[850]. Главной же темой этого послания была дальнейшая судьба товаров любекских купцов, утраченных в период торговой блокады. Они оказались в руках орденских чинов и по решению магистра подлежали отправке на Готланд, чему Любекский городской совет хотел воспрепятствовать[851]. Зная о том, вице-ландмейстер не упустил возможности высказать любечанам пару горьких слов: «Мы расстроены тем, что не имеем средства [решить вопрос — М.Б., Е.К.] о пропаже ваших вещей, чего никогда бы ни случилось, если бы ваши воспользовались советом блаженной памяти магистра Отто, почтенного мужа, который, зная о ваших убытках и нарушении традиции, просил, молил и увещевал вас отложить свои поездки до тех пор, пока не сможете путешествовать в безопасности и более благополучно, те же, посчитав это подвохом, страшась иного, тайно совершая этот путь, обрели там указанные убытки»[852]. Из этих слов следует, что товары, принадлежавшие любекским купцам-«штрейбрехерам», не были арестованы орденскими властями, а попали в руки новгородцев. После подписания мира их, скорее всего, передали ливонской стороне, поскольку тот же вице-ландмейстер в конце своего послания упоминает, что «русские частично возместили причиненный ущерб» (de damno illato Ruteni emendam fecerint aliqualem).
Русско-ганзейская торговля, таким образом, возникла не на пустом месте, а явилась продолжением традиционных контактов Новгорода с городами Западной Европы, которые осуществлялись при посредничестве ливонских городов еще в доганзейский период. Завершая их обзор, мы должны признать, что противостояние ряда сильных политических противников, которые оспаривали друг у друга сферы влияния в восточно-прибалтийском регионе, ее развитию особо не мешало. Благодаря оживленному товарообмену быстро росло благосостояние и политическое влияние Новгорода, набирали силу ливонские города. Их географическая близость к русским землям обусловил интерес к ним, как Новгорода, который видел в них надежных посредников его контактов с Западом, так и заморских немецких городов во главе с Любеком, старавшихся ограничить торговую активность Готланда. Система удобных коммуникаций, связывавших Новгород с ливонскими городами, значительно облегчала товарообмен, а правовые нормы, выработанные в процессе двустороннего сотрудничества, гарантировали русским и немецким купцам определенную правовую защищенность.
Немаловажным фактором, облегчившим процесс становления и развития русско-ливонской торговли в первой половине и середине XIII века, явилась торговая политика ливонских ландсгерров. Их заинтересованность в этом вопросе диктовалась, прежде всего, насущной потребностью в постоянном и интенсивном поступлении в Ливонию людских и материальных ресурсов, необходимых для успешного продолжения вооруженной экспансии и сеньориального обустройства захваченных земель. Ограниченность экспортных возможностей Готланда, сезонный характер его торговли и отсутствие тесных контактов с папством, империей и европейскими государями предопределили их особое внимание к городам Северной Германии во главе с Любеком и усилия, направленные на защиту интересов немецкого купечества в торговле с Новгородом. Несмотря на противостояние русским землям, которое порой приобретало весьма жесткий характер, руководство Ливонского ордена не могло себе позволить противодействовать этим интересам и разрушающе воздействовать на новгородско-немецкие экономические контакты. Вместе с тем, прекрасно осознавая значимость этих контактов для Новгорода, оно сумело в конце 60-х годов XIII века весьма эффективно использовать их в своей политике, прибегнув к торговой блокаде. Делалось это с согласия и при содействии Любека, которого орден смог заинтересовать перспективой заключения взаимовыгодного торгового договора с Новгородом.
Роль Ливонского ордена, таким образом, не сводилась лишь к «милитаристским» поползновениям, направленным против русских земель. Та политика, которую он проводил в отношении немецкой торговли с Новгородом на первом этапе ее существования, безусловно, положительно воздействовала на ее развитие. Позже, на рубеже XIV–XV веков, Немецкий орден, включая его ливонское отделение, сам выступал в роли активного торгового партнера Господина Великого Новгорода[853].
