Восточным путём наступал на Новгород князь Александр Невский в 1255 году, когда он вступился за своего сына Василия, княжившего в Новгороде. Он мог перемещаться либо по берегу Мсты (это была зимняя кампания), либо использовать Яжелбицкий путь. Новгородцы выставили против него полк за церковью Рождество Христово на Красном поле. Этот факт позволяет предположить, что князь шёл из Бронниц напрямую, через Малый Волховец[934].
Самое раннее упоминание населённого пункта Бронницы в новгородских летописях относится к 1269 году. В связи с конфликтной ситуацией, возникшей у князя Ярослава с новгородцами, он покинул Новгород. Но новгородцы вернули его «съ Бронницы»[935].
Начиная с XVI века, Бронницы упоминаются достаточно часто. Это был крупный населённый пункт на пути в Москву.
В 1537 году через Яжелбицы в Новгород шёл князь Андрей Старицкий, но владыка Макарий и новгородцы воспротивились этому и не пустили князя, послав навстречу — на «Броничи» — воеводу Ивана Никитича Бутурлина «с нарядом»[936].
В августе 1568 года владыка Пимен по дороге в Москву остановился на ночлег «на Брониче», а в октябре ездил туда же встречать великого князя Ивана Васильевича (Грозного)[937].
В августе 1572 года крестьяне «ставили на государя кормы» в Бронницах и других установленных по дорогам ямах — придорожных населённых пунктах, где можно было остановиться на ночлег и поменять лошадей[938].
В 1611 году во время шведской интервенции воевода Василий Бутурлин с войском, постояв в Бронницах, отправился в Москву[939].
Неслучайным и исторически обоснованным представляется происхождение топонима «Бронницы», известного также в фонетическом варианте «Брониче» (чередование ч-ц характерно для новгородского диалекта). Это форма множественного числа от древнерусской лексемы бронник. «Словарь русского языка XI–XVII в.» выделяет два значения этого слова: воин в броне и мастер, делающий оружие, — оружейник. Производящей основой лексемы бронник является субстактив брон-я в значении «латы, панцирь»[940].
Исходя из двух выделенных значений лексемы бронник можно предположить два возможных варианта происхождения топонима: либо в этом населённом пункте находился военизированный отряд, что более вероятно, учитывая экстрлингвистические факторы, либо здесь жили оружейники.
По данным XVI–XVII веков в Бронницком погосте Деревской пятины Антониеву монастырю принадлежали земельные владения с подвластным ему крестьянским населением. Несудимая грамота Василия III 1524 года освобождала крестьян Антониева монастыря, в том числе и проживавших в Бронницком погосте, от суда архиепископа. Право суда над подвластными крестьянами передавалось игумену. Исключение составляли дела, связанные с «душегубством и разбоем», а также конфликты с городскими жителями. В первом случае суд вершили наместники великого князя, во втором сместном суд: игумен с наместниками, дворецкими и волостителями[941].
По описи монастыря 1696 года в Бронницком погосте за ним числилось 62 крестьянских двора[942].
Грамоты великих князей и другие документы монастырского архива долгое время хранили память о важнейшем пожаловании, сделанном Александром Невским в Бронницах и позднее расширенном с помощью купли или дарения.
Неслучайно, что начавшееся при Петре I возвеличивание культа Александра Невского не прошло в монастыре бесследно и ознаменовалось строительством храма в честь святого благоверного князя.
В 1698 году к надвратной церкви Сретения, переосвящённой в XVI веке в честь Иоанна Списителя Лествицы, с севера пристроили одноэтажный каменный больничный корпус с церковью Александра Невского. В стену здания заложили плиту с пространной надписью, в которой сообщались принятые в таких случаях сведения: имена правителей, при которых возводилась постройка («царя и великого князя» Петра I, патриарха Кир-Адриана, новгородского митрополита Иова), её назначение: «на жительство и покой скорбным и престарелым братиям», а также имя главного устроителя и вкладчика Петра Матвеевича Апраксина. Кроме него средства на строительство жертвовали и жители Новгорода[943].
Апраксин занимал в то время должность новгородского воеводы и ближнего окольничьего. Известно, что в 1696 году он вложил в монастырь серебряный кубок.
