Ледяные заговорщицки переглянулись.
– Видишь, Айрин, хозяина сего заведения? – Оливия кивнула в сторону двери, из которой только что вышел в зал невысокий мужчина с пухлым животиком. Аккуратно подстриженные седые волосы обрамляли лысину, нос кнопкой и весело глядящие на мир глаза в окружении морщин говорили о добром нраве почтенного господина.
– Между прочим, знаменитая личность. Именно благодаря ему в нашем городе можно отведать изысканные сладости Шорского королевства.
Я с уважением взглянула на пирожное, томящееся передо мной на тарелке. О сладостях Шорского королевства ходили легенды. Повара оттуда ценились на вес золота, и таким сокровищем могли похвастаться лишь два дома в Южной Шарналии – один графский, второй княжеский. А вот его величество, как ни пытался, мастера сладостей заманить к себе не смог.
– И как он здесь оказался? – спросила я, подозревая, что не просто так в гости приехал. Явно в этой истории крылся подвох.
Бабушка сидела молча, не вмешиваясь. И вид у нее был отстраненный, словно она обдумывала нечто важное для себя.
– Каждый год несколько наших покидают горы, – начала рассказ Оливия. – От пары недель до трех месяцев они проводят на чужбине. Мы называем это практикой. Мир, который нас окружает, не всегда добр к нам, Айрин, и ты понимаешь почему.
Я кивнула. Понимала я слабо и не до конца, но перебивать и лезть с уточняющими вопросами не стала.
– Мы стараемся расширить так называемую зону чистоты вокруг гор, плюс тренировки никогда не помешают. Да и неплохо, когда жители того или иного городка вспоминают нас добром за избавление от нечисти. Денег мы не берем. Горожане расплачиваются едой и жильем.
Когда мне и твоей бабушке было примерно столько же лет, сколько и тебе, нам вместе с Ильсаной выпала честь ехать в небольшой городок, недалеко от границы с Шорским королевством. Местный маг, юный, самоуверенный и совершенно безголовый, решил угробить свою жизнь опасным опытом, заодно, правда, прихватив с десяток почтенных граждан. Граждане до конца умирать не захотели, посчитав, что жить можно и после смерти, и устроили кровавую резню своих соседей. Мы прибыли вовремя. Еще чуть-чуть – и город превратился бы в одно большое кладбище. Тогда-то Ильсана первый раз и встретила Ходора. Спасла его, прибив тварь, которая подбиралась к его горлу, но парень избавление от смерти не забыл. Наша ледяная поразила его в самое сердце. Можно сказать, спасла и одновременно погубила.
Оклемавшись немного, он заявился к нам в гостиницу и был благополучно спущен с лестницы. Во второй визит отделался сломанной ногой, а пока ее залечивал, мы отбыли домой. Но уже через месяц дозор выловил нарушителя границы. Конечно, это был Ходор. Над незадачливым влюбленным посмеялись и отправили восвояси. Но парень оказался настырным как репей. На третий раз патрулю надоело вытаскивать хитреца из тюков торгового каравана, и они доставили его к Ильсане. Уж не знаю, что там у них произошло, но ходят слухи, что Ходор попросил лишь об одном: приготовить десерт для любимой и после этого уехать навсегда. Она согласилась. Как видишь, Ходор никуда не уехал, а мы до сих пор радуемся его десертам, – закончила Оливия, откидываясь на спинку стула. Голубые глаза светились лукавством.
Я представила, как Ходор ставит перед суровой воительницей свое творение – единственный шанс доказать любовь к ней и… потянулась за ложечкой. Вот воительница небрежно отковырнула десерт, отправила кусочек в рот и недоверчиво вскинула брови. Могу засвидетельствовать, это было не просто вкусно, а восхитительно вкусно. Горький шоколад, нежнейшее суфле с ягодной кислинкой и ореховая обсыпка. За такое чудо… Я оценивающе взглянула на Ходора.
В этот момент в зал впорхнула невысокая хрупкая женщина. Коротко стриженные волосы были белыми от седины, но фигура смотрелась по-девичьему стройной, а движения были легкими и плавными. Она поправила перевязь с мечами, одернула короткую куртку, улыбнулась знакомым в зале, махнула рукой Нурее и Оливии, но нежный и любящий взгляд достался только Ходору. Ильсана – а никем другим эта ледяная быть не могла – поцеловала его в щеку, ласково провела рукой по плечу, поправила воротник рубашки, что-то быстро шепнула на ухо и вышла из зала.
Пришлось признать, идея была провальной. Я с удивлением посмотрела на пустую тарелку перед собой и с сожалением отложила ложку.
– Узнаю этот взгляд, – со смехом сказала Оливия. – Когда Ходор открыл кондитерскую, многие оценили его таланты, но Ильсана опередила нас всех.
Ледяные синхронно вздохнули и смущенно замолчали. Приятно сознавать, что не только я пала жертвой кулинарного таланта Ходора.
– Милая, нам пора, – встрепенулась Нурея и, порывшись в кошельке, кинула на стол пять монет.
– Да и мне тоже, – поднялась Оливия. – Приятно было познакомиться, Айрин. Будешь в городе, заходи. Всегда буду рада.
– Мне тоже было очень приятно. – Я искренне улыбнулась и с удовольствием пожала протянутую мне руку.
