[783]. Заинтересованность Новгорода в интенсификации торговых контактов с городами Западной Европы, которая проявилась в его политике XI–XIII веков, объясняется еще и тем, что в условиях сворачивания арабской и скандинавской торговли он вполне мог утратить значение крупного торгового центра и превратиться в обычный периферийный город, что имело бы для него самые негативные последствия.
Насущная потребность Новгорода в активизации своего торгового сотрудничества с Западом привела к тому, что уже в XI века у него завязались весьма оживленные торговые отношения с Готландом. Об этом свидетельствует появление в XII веке новгородского торгового подворья в Висби и поселения готландских купцов с церковью святого Олафа, известного как Готское подворье, в Новгороде[784]. Во второй половине столетия близ новгородского Торга возникло и Немецкое подворье или «Двор святого Петра», названный так из-за соименной католической церкви, которая служила немецким купцам и как место отправления культа и как складское помещение для наиболее дорогих товаров. В последующие времена новгородское Немецкое подворье превратится в одну из четырех контор Ганзейского союза[785], существование которой свидетельствовало о высокой степени организованности ганзейской торговли и немало способствовало укреплению позиций немецких купцов на русском рынке[786].
При общей заинтересованности новгородцев в развитии западного направления своей международной торговли им не стоило сворачивать деловую активность в восточно-прибалтийском регионе и на Балтике, хотя обстановка там в конце XII и особенно в XIII веке существенно изменилась. Появление в Ливонии немецких епископов и духовно-рыцарских орденов — сначала Меченосцев, затем Ливонского ордена, и формирование основ ливонской государственности решили исход своеобразного соревнования за право политического и хозяйственного освоения ее территории в пользу немцев. Этим не преминули воспользоваться немецкие бюргеры, в том числе и те, что стали заселять ливонские города — Ригу, Дерпт (Тарту) и основанный датчанам Ревель (Таллинн). Благом для Новгорода было то, что быстро развивавшиеся ливонские города, как и торговые центры Северной Германии во главе с Любеком, которые несколько позже, во второй половине XIII века, образуют Ганзейский союз (Ганзу), со своей стороны, тоже были заинтересованы в расширении торгового партнерства с русскими городами, что предполагало ограничение, а в перспективе и полное устранение торговли Готланда.
По сути дела речь здесь идет о предыстории «Русской Ганзы», вернее, о тех факторах, которые в конечном итоге не просто обеспечили ее конкурентоспособность в отношении Готланда и предрешили ее конечное торжество, но и немало содействовали ее расцвету в последующие столетия. Нельзя сказать, что эта тема вовсе не отражена в богатом историографическом наследии двухсотлетнего изучения русско-немецких торговых отношений[787], однако в силу скудности источников, освещающих ее доганзейский период[788], она отличается заметной фрагментарностью подачи. При воссоздании картины новгородской торговли с Западом на начальной стадии ее существования российские и зарубежные историки сосредотачивали свое внимание, главным образом, на деятельности торговых подворий — Готского и Немецкого, а также на обстоятельствах заключения и содержании первых международных торговых договоров[789].
Письменных свидетельств развития русско-немецкой и русско-ливонской торговли в первой половине XIII века, действительно, немного. Русские летописи эту сферу деятельности новгородцев и псковичей почти не отражают, а ганзейские архивы с их богатейшими документальными фондами начали формироваться только с середины столетия. Вместе с тем отдельные сведения по данному вопросу можно найти в источниках ливонского происхождения — «Хронике» Генриха Латвийского и в ливонской документации, опубликованной в первом и третьем томе серийного издания LUB. При этом, однако, надо иметь в виду, что документальный материал первой половины XIII века, помещенный в означенном издании, происходит в основном из Тайного Ватиканского архива и касается, в первую очередь, церковных дел христианской «миссии» и ливонского епископата, хотя сведений о торговле при желании там также можно обнаружить немало.
Ранее уже говорилось, что установлению прямых контактов немецких городов с Новгородом немало мешала политика Готланда, который опередил их и, судя по всему, никому не собирался уступать роль лидера в торговле с русскими землями. Уже в конце XII века его деловые связи с Новгородом обрели юридическое оформление, вследствие чего немецким купцам осталось лишь принять его условия и торговать с Новгородом при его посредничестве[790]. При сложившихся обстоятельствах Ливония и ее городские поселения могли стать для немецкого купечества очень сильным козырем, поскольку благодаря им и торговым трактам, функционировавшим еще до появления там немцев, можно было выходить на русский рынок в обход готландцев.
