– Еще чуть-чуть, – часто дыша, проговорил ледяной, я молча хватала ртом воздух, в легких кололо, а ноги стали свинцовыми.
Город за нашими спинами гигантскими ступенями спускался в долину, где-то там петляла окружная дорога, шумели редкие машины, цокали копытами лошади, а здесь, на лестнице, было пустынно. Впереди возвышались отвесные скалы, и уже была видна терраса, ведущая в зал портала.
– Держись, – внезапно сказал Торес, и не успела я ответить, как оказалась тесно прижатой к его груди, а ледяной рванул вверх.
Мимо мелькали стены домов, Торес со мной на руках перебегал улицы и снова устремлялся по ступеням. Я чувствовала его дыхание, слышала, как гулко бьется сердце, и счастье захлестывало меня, заставляя трепетать от восторга.
Наконец последняя лестница осталась позади, и меня бережно опустили на каменные плиты. Мы стояли на краю террасы. Отсюда было видно, как горы расступались, открывая вид на долину, широким клином вбившуюся в неприступные скалы, и на город, сползающий от подножия скал вниз, в зеленое море деревьев. Город лежал перед нами как на ладони, и разноцветные двускатные крыши казались цветным ковром, наброшенным на долину. Острой пикой стремилась в небо колокольня собора, закатное солнце играло ослепительными бликами на золоченом куполе. Город окружала массивная стена, словно он всерьез собирался от кого-то обороняться. Несколько десятков церковных шпилей практически окружали собор, выстраивая еще одни стены уже для духовной борьбы.
Было тихо и совсем не холодно. Нагретый за день воздух лишь начинал пропитываться ночной прохладой, обещая в скором времени заледенеть. Ослепительно-белые вершины хребта на противоположном краю долины уже окрасились в цвета заката, а в горных складках поселились лиловые сумерки. Закат. Дивное время перед наступлением ночи. День практически закончен, пора подвести итоги или, как в моем случае, шагнуть в неизвестность.
– Ларгард был заложен через тридцать лет после битвы с проклятым.
– Ого, так давно?
– Очень давно. Несколько раз перестраивался, был дважды разрушен землетрясениями, горел, но каждый раз возрождался заново. Наш Ларгард. Его еще называют Сороковником. Сорок площадей, сорок церквей…
– И сорок фонтанов?
– И сорок фонтанов. Только у каждого свой тотем.
– У вас орел, я помню. Покажешь потом?
– Если захочешь.
Он оторвал взгляд от города, повернулся ко мне. Взгляд больного зверя. Прощальный взгляд.
– Тебе, наверное, уже сказали, что я не могу даже произносить твоего имени вслух. Что вокруг множество достойных молодых людей, а я… лишь бегун, опозоривший честь двух родов.
– Это не важно для меня.
Я попыталась прогнать набежавшие слезы и даже улыбнулась. Вышло плохо.
– Нет, важно. Потому что это правда. Я – слабак, который сбежал от своей судьбы. И дурак, потому что судьба лишь посмеялась над моим бегством. Я стою здесь, но в этот раз со мной рядом та, которой суждено стать великой ледяной и которой не нужно будет такое ничтожество, как я. Но хуже всего другое. Я предал тебя, Айрин, и ты вправе меня ненавидеть. Нет, не говори ничего, просто выслушай. Время, отпущенное нам, на исходе, и это единственный шанс облегчить душу перед тем, как мы расстанемся. Вот, держи.
Он протянул плотный конверт. Я недоуменно вздернула брови, но конверт взяла.
– Обещай, что откроешь его, когда останешься одна. Не хочу, чтобы кто-то видел твои слезы. И еще пообещай, что сделаешь это сегодня вечером, когда в доме будет Лазарита.
– Почему?
Он смутился:
– Ты, точнее, твой дар не совсем стабилен. Это одна из причин, почему я тянул так долго, хотя должен был признаться сразу. Чем сильнее дар, тем сложнее с ним справиться. Просто обещай, что сделаешь так, как я прошу.
– Обещаю, – прошептала я, чувствуя, как слабеют ноги, как холодом разливается в душе понимание, что моему счастью только что нанесена смертельная рана. – И ты обещай, что не уйдешь просто так. Что найдешь меня, где бы я ни была.
Я не готова сейчас отказаться и потерять тебя, Отшельник. Понять и простить могу многое. Еще бы знать, какую жертву ты от меня потребуешь, Торес.
Он покачал головой:
– Если ты захочешь меня видеть…
Все ясно – уже решил за меня, принеся наше счастье на алтарь моего будущего успеха. Мужчина…
– А ты попробуй сделать так, чтобы захотела. – Я склонила голову набок и… Моя подруга Эстер мною бы гордилась. Это был идеальный взгляд кокетки.
– Айрин, – выдохнул Торес, делая шаг ко мне, – ты сводишь меня с ума, заставляешь забывать обо всех обещаниях. Я… – он запнулся, – позволь мне вспомнить, какая ты… на вкус.
На вкус? Щеки полыхнули румянцем, но глаза выдали меня. Он нежно коснулся моих губ, сначала робко, но затем все настойчивее пробуя их на вкус, сминая и покусывая. И пусть у поцелуя присутствовала горечь прощания, пусть мы, точно преступники, прятались ото всех. Мы воровали счастье у судьбы, но я ни в чем не раскаивалась.
– Люблю тебя, – коснулся моей щеки горячий шепот, – люблю и хочу, чтобы ты была счастлива.
