После темноты надвинулось на судно сверкающее Керчево. Берег весь в огнях. И на воде — огни, огни… Стоят суда у причалов, работает землечерпалка, обозначены наплавные сооружения крупнейшего в мире сплавного рейда.
Когда реку перекроют запанью, этот завод на воде раскинется на несколько километров. В работу включатся тысячи людей и сотни механизмов. Через несколько ворот, проделанных в запани, лес поплывет в специальное плавучее сооружение — сортировочную сетку. Здесь его будут подбирать по качеству и длине и равномерными порциями подавать к сплоточным машинам. Эти могучие агрегаты плотно сжимают древесину в пучки объемом по двадцать пять кубометров и обвязывают их проволокой. Пучки буксируются катерами вниз, на соседний — Тетеринский — рейд с центром в Тюлькино. Здесь из них формируются плоты и отправляются вниз по Каме на стройки, бумажные и деревообрабатывающие предприятия, по Волге в безлесные районы страны.
За навигацию с Тетеринского рейда уходит в плотах около пяти миллионов кубометров леса. Чтобы перевезти его по железной дороге, понадобилось бы почти пять тысяч эшелонов. Вот как разгружает сплав стальные магистрали.
Сейчас на рейде даже днями пока тихо. Идут лишь подготовительные работы.
Юрий посмотрел в бинокль на разлив огней вдоль левого берега, проговорил задумчиво:
— Последние годы доживает… Скоро не будет в этих местах молевого сплава… Да и кратковременный северный завоз отомрет. Когда построят в районе Соликамска Верхнекамский гидроузел, вплоть до Гайн установятся озерные условия плаванья. С мая по октябрь смело ходи тут… Лес по водохранилищу будет сплавляться только в плотах. К тому времени, может быть, полностью — в баржах. Самый удобный способ… Так что, Саня, ты удачно попал…
Осталось позади Керчево. Совсем темно. По лоцманской карте справа должен быть красный перевальный, от него судовой ход идет к левому берегу. Проходит десять минут, двадцать. На берегу — до рези в глазах смотрят — ни огонька. Саня скатал руль влево.
— Рано. Надо дождаться перевального, — заметил Юрий.
Прошли еще немного. Впереди замаячил красный огонек. Одно только сомнение у обоих. Если верить карте, то, судя по времени, давно этот знак миновать должны. Но что оставалось делать? Тут догадки. А там настоящий красный огонь.
— Держи на перевальный.
Минут через пять судно резко замедлило ход, вздрогнуло. Саню бросило грудью на штурвал.
Юрий метнулся к реверсу, перевел его на задний, прибавил оборотов до отказа. С полчаса гоняли воду винтом. Кипит бурун под кормой, а судно ни с места: присосало днище к грунту.
Остановили двигатель. Прибежал на мостик Анатолий. Заругался.
— Как ни хвалим мы с Виктором нашу «четвертинку», а не везет ей. В прошлом году шли уже четвертым рейсом, на Вишеру. И, надо же, залетели на затопленный остров. Был тут у нас один друг, мух ртом ловил… И, ровно нарочно, ни одного большого судна. Пока дождались, вода ушла. Оказались мы на сухом берегу…
Анатолий покачал головой.
— Пришлось трюм разгружать. Вызвали тракторы из леспромхоза. Семь тягачей стянули кое-как…
Включили прожектор. Да что толку! Осветил лишь возле борта. Чуть-чуть заметно, что слева из воды поднялись кусты. Справа неподалеку — высокий берег, где-то лают собаки.
Загремели крышки, забегал по трюмам белый кружок света от карманного фонарика. Юрий проверил оба отсека, нет ли пробоины. Сухо.
Лишь на рассвете, когда осмотрелись, — поняли, в чем дело. Оказывается, красный перевальный прошли, но не заметили: не горел фонарь. А приняли за него один из створных огней Верхнебарановского переката и залетели на приверх правобережных песков в устье речки Гремячевки.
Ушло неведение, но легче не стало. За четыре часа мимо не прошло ни одного судна. А даже по торчащим из воды прутикам видно, что уровень понемногу садится. Ждешь-ждешь — и, как в прошлом году, обсохнешь.
На душе полегчало, когда вдали показалась самоходка. Сомнения не было — это «сотка». Лишь она одна оставалась в Усть-Черной, брала металлолом.
На мостике сам Мешков. Не поймешь: радуется он или непритворно горюет. Он долго крутил головой, оглядывался, словно ожидая еще подмогу, несколько раз прогнал «сотку» возле пострадавшей. Затем осторожно, промеряя с кормы дно наметкой, спятил свое судно. Ребята бросили легкость — оплетенный груз на длинном тонком шнуре. Саня поймал его и вытянул тяжелый металлический трос… Но сколько ни заводили его и с носа и с кормы, СТ-250 не стронули. Видно, крепко присосало днище к илистому дну.
Тогда Мешков развел руками, крикнул в рупор, что придется ждать буксир, если встретит, пошлет, — и погнал свою самоходку вслед за скатывающейся водой. И хотя все знали: он сделал все, что мог, не придерешься, но на душе было обидно и тревожно…
Уж кого-кого, а Левковича Адама здесь никак не ожидали. Саня слышал краем уха, что тот должен был по какому-то специальному заданию сходить рейсом чуть ли не до самого Соликамска, но когда увидел знакомый катер, оторопел.
А там уже дверка рубки распахнулась, и на ходу, еще приближаясь к самоходке, Адам кричал весело:
— Чего лапти сушитё, повесили уши-тё. Пару разиков дернем и — на плаву!