Глава 28Смерть и безумие ходят рядом
Она давно уже перестала замечать время, и только появление солнечного луча заставляло ее выныривать из погруженного во мрак сознания.
Тишина подвала напоминала вязкое болото. Можно биться в истерике, как билась дочка графа с нелепыми кудряшками на голове, можно уйти в себя и сидеть раскачиваясь, глядя в одну точку, чтобы в какой-то момент просто упасть лицом вниз и больше не подняться. А можно придумать массу способов побега, но, когда тебе всего лишь двенадцать, они так и останутся в твоей голове.
Она привыкла к постоянному страху, и даже чувство голода не было таким острым, как в первые дни, но холод донимал хуже всего. Он поднимался вверх по ногам, стылой волной шел к озябшим пальцам рук, подмораживал кончик носа и глухо сипел в груди сухим кашлем.
Тогда она вставала и начинала ходить по каменному полу, с ненавистью глядя на покрытые слоем изморози кирпичи. Тонкое пальто плохо защищало от холода, а вместо изящных летних ботинок она бы предпочла иметь на ногах простые деревенские валенки. Сколько она здесь? Три дня? Неделю? Вечность?
Стыдно вспомнить, еще недавно королевская тюрьма казалась ей полным убожеством. Сейчас собственная камера с чистым бельем, рукомойником, широким, пусть и зарешеченным окном, трехразовым и довольно сносным питанием представлялась дворцовыми апартаментами, а прежняя жизнь в родной усадьбе воспринималась далеким и сказочным сном.
В подвале было окно – маленькое, квадратное, пробитое высоко под потолком, через которое едва проникал солнечный свет, но раз в день на пару часов солнце заглядывало в эту обитель сумрака, и тогда на полу возникало пятно света.
Жаррин прошлась по центру подвала. Она напрягла зрение, пытаясь уловить появление первого луча, – тщетно. Похоже, на небе сегодня тучи, и солнца им не дождаться. Но нет, полумрак посветлел, и девочка торжествующе улыбнулась, шагая в квадрат, еще блеклый, едва различимый, но с каждой минутой все больше наливающийся теплом.
Жаррин казалось, что она живет от квадрата к квадрату. И не появись солнце в следующий раз, у нее не хватит сил подняться с пола и выползти из своего угла.
Раздались шаркающие шаги. Тени выходили на свет, превращаясь в изможденных, грязных женщин с потухшими глазами. Они протягивали к свету озябшие руки, жадно впитывая тепло. По еще приличной одежде можно было определить новеньких, появившихся вместе с Жаррин, но в глазах всех обитательниц этого странного подвала читалась обреченность.
Каждый день их становилось все меньше. Одну за другой женщин уводили за дверь, и никто из них не возвращался.
Громко лязгнул засов, протяжно заскрипела дверь. Тени заволновались. Миг – и на полу осталось пустое пятно света, а во мраке замерли, напряженно ожидая, кто следующий.
– Жратва! – объявил парень в смешном длинном халате, спускаясь по лестнице.
Жаррин облегченно выдохнула. Еда – это хорошо. Еда – это отсрочка смерти.
Парень шел по кругу, беря с подноса, который нес за ним здоровый мужик, одетый в штаны и куртку, по куску хлеба и бросал в угол. Странным образом Халаточник, как называла его про себя Жаррин, не ошибался. И если сегодня угол одной из ниш пустовал, кусок хлеба в ту сторону не отправлялся.
– Держи, мелочь.
Жаррин успела поймать хлеб до того, как он упал на грязный пол. В животе заурчало, и она едва сдержалась, чтобы не запихнуть кусок целиком в рот.
За ее спиной бренчали мисками служители, разливая варево из котла. Так называемый суп был слегка теплым, отвратительно жидким и ужасно безвкусным, но Жаррин заглатывала его за пару секунд и долгой ночью вспоминала чувство сытости, на мгновение поселившееся в желудке.
– Съела? – спросил вдруг Халаточник, почему-то не уходя.
Колокольчиком прозвенела тревога, Жаррин попятилась и замерла, ощутив лопатками холод стены.
– Пошли, – равнодушно махнул рукой Халаточник.
У девочки внутри все заледенело, а кусок хлеба потерял свой вкус. Быть может, последний кусок хлеба в ее жизни.
Она медленно поднялась, ватные ноги не слушались, и ей с трудом удалось заставить себя сделать первый шаг.
«Упасть бы в обморок или умереть, чтобы закончилось все разом», – мелькнула мысль. Жаррин прикусила губу, ощутив, как во рту появился привкус железа.
Боль придала сил. Девочка выпрямилась, с ненавистью глядя в равнодушное лицо тюремщика. Чуть старше ее, темные красивые глаза и смешные оттопыренные уши. Лицо простого паренька, любящего загорать. Он ни капли не походил на злодея, и в то же время вел ее на смерть.
Из подвала уходили по-разному. Кто рыдая, заламывая руки и проклиная всех и вся, кого выносили в бессознательном состоянии, а кто-то закатывал истерику, судорожно цепляясь за пол, как за жизнь, пальцами с обломанными ногтями.
Жаррин шла, сжав губы, так что было больно, гордо подняв голову, провожаемая сочувственными взглядами подруг по несчастью. И единственное желание крепло в душе – плюнуть в лицо тому, кто выдрал ее из прошлой жизни, сделал несчастными ее родителей и сейчас убивал их одну за другой…