Я обернулась. Торес был бледен, его лицо осунулось, на куртке кровь, а взгляд… как у побитой любимым хозяином собаки.
Я шагнула к нему, но Торес отшатнулся, помотал головой, словно не в силах примириться с чем-то, развернулся и… ушел.
– Торес!
Хотела сорваться следом, догнать, объяснить. Сердце рвалось на части, словно его резала сотня крошечных ножей.
– Не надо, Айрин. – Рука Лайза легла на мое плечо, остановила. – Он вернется. Дай ему время смириться с тем, что ты больше не южанка, а ледяная.
Я замерла, осознавая справедливость сказанных слов, сердцем, однако, уходя вместе с Торесом.
Вокруг кипела жизнь: вязали сдающихся в плен наемников, целители спасали тех, кого еще можно было спасти, добивали недобитую нечисть. Парочку оставшихся некромантов попытались взять живьем – не дались, предпочтя умереть свободными. Я стояла, оглушенная потерей, и голоса, радостный смех, громкие команды обтекали меня, словно вода, не задерживаясь в сознании.
– Айрин? – ворвался в раздумья громкий оклик. – Я – Хоршея, – представилась ледяная, подходя и протягивая руку. Я озадаченно посмотрела на нее, потом крепко пожала. – Ты отлично держалась против тени.
– Нет, – возразила я, – это вы вовремя вмешались. И спасибо за помощь.
– Не гордая. – Хоршея одобрительно улыбнулась и предложила: – Не хочешь прогуляться? Мне надо кое-что проверить.
Я оглянулась на Лайза, тот кивнул.
Прогуляться по трупам врагов? Что же… отличная идея.
К моему удивлению, трупов оказалось немного.
Чуть больше вначале, и мысль, что часть из них пала от моих мечей, была удивительно приятной. Странное чувство, если разобраться. Вроде в смерти нет ничего хорошего, но убитый враг не вызывал ни жалости, ни сожаления. И куда делась та княжна, безудержно рыдающая над погибшим котенком? Хотя нет, котенка до сих пор жалко, а вот льолдов нет.
В центре, где недавно хозяйничал вихрь, было пусто. Словно метлой прошлись. Ни живых, ни мертвых, лишь спекшийся в стекло камень, по которому я ступала с осторожностью.
– Я случайно оказалась рядом, – нарушила молчание Хоршея, – твой страж прав: Акерси вернется, если достоин. Нет – к лучшему. Обижаясь, ты предаешь. Предавая, позволяешь смерти приблизиться на шаг. Сейчас он ушел. Ушел, когда бой еще не закончен.
– Не закончен? – Я облизнула пересохшие губы.
– Пока он здесь, – вздохнула Хоршея, – наш бой никогда не закончен. Подумай хорошенько и посоветуйся со своим стражем. Знаешь, иногда мужчины легче находят общий язык, особенно когда у них одна цель.
Я запнулась об оставленный кем-то меч, с трудом удержалась от падения. Щеки предательски заполыхали.
– Он не мой страж, – пробормотала я и осеклась, нарвавшись на понимающую улыбку Хоршеи.
– Разберешься, – хлопнула меня по плечу Хоршея и повернулась к ледяной крепости. Кто-то расплавил часть льда, соорудив проход на ту сторону, и под ногами хлюпала вода.
– Айрин! – С пола, отстранив целителя, тяжело поднялась Чарина. Выглядела она страшно: лицо залито кровью, на плече выдран кусок мяса, а вместо левой кисти – обрубок, спешно затянутый бинтами.
– Чарина, – прошептала я, протягивая руки и нежно обнимая кузину. Та напряглась, а затем разрыдалась у меня на плече. Я растерянно гладила ее по спине, стараясь не коснуться ран.
– Ромул, – с трудом уловила я сквозь рыдания, – она убила Ромула.
Чужая боль ранит сильнее.
Я прикусила губу, чувствуя, как слезы текут по щекам. Ромул, Нурея, Лазарита, Хасар… Что значат все мои глупые переживания перед лицом смерти?
– Мне так жаль.
Все, что я могу сказать, как будто слова могут хоть что-то исправить.
– Что с Тальнаком? – спросила я, замирая.
– Жив, – глухо ответила Чарина. – Серьезно ранен, но жив.
Я отстранилась:
– Значит, ты должна о нем позаботиться. Ромулу уже ничем не поможем, а вот живые нуждаются в помощи.
– Тальнак, да. – Глаза ледяной прояснились. – Ты права.
Она хотела пойти к своему раненому стражу, но целитель, ждущий неподалеку, перехватил ее, усадил и настоял на лечении.
Я облегченно выдохнула, нашла взглядом Хоршею. Та стояла около входа в узилище и о чем-то яростно спорила с двумя ледяными. Подойдя ближе, я поняла, что спорили они о темнице. Хоршея зачем-то рвалась туда, ледяные не пускали, а в следующий миг все изменилось. Словно взяли и разом перевернули мир перед глазами.
Вот я стою у входа в темницу, а вот я внутри. Впереди переливаются отраженным от факелов голубым светом знакомые по прошлому визиту хрустальные столбы, белеют покрытые изморозью цепи.
Глаза привыкли к полумраку, и я различаю застывшие в обнимку с колоннами женские фигуры. Быстро сосчитала – девять. В памяти всплыла подсказка от предков: Хранительницы.
Все это время они тоже вели бой. Каждая сражалась с собой, со своими страхами, неуверенностью, потому как тварь, томившаяся в коконе меж столбов, очень хотела выйти наружу и использовала для этого любую возможность.