Князь Александр Ярославич (Невский) при дворе ордынского хана[854]Юрий Селезнёв(Воронеж)
Период монголо-татарского «ига»[855] принято считать временем, когда в государственную модель Руси/России была внедрена система восточного деспотизма. В научных исследованиях и общественном сознании сформирован устойчивый стереотип: русские князья под тяжестью ханского гнета, «выходного» серебра и даров на подкуп покорно едут на поклон к восточному владыке. В обмен на взятки, дань и демонстративное подчинение они получают инструменты и технологии управления в своих княжествах. Вполне закономерно, что в сознании возникает логический вывод: используя и внедряя эти технологии, русский князь становится подобен ордынскому хану — восточному тирану, а его княжество усваивает модель и принципы управления кочевого государства. По всем имеющимся признакам система ордынской государственности должна была оказать существенное влияние на развитие русских княжеств.
Немаловажную роль в оформлении системы подчинения Руси Орде отводится исследователями[856] князю Александру Ярославичу (Невскому). Причем, оценки данной роли оказываются диаметрально противоположными. Если В.Л. Егоров подчеркивает: «История возложила на плечи Александра Ярославича ответственнейшую задачу выбора направления политического развития Русского государства в его отношениях с Западом и с Востоком. И именно Александра можно и должно считать первым русским политиком, заложившим основы совершенно особого пути, который в полной мере начал осмысляться лишь в XX в. и получил наименование евразийства»[857]. В след за В.Л. Егоровым в новейших работах отмечается: «Действительно, с позиций сурового ригоризма восточная политика Александра Невского не так впечатляет, как гибель Михаила Черниговского, но направление было выбрано верно»[858].
Однако английский исследователь Дж. Феннел предлагает иную оценку: «Можно задать вопрос: привела ли проводимая Александром политика уступок (каковой она, несомненно, являлась) хоть к какому-нибудь улучшению положения русских при татарском господстве? <…> вмешательство Александра в 1252 году, его роль в разгроме татарами двух его братьев фактически положили конец действенному сопротивлению русских князей Золотой орде на многие годы вперед»[859]. И.Н. Данилевский предлагает оценивать восточную политику князя Александра как инструмент усиления собственной власти: «опираясь на помощь монгольских ханов, Александр Невский закрепил деспотические традиции управления Северо-Западными землями Руси, заложенные его предшественниками»[860].
Однако сложившийся стереотип требует всесторонней проверки. Для решения этой проблемы необходимо, на наш взгляд, ввести показатели, которые исключат возможность для противоречивых трактовок, и предлагаемая статья — представляет первый шаг: статистическую обработку свидетельств источников о количестве времени, проведенного Александром Ярославичем при дворе ордынского хана.
Итак, на завоеванных монголо-татарами территориях южнорусских и казахских степей Чингиз-ханом было организовано удельное владение его старшего сына, в восточных источниках называвшееся Улус Джучи, а в русских синхронных источниках получившая наименование «Орда». На сегодняшний день Орда определяется как военно-административная организация у тюркских и монгольских народов. Другими словами перед нами не просто наименование страны: перед нами — форма организации кочевого или полукочевого государства.
Военное поражение, понесённое русскими княжествами во время вторжения монголо-татар в 1237–1241 году, привело к необходимости оформления отношений с каанами Монгольской империи, а затем — ханами Джучиева Улуса. Большинство исследователей отмечают, что русские княжества оказались непосредственно вовлечены в сферу политического влияния Орды. Как подчеркнул А.Н. Насонов, после покорения русских земель «непосредственная организация татарского владычества на Руси была в руках монгольской степной аристократии»[861]. А.Н. Никитин в своём исследовании, посвященном улусной системе Монгольской империи пришел к немаловажному выводу о том, что «русские земли не пользовались особым положением среди стран, завоеванных монголами. <…> Наличие неесугеидских династий было нормой жизни и в имперских центрах Чингизидских ханств. Некоторые потомки подданных рода Чингиз-хана постепенно обретали всю полноту верховной власти»[862].
Первую поездку князя Александра источники фиксируют под 6754 (1246). Новгородская I летопись, в целом равнодушная к делам в Орде[863], особенно выделяет поездку собственного князя в ставку Батыя[864]. Именно тогда, в 1245–1246 годах большинство русских князей было вызвано в ханскую резиденцию для оформления вассальной зависимости и вероятного проведения переписи населения[865]. Вероятно, именно тогда впервые был поднят вопрос о форме зависимости Новгорода от Орды. Ведь Новгородская земля завоевана не была и имела право на сохранения независимости. Однако отец Александра, владимирский князь Ярослав Всеволодович, получил ярлык от Батыя на Киев и всю Русскую землю, включая Новгород — республика становилась неотъемлемой частью великого княжения Владимирского