— Больно ты прыткий, Адам, — мрачно ответил Юрий. — Тут один уже пробовал дергать, и двигатель такой же мощности.
Адам понял, что не до шуток, нахмурился. Но через минуту он снова озорно подмигивал и Сане, и Юрию — всем на самоходке.
— Да я сейчас мигом назад в Керчево слетаю. Такой же катер пригоню. Свои ребята — сплавщики, неужели не поймут…
Часа через два СТ-250 легко покачивалась на вольной камской волне.
— Эх, можно было бы рядком пройтись, — сокрушался Адам, глянув на часы. — Да спешить мне надо. Не обижайтесь, у меня посудина-то намного ходче.
Катер, подняв бурун за кормой, стремительно рванулся вперед.
Адам долго махал кепкой:
— Три фута под килём! — кричал он Сане, стоявшему за штурвалом, доброе флотское напутствие. — Вернешься на Каму, свидимся!
Катер помаячил впереди и вскоре исчез за поворотом. И опять лишь одиноко постукивал двигатель самоходки, ненадолго распугивая тишину этих малолюдных мест.
Плаванье продолжается
С вахты Саня сменился давно, но с палубы не уходил.
Некогда отдыхать. Он уже привык не сидеть без дела. Так уж заведено на самоходке: все работают, не считаясь со временем. Судовое хозяйство приведено в порядок еще не полностью. А сегодня другая забота.
Ночью с левого, лугового берега дул сильный ветер. Он согнал на фарватер аварийный, бросовый лес. От самого Орла самоходке пришлось пробиваться сквозь него, как сквозь лед. То и дело заклинивало рули. Приходилось стопорить ход и вытаскивать багром из-под кормы двух-трехметровые занозы.
Несколько часов дежурил Саня на корме. Только перед Городищем стала почище вода, и он смог подняться на ходовой мостик.
А тут все с интересом смотрят вперед, гадают: она или не она? Прижалось к плотам судно, похожее на «сотку». Подошли ближе. Точно, она!
Ревет сирена. С мостика отмашкой сигналят: дескать, подходите к нам.
Наморщил лоб Анатолий. Нахмурился, привычно дернул кепку на глаза Юрий.
— Вот так рандеву, — посмеивается Виктор.
Саня вспомнил, как Мешков в Усть-Черной у себя на «сотке» принимал гостей. Еще утром в латаном-перелатанном ватнике таскал с берега паклю. Раздобыл где-то, все для дома своего. А тут вышел при полном параде: несмотря на жару, в наглухо застегнутом кителе, в фуражке, тяжелой от «золота». Ходил по судну хозяином. Когда спустились в машинное отделение, небрежно представил рослого парня: «А это мой механик…»
Потом ушел с гостями к себе в каюту. Опять, наверное, какое-нибудь дельце. В прошлом году купил тут по дешевке бензопилу «Дружба». А откуда у людей здесь возьмется пила? Ясно: в леспромхозе взята так, чтобы не видел никто.
Сейчас Мешкова на мостике нет. Один штурман. Объясняет, что еще вчера вечером заклинило винт. Сутки загорали, ожидали своих.
Саня насторожился: что ответят свои? Ничего не сказали. Юрий распорядился закрепить с носа и с кормы чалки. Попросил Анатолия проследить за всем и поспешно ушел в каюту.
Все знали, что скорость уменьшится раза в два — значит, вдвое больше времени уйдет на переход Городище — Пермь. Но никто об этом не обмолвился ни словечком. Так и пошли дальше, борт к борту — в обнимку.
Саня хотел найти сочувствие у Анатолия:
— Да таких, как Мешков, в северный завоз вообще пускать не надо, не то что помогать. Оставить его тут, пусть подумает.
— Насчет пускать не пускать, может, и верно. А так-то ты загнул. Мешков Мешковым. А судно его собственное, что ли? А ребята причем? — И посмотрел укоризненно, будто добавил: «Эх ты, несмышленыш…»
Медленно идет самоходка. Со своей низенькой надстройкой она чуть заметна рядом с «соткой».
Еще светло, но видимость плохая. Все вокруг окутала густая серая пелена. Тихо. Виснет в воздухе причудливый след — не тронутый ветром, повторяя повороты судна, тянется змейкой дым из выхлопной трубы.
Тепло. Парит. Низкое солнце безжизненно висит в пепельной мгле. Несколько маслянистых бликов от него лениво плещутся в близкой воде.
А на самоходке — оживление. Виктор в пролете возле машинного отделения собрал вокруг себя ребят. Балагурит, ручками работает так и сяк. Рассказывают, служил он на флоте гидроакустиком. И вдруг пришло кому-то в голову сделать парня вестовым. Конечно, командир охотника за подлодками выгнал его через несколько дней обратно на гидропост. Понятно, такой и борща из камбуза до каюты не донесет спокойно. Обязательно остановится с кем-нибудь, расскажет байку-другую.
Жестикулирует Виктор занятно. Не вся рука, а лишь кисть движется плавно, лениво. Вот и сейчас он опять травит. До Сани на тент, где он красит наметку, доносится только: «Лично в моем репертуаре этой песни нет…» Саня не видит рассказчика, но он знает, как кисти его рук мягко гнутся к треугольничку полосатого тельника. Возле глаз собираются морщинки. Маленький широкий книзу нос утопает в круглых щеках… Виктор говорит еще что-то, и окружившие его парни дружно хохочут.