И теперь эту возможность получила.
Вскрикнув, обмякла одна из Хранительниц, загудели цепи, взметнулось пламя факелов и погасло, а в наступившей темноте затрещал хрусталь, пахнуло теплом – это невидимо сгорали защитные письмена, и тьма вокруг меня радовалась, словно живая. От этой жуткой радости хищника, добравшегося до свежего мяса, с каждой секундой становилось все страшнее. Страх тяжеленным камнем наваливался на плечи, не давая вздохнуть. А потом раздался еще один крик…
– Айрин!
Я вздрогнула, посмотрела на Лайза невидящим взглядом и сорвалась с места.
– Стой! – вскричала за моей спиной ледяная. Вторая, получив удар в живот, молча отлетела с дороги, а Хоршея сама посторонилась, пропуская меня.
Я не видела, как за спиной незримая стена заставила Лайза отлететь назад. Ему чуть-чуть не хватило, чтобы дотянуться до меня. Не слышала, как ругалась ледяная, потирая живот, не видела, как от баррикад бежали люди.
Задыхаясь, я ворвалась в узилище, не останавливаясь подлетела к нужному столбу, обняла со спины Хранительницу, положив руки на оказавшийся теплым хрусталь.
– Спасибо. – Я едва разобрала ее шепот. – Вовремя.
Ледяная обмякла, сползла на пол, и мне сразу стало не до нее. Ладони раскалились, словно я погрузила их в огонь, в голове разом взорвали десяток гранат, а тело по макушку окунули в бочку с нечистотами.
– Ну здравствуй, девочка, – прозвучал ехидный голос. – Поговорим?
Эпилог
Первым в сознание вошел аромат цветов. Любопытно… Так сильно могли пахнуть только розы, если их не меньше сотни. Тонкий, сладкий аромат словно приглашал открыть глаза и вынырнуть из дремоты, но мне не хотелось нарушать хрупкую завесу сна, однако сквозь нее начали проникать звуки. Два голоса старательно говорили шепотом, но ругаться шепотом неудобно, и временами до меня долетали отдельные, самые сильные аргументы.
– Никогда не прощу, что ты потащила ее с собой.
– Да не нужно мне твое прощение! Девочка молодец, жива, и мы все живы благодаря ей.
– Ты же знаешь, как он калечит психику?! – возмутился первый голос.
Я напряглась, пытаясь понять, где я его слышала и почему он мне знаком. В голове предупреждающе загудело, а потом на меня снизошло озарение – Нурея!
Я открыла глаза и попробовала сесть. Тело едва дернулось, в глазах все поплыло, и слабость навалилась такая, что и рукой не пошевелить.
– Тихо-тихо, – тут же остановила меня Хоршея. – Куда рвешься? Лежи.
С другой стороны ко мне наклонилось доброе и родное лицо бабушки. Я почувствовала, как защипало в глазах и ком встал в горле.
– Айрин, как ты, милая? Хочешь чего-нибудь?
Я кивнула. Хочу, чтобы ничего не было. Чтобы все было как раньше. Балы, красивые платья, музыкальные вечера и прогулки на лодках. Но тогда не будет Тореса и Лайза… Хорошо, пусть будут тренировки, забеги по полосе и бои на мечах, чудесные пирожные в чайной, ледяные с их ужасными манерами, а еще закаты и рассветы в горах, поездка на острова и…
– Пить, – попросила я.
Нурея поднесла мне стакан с водой, помогла напиться. В голове прояснилось, я обвела взглядом окрашенную в нежно-зеленый цвет комнату – явно больничную палату, вазы с розами на столе, подоконнике и даже на полу.
Подняла руку – поправить волосы, и лба коснулся холод металла: на запястье красовался массивный золотой браслет. Поднесла к глазам – на гладком металле выделялись словно выдавленные изнутри руны. Никаких камней и завитушек. Благородное золото и древние буквы.
Я откашлялась и спросила:
– Что это?
Обе ледяные хмуро переглянулись.
– А что ты помнишь, милая? – осторожно спросила Нурея.
Что я помню?
Прикрыла глаза, вспоминая. Ледяные баррикады, вода под ногами, жуткое видение и собственный дурацкий порыв. Жадная до крови темнота, нахлынувшее одиночество. Я помнила холод, страх, казалось, меня все забыли, никто не понимает, и я одна на целом свете. Отчетливо вспомнился обман родителей, пренебрежительное отношение ледяных к южной родственнице, даже Торес и тот отвернулся от меня. И пришло понимание, здесь меня ничто не держит, никто не любит, никому я не нужна. Зачем тогда жить?
И когда я была готова сдаться, тонкий, чуть с хрипотцой, едва начинающийся ломаться голос вдруг спросил:
– И это все, на что ты способна, княжна? А как же фамильное упрямство?
Не ищите темноту в светлой комнате, лучше поищите свет в темноте.
И я искала. Вспомнила лицо деда, его добрые, всепонимающие глаза, вспомнила отца с его шутками, маму и ее веселый смех, наше вечное соревнование с братом и слишком взрослые для юной княжны разговоры. Вспомнила Нурею с ее страхом за меня, Лазариту с грубоватой заботой, Отшельника, Сойку и Хасара, Лайза… А еще пирожные Ходора. Я же только одно попробовала.
И знакомый мальчишеский смех был мне ответом, а тьма съежилась, забившись в дальний уголок души. Мой собственный проклятый. Навечно со мной и всегда начеку…