МакФарлэйн кивнул.
— Так вот, там есть ещё один ветер, намного страшнее, хотя и менее известный. Местные называют его panteonero, «кладбищенский ветер». Он может дуть со скоростью свыше ста узлов несколько дней подряд без передышки. Ему дали такое название из-за того, что он сдувает моряков прямо в могилу.
— Но даже самый сильный ветер не может повлиять на «Рольвааг»? — Спросил МакФарлэйн.
— Пока у нас есть маневренность, конечно, всё в порядке. Но кладбищенские ветра сталкивают беспечные или беспомощные суда к югу, в Ревущие Шестидесятые. Так мы называем промежуток между Южной Америкой и Антарктидой. Для моряка это худшее место в мире. Там образуются гигантские волны, и это единственная область, где и волны, и ветер могут вместе огибать землю круг за кругом, не сталкиваясь с землёй. Волны просто становятся всё больше и больше, достигая двухсот футов в высоту.
— Боже, — сказал МакФарлэйн. — Вы когда-нибудь туда заплывали?
Бриттон покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Никогда не заплывала, и никогда не заплыву.
Она мгновение помолчала. Затем сложила салфетку и посмотрела на него поверх стола.
— Вы когда-нибудь слышали о капитане Ханикатте?
МакФарлэйн на секунду задумался.
— Английский моряк?
Бриттон кивнула.
— На четырёх кораблях он вышел из Лондона в тысяча шестьсот седьмом году, направляясь в Тихий океан. За тридцать лет до того Дрейк обогнул Горн, потеряв при этом пять из шести кораблей. Ханикатт был намерен доказать, что такой рейс можно проделать, не потеряв ни единого судна. Они попали в непогоду, когда приблизились к проливу Ле-Мэр. Команда умоляла Ханикатта повернуть обратно. Он настоял на том, чтобы плыть дальше. Когда они огибали мыс Горн, налетел жуткий шторм. Гигантская волна — жители Чили называют её tigres — потопила два корабля меньше чем за минуту. Оба оставшихся судна потеряли мачты. В течение нескольких дней корпуса кораблей дрейфовали к югу, за Ледовый Барьер, несомые яростным шквалом.
— Ледовый Барьер?
— Это то место, где воды южных морей сталкиваются с переохлаждёнными водами, которые окружают Антарктиду. Океанографы называют это явление Антарктической конвергенцией. Именно там начинаются льды. В любом случае, ночью корабли Ханикатта столкнулись с поверхностью ледового острова.
— Как Титаник, — спокойно сказала Амира. То были первые слова, которые она произнесла за последние несколько минут.
Капитан посмотрела на неё.
— Не айсберг. Ледяной остров. Плавучая ледяная гора, которая погубила Титаник — детский кубик в сравнении с тем, что можно встретить к югу от Барьера. Тот остров, на котором потерпели крушение корабли Ханикатта, вероятно, имел размеры двадцать на сорок миль.
— Вы сказали, сорок миль? — Переспросил МакФарлэйн.
— Встречались и намного большие, крупнее некоторых штатов. Их видно из космоса. Гигантские плиты отламываются от ледовых шельфов Антарктиды.
— Боже.
— Из той сотни с чем-то бедолаг, что ещё были живы, около тридцати сумели вскарабкаться на ледовый остров. Они подобрали какие-то обломки, из тех, что всплыли наверх, и развели небольшой костёр. Ещё через два дня половина из них умерли от истощения. Им приходилось постоянно передвигать костёр, потому что тот плавил лёд. Людям чудились галлюцинации. Некоторые утверждали, что огромная фигура, завёрнутая в саван, с шелковистыми седыми волосами и красными зубами, уносила людей из их команды.
— Силы небесные, — промолвил Брамбель, всецело занятый едой. — Прямо как у По в «Повести о приключениях Артура Гордона Пима».
Бриттон сделала паузу, чтобы бросить на него взгляд.
— Именно так, — сказала она. — Фактически, По подчерпнул свою идею именно в этой истории. Говорили, что тварь пожирала их уши, пальцы на ногах и руках, и ещё колени — оставляя прочие останки разных частей тела валяться на льду.
Рассказ продолжался, и МакФарлэйн вдруг понял, что разговоры за соседними столиками смолкли.
— Прошли ещё две недели, моряки умирали один за другим. Голод привёл к тому, что их осталось десять. Тем, кто ещё остался в живых, не осталось ничего другого, кроме как обратиться к единственному средству выжить.
Амира поморщилась и со звоном отложила свою вилку.
— Мне кажется, я знаю, что было дальше.
— Именно. Им пришлось есть то, что моряки предпочитают называть эвфемизмом, «длинную свинью». Своих мёртвых соратников.
— Как мило, — сказал Брамбель. — Насколько я знаю, это вкуснее, чем свинина — если приготовить правильно. Передайте мне, пожалуйста, ещё ягнёнка.
— Спустя ещё неделю или около того, один из выживших увидел, что к ним приближаются останки корабля, которые покачиваются на сильных волнах. Это была корма одного из их собственных судов, что был разломлен пополам во время шторма. Моряки принялись спорить. Ханикатт и некоторые другие хотели попытать счастья на этом обломке. Но тот набрал воды и глубоко в ней сидел, поэтому большинство не нашло в себе мужества отправиться на нём в море. В конце концов лишь Ханикатт, его интендант и один из обычных моряков отважились и бросились в море. Интендант умер от переохлаждения прежде, чем смог вскарабкаться на борт. Но Ханикатт и матрос сумели это сделать. В тот вечер они в последний раз увидели тот огромный ледовый остров, среди волн он повернул к югу и медленно удалялся к Антарктиде — и в забвение. Когда спустился туман, им показалось, что они увидели существо, завёрнутое в саван, которое рвало на части тех, кто был ещё жив.
