для выборки из Верепково. Таким образом, можно предположить дискретное расселение вдоль псковско-ливонского фронтира очень архаичного прибалтийско-финского населения.
Далее: те морфологические различия, которые существовали у населения, проживавшего вдоль фронтира, и отразились даже в населении двух близких городов — Пскова и Изборска, могут иметь и самостоятельное значение. Население Пскова (могильник на Романовой горке) характеризуется долихокранией, высоким сводом черепа, широким лбом, среднешироким и относительно высоким, среднеуплощенным лицом с низкими орбитами. К этому же краниологическому варианту относится население Юго-Восточной Эстонии (Сиксали) и несколько удаленное от Фронтера во внутренние районы Новгородской земли население Верхней Луги (Удрай). В антропологическом отношении рассматриваемое население составляет единство с ранними латгалами IX–XII веков, в том числе и с теми, что проживали по другую сторону фронтира (Люцинский могильник = Лудза/Одукалнс).
Самостоятельный краниологический вариант представляет население, имевшее ультрадолихокранный и не столь высокий свод черепа — скорее средневысокий, среднеширокий лоб, узкое, более уплощенное на верхнем уровне лицо (что можно рассматривать как черту архаичную!) со средневысокими орбитами. В своей основе это население восходит к прибалтийским группам эпохи бронзы (Кивуткалнс, Кирсна и др.). В рассматриваемый период этот антропологический вариант был представлен не только в Изборске и его ближайшей округе (Малы, Новая), но и, например, близ Лавр (жальничный могильник Тяково). Кроме того, этот вариант встречается на о. Сааремаа (могильник Карья — самая близкая аналогия Изборску). Встречается и значительно южнее, вновь по ту сторону фронтира, в северо-восточном Видземе (могильник Аннас Бундзене, Алуксненский район Латвии). Эти сравнительные данные существенно дополняют наши представления о мозаичном или чересполосном распространении различных антропологических типов в Восточной Прибалтике и на Северо-Западе Руси.
Эта мозаичность подтверждается и при дальнейшем описании антропологического состава средневекового населения, проживавшего вдоль русско-ливонской границы. Так, удается выявить еще два краниологических варианта — мезоморфный долихокранный с высоким сводом, узким и высоким, среднепрофилированным лицом и мезокранный, со средневысоким сводом, очень широким лбом, средневысоким, среднешироким и среднепрофилированным лицом. Первый представлен в Юго-Восточной Эстонии (Линдора) и находит себе ближайшие аналогии исключительно среди серий прибалтийских финнов — из Центральной Эстонии (Таммику) и из Латвии, из бассейна Гауи (ливские могильники). При попытке сопоставить этот краниологический вариант с уже описанными выше, в первую очередь, с долихокранным «типом Пскова-Риги», выявляются их существенные различия, в частности, отсутствие гиперморфности, узкое, а не среднеширокое лицо и т. д.
Иной краниологический вариант — упомянутый мезокранный, со средневысоким сводом, очень широким лбом, средневысоким, среднешироким и среднепрофилированным лицом, в наибольшей степени представленный уже в бассейне Западной Двины, был представлен также в населении изучаемых пограничных территорий. К данному краниологическому варианту относилось население Полоцкой земли, погребенное в жальниках XIII–XIV веков. Оно достоверно отличается от полоцких кривичей, погребавших своих покойников под курганами — более короткой и широкой, мезокранной мозговой коробкой, узким лицом и низкими орбитами. Совершенно определенную этно-географическую реальность этот антропологический тип обнаруживает в Южной Эстонии и Восточной Латвии (средняя Латгале). Так, например, к нему относится население Отепя XIV века, сельское население его округи (Макита) и часть населения округи Изборска (жальничный могильник Виски). Кроме того, данными антропологическими особенностями характеризовалось население, погребенное в могильниках Яунгулбенес-Ушури и Вайдас, расположенных вблизи фронтира. С серией из могильника Вайдас жальничная серия Полоцкой земли даже не имеет статистически значимых отличий. Население небольших пограничных крепостей, наподобие крепости Дрисвяты, было достаточно близко краниологическому варианту полочан в целом и находит себе прямые аналогии в населении нижнего течения Даугавы (Старая Рига, ул. Яуниела).