Тому немало содействовало наличие удобных водных и сухопутных коммуникаций, которые связывали Ливонию с Русью. Готландцы добирались в Новгород только по морю, в зимнее время недоступное для навигации, из-за чего их торговля имела сезонный характер — собственно, по этой причине им пришлось обзавестись в Новгороде Готским двором. Для поездок же из Ливонии в Новгород уже во второй половине XII века использовались еще и сухопутные пути, о существовании которых 1-я Новгородская летопись упоминает под 1201 годом: «А на осень придоша Варязи горою на мир, и даша им мир на всеи воли своей»[791]. Крупнейшему специалисту по истории Ганзы Л.К. Гётцу выражение «придоша горою» дало основание для датирования появления сухопутного торгового пути между балтийским побережьем и Новгородом рубежом XII–XIII веков; до этого времени, по его мнению, существовал лишь водный маршрут[792]. В настоящее время эта точка зрения пересмотрена, и современные исследования подтверждают существование наезженных сухопутных путей в данном регионе, как минимум, с X столетия[793].
Готландские купцы очень хорошо представляли себе значимость Ливонии для развития контактов с Русью, а потому, в свою очередь, старались использовать ее себе во благо. В 1211 году рижский епископ Альберт в ответ на помощь — надо думать, людьми и деньгами, — оказанную ему готландцами при осуществлении христианизации ливов, пожаловал им в качестве привилегии право беспошлинной торговли на Даугаве (Дюне, Двине), сохранение владельческих прав на имущество, спасенное при кораблекрушении, а также уровнял номиналы готландской сребряной марки и рижского пфеннига[794], что облегчало проникновение готландцев в даугавский регион.
Вторым немаловажным обстоятельством, способствовавшим развитию русско-немецкой торговли в начале ее существования, было оформление ее правовых норм. Ко второй четверти XIII века относится первая редакция скры (шры) или устава Немецкого двора, в котором регулировались правила ведения торговли и устройство иноземных дворов в Новгороде[795]. Правовое оформление торговых отношений играло немаловажную роль в развитии ганзейской торговле, поскольку благодаря ему немецкие и русские купцы обретали известную защищенность, количество конфликтных ситуаций сокращалось, а вместе с тем возрастали стабильность и надежность русско-немецкого делового партнерства. Тут надо вспомнить, что Новгород не имел собственного городского права, хотя в интересах собственной торговли воспринял отдельные элементы западноевропейского городского законодательства, что помогало развитию его экономических связей с Западом. Правда, и здесь не обходилось без участия готландцев, которые, к примеру, участвовали как равноправные партнеры в подписании торгового договора немецких купцов, обосновавшихся в Риге, со смоленским князем Мстиславом Давыдовичем в 1229 году[796].
В связи со становлением «Русской Ганзы» вызывает большой интерес торговая политика ливонских государей — епископов (с 1253 года архиепископов) Риги, Дерпта, Курляндии и Эзеля (Сааремаа), а также Ливонского ордена, который владел примерно третьей частью ливонской территории, обладал значительной военной силой и наряду с епископатом пользовался всеми прерогативами ливонского ландсгерра. В свете этого представляется крайне важным определение характера его воздействия на развитие ливонской торговли, соотнесение его торговой политики с политикой прочих ливонских ландсгерров и выявление их совместного вклада в оформление русско-ганзейских торговых связей.
Как уже говорилось выше, сведений такого рода в письменных источниках крайне мало, а те, что есть, рассыпаны мелким бисером в строках документов, подчас к торговле вообще никакого отношения не имевших. Вместе с тем всякий раз, когда орден в той или иной кризисной ситуации прибегал к военному или дипломатическому давлению, это отображалось в письменных памятниках «весомо, грубо, зримо». По этой причине у исследователей возникали не вполне правильные, однобокие представления об исключительно «экспансионистском» или даже «милитаристском» характере ордена, который обращал внимание на торговлю только тогда, когда мог использовать ее в качестве инструмента своей агрессивной политики[797]