Мне стало больно при мысли, что Торес не видит для себя места в этом счастье. И потому я не торопилась с ответом. Тяжелым грузом лежал спрятанный в кармане конверт, и, подозреваю, ничего хорошего для меня в нем нет.
– Не нужно меня уговаривать полюбоваться на чудный закат, – ворвался в наше уединение язвительный голос Лазариты. – Еще немного, и я решу, что ты собираешься претендовать на место моего стража. А что, целитель мне не помешает… Да не бледней так, я пошутила.
Лазарита говорила нарочито громко. Голос Сетальди был неразборчиво тихим.
Я стояла, спрятав лицо на груди у Тореса. Случись подобное месяца два назад – от стыда бы сгорела, а так даже забавно. Ну точно старшая сестра поймала на запретном, а тебе ни капельки не стыдно, потому как уверена, что сама она не образец добродетели. И смех и грех, одним словом.
– Впрочем, могу и передумать. Что значит, есть ли у меня совесть? Конечно, есть, но не для всех. Ах, прощальный поцелуй? Прощальный, так уж и быть, потерплю. Только мне кажется, никакой он не прощальный. Вполне себе обычный…
Ну все. Надоел мне этот балаган, пора заканчивать. А так все хорошо начиналось… Мой первый день в Ларгарде, первое свидание, розовый закат. Для канона не хватило букета роз и плачущей скрипки. Впрочем, подозреваю, розы здесь не выживают, а скрипка считается инструментом слабаков.
Я мягко высвободилась из объятий Тореса и, не оборачиваясь, пошла к лестнице. Я решу, что делать дальше, но не сейчас. В данный момент мне хочется побыть одной. Спине стало жарко от взгляда Тореса, сбоку доносились сбивчивые извинения Сетальди. Будто и не было того похода, словно еще вчера нас не связывало боевое братство, словно мы в один миг стали чужими.
– Ты обиделась? – догнала меня Лазарита.
– Нет.
– Прости, я вела себя по-свински. – Она дернула плечом, явно злясь, но мне было все равно. Внутри царила пустота, и пеплом горечи оседали сгоревшие мечты. Но самое отвратительное было то, что мне только предстояло узнать, ради чего Торес устроил наше расставание.
– Ты тоже хороша – сбежать с Торесом! Могла бы и спросить, я бы отпустила.
– Нет.
– Ладно, ты права, не отпустила бы. Но представляешь, как глупо я себя чувствовала, гоняясь за вами по городу?!
– Нет.
– С тобой невозможно разговаривать! – надулась Лазарита, и остаток дороги прошел в долгожданном молчании.
Торес проводил взглядом удаляющуюся фигуру Айрин. В голове свербела лишь одна заманчивая мысль – напиться. Нет, две. Вернуться в столицу, а еще лучше к полковнику, порвать рапорт об отставке и с головой погрузиться в знакомые заботы: операции, марш-броски, разведка. Даже если война закончилась, люди его профессии легко найдут себе применение и в мирное время. Главное, это будет далеко отсюда.
– Отпустишь так просто? – Сетальди остановился рядом, хмуро посмотрел на брата.
– Что я могу? – Торес отвернулся от лестницы.
Равнодушный город лежал у ног, погружаясь в закатные сумерки. Сердце ныло, словно ему была нанесена глубокая рана. Перед глазами стояла картина уходящей Айрин, и хотелось выть от бессилия. К проклятому все условности, традиции. Она – его женщина, и только его.
– Заслужи ее, – вдруг посоветовал Сетальди, как будто смог прочитать его мысли. – Тебе оставалась пара месяцев до посвящения. Сходи к Дуку, может, он и возьмет на последний курс.
– Стать стражем? – усмехнулся Торес, предвкушая, как удивится его бывший наставник.
– Староват ты, конечно, – Сетальди окинул его испытующим взглядом, – да и растолстел немного.
– Я староват?! – возмутился Торес, уже прикидывая, сколько всего придется вынести, тренируясь с подростками. Скидок на возраст никто делать не станет. – Сейчас накостыляю, тогда и узнаешь, кто тут старый и толстый.
Он, шутя, замахнулся, Сетальди уклонился, тут же подставил старшему брату подножку. Вдвоем рухнули на каменные плиты. Торес извернулся, перехватив ногу брата, выкручивая ее в болезненном заломе. Тот застучал ладонью по полу.
– Чуть не сломал, зверь, – пробурчал, принимая руку и поднимаясь, – если надо помочь, скажи. У меня есть парочка нормальных ребят на примете. Они будут не прочь натаскать тебя до экзамена.
– Спасибо. Дай сначала переговорить с Дуком, а там решим, – отказался Торес и, насвистывая, направился к лестнице.
С плеч будто пару лет скинули. Родной город радостно подмигивал загорающимися фонарями. Утро обещало быть насыщенным. Еще одна встреча-допрос в Малом Совете ледяных, хотя сегодня днем из них с братом вытрясли все, что можно, затем посещение казарм стражей и, напоследок, запрос на визит в дом Таль-Сорецки. Откажут или нет, но попытаться он должен.
Парой часов позже
Нос распух, в глазах по тонне песка. Мокрый платок уже откровенно перебрал воды, и его можно было выжимать.
– А-а-а, сволочь, урод, подлец! – За последние полчаса я исчерпала ругательства, опустошила годовой запас злости и