Как следует из всего вышесказанного, резкие антропологические границы в зонах ливонско-русских контактов отсутствуют. Несмотря на наличие и политических, и этнических границ население, проживавшее вдоль фронтира, было чересполосно представлено как минимум 5-ю краниологическими вариантами, широко распространенными в Восточной Прибалтике, на Западе и Северо-Западе Руси, и по большей части берущими начало в расовом разнообразии эпохи камня и раннего металла. Основываясь на этом, можно с осторожностью говорить о том, что антропологический состав населения, безусловно связанный с этнической пестротой региона, все же не имел самостоятельного значения в эпоху установления русско-ливонских границ. Однако это позволяет предположить, что большое этническое и субэтническое разнообразие было представлено мозаично. Характер расселения представителей различных народностей вдоль фронтира был столь сложным, что фактически позволял быть этим границам более или менее проницаемыми как с той, так и с другой стороны.
Торговая политика Ливонского ордена на начальной стадии развития торговли Великого Новгорода с западомМарина Бессуднова(Липецк)Евгений Кун(Великий Новгород)
Русско-ганзейская торговля, быстро развивавшаяся со второй половины XII века, зародилась не на пустом месте. В IX–X веках варяжские дружины проторили торговые пути от балтийского побережья к Ладоге, Ильмень-озеру и далее — к Днепру и Волге. Их опытом в последующие столетия воспользовались русские, готландские и немецкие купцы, обогатившие его и придавшие ему неизмеримо больший масштаб. К XII веку объектом их пристального интереса стала страна на восточном побережье Балтийского моря, которую немецкие колонисты, обосновавшиеся в середине столетия в низовьях Даугавы, назвали Ливонией. Она обладала протяженной береговой линией и системой удобных внутренних коммуникаций, благоприятствовавших торговым сношениям, как внутри самой страны, так и за ее пределами, а также плодородными землями и густыми лесами. Торговые интересы, а также перспектива получения богатых даней с местных племен и высоких доходов от феодального освоения их земель явились побудительным мотивом для множества иноземцев — полочан, новгородцев, псковичей, датчан, шведов, литовцев, немцев, старавшихся проникнуть и закрепиться в этих пределах. Совмещение зон экспансии порождало конфликтные ситуации, пик которых пришелся на XIII век.
К тому времени южная (даугавская) и восточная (причудская) часть будущей Ливонии находилась в сфере политического и экономического влияния Полоцка, Новгорода и Пскова, что благотворно отразилось на темпах и масштабах проникновения в те края русских купцов. Схожесть предметов повседневного обихода, обнаруженных археологами в ливских поселениях на Даугаве, с аналогами из русских городов[778], как и находки русских монет и разновесов[779], является неоспоримым доказательством их близких и долговременных контактов.
Появление в Ливонии немецких колонистов первоначально мало повлияло на характер торгового обмена. Так, например, в «Хронике» Генриха Латвийского говорится о частых поездках в Латгалию псковичей, которые добирались и до Риги[780]. Договор же князя полоцкого Владимира с рижским епископом Альбертом от 1210 года А. Цауне справедливо назвал первым русско-ливонским торговым договором, открывавшим немецким купцам путь на Русь[781]. В 1222 году тот же епископ в своем послании папе Григорию IX выразил озабоченность тем, что оседание русских в Ливонии служит помехой делу обращения ливов в католичество[782].
Для Великого Новгорода заморская торговля имела жизненноважное значение. Из-за моря в город привозили некоторые продукты питания, в том числе и хлеб. Обычно его подвоз осуществлялся «с Низу», но в случае недорода или препон, чинимых «низовскими» князьями, доставляли и «из Немецкой земли». Оттуда же в Новгород поступали металлы и некоторые виды металлических изделий, сукно, соль, стекло, сельдь и пр.; основными же статьями новгородского экспорта являлись воск, меха и другая продукция лесных промыслов из обширных новгородских владений