Младший брат Петра Матвеевича Фёдор Матвеевич входил в ближайшее окружение Петра I. В 1707 году он получил звание генерал-адмирала, удостоился графского титула. С 1717 года возглавлял Адмиралтейств-коллегию, с 1726 года стал членом Верхового Тайного совета. Апраксин много сделал для строительства русского флота — участвовал во многих военных сражениях, в том числе при взятии Выборга в 1710 году, а в 1714 году командовал сражением со шведами у Гангуга.
Братья Апраксины породнились с царским родом благодаря женитьбе брата Петра I Фёдора Алексеевича на их сестре Марфе[944]. Род П.М. Апраксина как вкладчика, записан в упомянутом ранее Синодике Антониева монастыря[945].
Посвящение больничной церкви в Антониеве монастыре в честь Александра Невского, без сомнения, связано с тем, что Пётр I возвёл почитание святого благоверного князя Александра Невского на общегосударственный уровень. Особенное возвеличивание его культа произошло после основания Петербурга в 1703 году и Александро-Невской лавры в 1710 году, куда по указу государя в 1723–1724 годах из Владимира перевезли мощи князя[946].
Богато украшенная ладья с мощами, следовавшая водным путём (по Мсте) в Новгород через Бронницы, останавливалась в двух местах: в Юрьеве и Антониеве монастырях, что, конечно, объяснялось особым почитанием князя в этих монастырях[947]. В Юрьеве монастыре покоились мощи его брата Фёдора и матери Ефросиньи.
С петровского времени указом Синода (1724) Александра Невского было принято изображать только в княжеских одеждах. На некоторых иконах он представлен на фоне Александро-Невской лавры[948].
В Описи Антониева монастыря 1916 года при входе в придел Грузинской иконы Божией Матери упомянута икона святого благоверного князя Александра Невского, изображенного в рост в княжеской одежде с Александро-Невским монастырем[949].
На медном покрытии («одежде») престола в приделе св. Антония Римлянина среди 8 рельефных чеканных изображений святых, расположенных по сторонам 4-х центральных композиций («Тайная вечеря», «Положение во гроб», «Воскресение Христово», «Снятие со креста») опись 1916 года упоминает Александра Невского, а кроме него святителя Василия Великого, епископа новгородского Никиту, особо почитаемого в Антониевом монастыре, Иоанна Богослова, Антония Римлянина, св. Вениамина, Онуфрия Великого и Петра Афонского[950]. Подобный покров мог быть устроен не ранее XVIII века. Как и икона при входе в придел Грузинской иконы Божией Матери, так и изображение Александра Невского на престоле свидетельствуют о продолжении ранней традиции его почитания и в поздний период монастырской истории.
Таким образом, исторический факт пожалования Александром Невским Бронницкого перевоза через реку Мсту обернулся особым его почитанием в Антониевом монастыре, продолжавшимся на протяжении многих столетий. Характер самого пожалования вносит дополнительные штрихи к портрету новгородского князя как государственного деятеля и стратега.
С одной стороны, пожалование было выгодно монастырю, т. к. оно приносило немалый доход в монастырскую казну. В то же время монастырь был включён в сферу государственных интересов: он нёс постоянную службу по обеспечению безопасности важнейшего участка водного пути, который вёл в Низовские русские земли.
Сообщения молодых исследователей
Политическая борьба в Пскове и ее роль в подготовке похода Ливонского ордена на русские землиРоман Болдырев(Липецк)
Хорошо известно, что битве князя Александра Невского с Ливонским орденом на Чудском озере в 1242 году, известной как Ледовое побоище, предшествовала оккупация орденом Пскова, имевшая место в 1240 году. В рамках советской историографии это событие воспринималось как акт агрессии немецких феодалов, которая была направлена против русских земель и являлась частью генерального плана порабощения русских земель, инспирированного папской курией[951]. В последние годы, однако, отношение к данному событию в кругу российских историков стало заметным образом меняться. В зоне их особого внимания оказался весь спектр новгородско-псковских противоречий, а также характер и последствия внутриполитической борьбы в самом Пскове, которые оказали немалое воздействие на развитие русско-ливонского конфликта 1240–1242 годов[952].
Свидетельства псковских и новгородских летописей, а также ливонские источники — главным образом, «Хроника Ливонии» Генриха Латвийского первой половины XIII века[953]