— Три дня спустя их обломок сел на рифы у острова Диего Рамиреза, к юго-западу от мыса Горн. Ханикатт утонул, и лишь матрос добрался до берега. Он питался моллюсками, мхом, гуано бакланов и водорослями. Он безустанно поддерживал костёр на тот маловероятный случай, что рядом пройдёт какое-нибудь судно. Шестью месяцами позже на испанском корабле увидели сигнал и взяли его на борт.
— Должно быть, он был рад увидеть тот корабль, — заметил МакФарлэйн.
— И да, и нет, — ответила Бриттон. — В то время Англия и Испания воевали. Следующие десять лет он провёл в тюрьме города Кадис. Но потом его выпустили, он вернулся на родину в Шотландию, женился на девушке, которая была на двадцать лет его моложе, и остаток жизни жил фермером, далеко-далеко от моря.
Бриттон помолчала, поглаживая толстую скатерть кончиками пальцев.
— Этот простой матрос, — тихо сказала она, — был Вильям МакКайл Бриттон. Мой предок.
Она сделала глоток воды из стакана, слегка коснулась рта салфеткой и кивнула стюарду, чтобы тот нёс следующее блюдо.
МакФарлэйн прислонился к поручням на главной палубе, наслаждаясь навевающим дремоту, почти неощутимым ходом судна. «Рольвааг» шёл порожняком — его резервуары с балластом были частично заполнены морской водой, чтобы компенсировать отсутствие груза — и потому сидел высоко в воде. С левой от Сэма стороны вздымалась судовая надстройка, белая плита, чья монолитность нарушалась лишь узкими окнами и крыльями капитанского мостика на расстоянии. В сотне миль к западу, за горизонтом, лежал Миртл-Бич и пролегала низкая береговая линия Южной Каролины.
Вокруг него сгрудились пятьдесят необычных людей, представляющих команду «Рольваага», небольшая группа — если учесть размеры судна. Но что удивило МакФарлэйна больше всего, так это многообразие наций: африканцы, португальцы, французы, англичане, американцы, китайцы, индонезийцы жмурились в послеполуденном солнечном свете и бормотали друг с другом на полудюжине языков. МакФарлэйну показалось, что им не слишком-то понравится лапша, если им попытаются её навешать. Он надеялся, что Глинн тоже отметил этот факт.
Резкий смех прорвался сквозь собравшихся, МакФарлэйн повернулся и увидел Рашель. Единственный представитель ЭИР из присутствующих, она сидела в группе африканцев, раздетых до пояса. Они живо разговаривали и смеялись.
Солнце спускалось в субтропические воды, погружаясь в линию облаков цвета персика, что нависали над горизонтом наподобие огромных грибов. Море лоснилось и было гладким, с еле заметным намёком на волнение.
Дверь в надстройку отворилась, и появился Глинн. Он медленно прошёл вдоль центральных помостков, которые, прямые как стрела, на тысячу футов протянулись к носу «Рольваага». За Глинном шествовала капитан Бриттон в сопровождении первого помощника и ещё нескольких старших офицеров.
МакФарлэйн наблюдал за капитаном со свежим интересом. Несколько сконфуженная Амира после ужина рассказала ему всю историю. Два года назад Бриттон посадила танкер на риф Трёх Братьев, у Шпицбергена. В трюме не было нефти, но корабль получил значительные повреждения. Было доказано, что, когда это произошло, Бриттон находилась в состоянии опьянения. Хотя не обнаружилось доказательств того, что несчастный случай произошёл по вине её невоздержанности — как оказалось, он был обусловлен оперативной оплошностью рулевого, — с тех пор она ни разу не командовала кораблём. «Неудивительно, что она согласилась на это задание», — подумал он, наблюдая за тем, как она вышагивает вперёд. И Глинн, конечно, знал, что ни один капитан с хорошей репутацией не согласился бы на эту работу. МакФарлэйн в сомнении покачал головой. Глинн не предоставил бы шансу ничего, особенно команду над «Рольваагом». Скорее всего, об этой женщине он знает кое-что.
Амира шутила о случившемся в манере, которая заставила МакФарлэйна чувствовать себя неловко. "Это кажется несправедливым, наказывать весь корабль за слабость одного человека, — сказала она. — Могу поспорить, команда тоже не слишком довольна. Только представь их себе, сидящих в столовой и по капле цедящих стакан вина за ужином! «Взмах волшебной палочки — и всё. Прелесть, не так ли?» — С этими словами она закончила фразу, скорчив рожицу.
Над головой Глинн добрался до собравшихся. Он остановился, держа руки за спиной, устремив взгляд вниз на главную палубу — на обращённые к нему лица.
— Меня зовут Эли Глинн, — начал он своим тихим, неизменным голосом. — Я глава «Эффективных Инженерных Решений». Многие из вас в общих чертах знают цель нашей экспедиции. Ваш капитан попросила меня донести до вас некоторые детали, после чего я буду счастлив ответить на вопросы.